— Никогда. Не смей. Отстёгиваться. Поняла?
— Да… — тихо говорю подрагивающими губами.
— Повтори, что ты поняла.
— Я не буду отстёгиваться, — осторожно говорю я.
— Как часто ты не будешь отстёгиваться?
Сердце оглушительно стучит, стискиваю заледеневшие от страха пальцы в замок, пытаюсь выровнять дыхание.
— Никогда не буду отстёгиваться, Адам, — послушно произношу я. — Я поняла.
— Умница.
Адам устраивается в кресле, расслабляет плечи. Снова берёт мою руку, целует мои пальцы и держит на уровне своего живота в обеих своих ручищах. Мне не очень удобно, рука в локте натянута через подлокотники, но я терплю.
Осторожно смотрю на него: спокойное лицо, закрытые глаза. Держит мою руку и поглаживает пальцы.
Ладно… Пока не буду никак на это реагировать. Надо немного успокоиться.
Смотрю в иллюминатор — самолёт нырнул в зону облаков. Снижаемся.
Мы молчим. Я вроде успокоилась, смотрю в иллюминатор и даже не стараюсь больше высвободить руку — хочет, пусть держит.
Вздрагиваю от тихого голоса Адама.
— Виктория, на некоторые вещи у меня излишне острая реакция, — он говорит очень тихо, но чётко.
Несмотря на небольшой фоновый шум, я его слышу очень хорошо. Поворачиваю голову — он сидит с закрытыми глазами. Лицо спокойное. Также спокойно он продолжает говорить.
— Ремни безопасности. Эта вещь неизменно будет вызывать у меня крайне острую реакцию. На это есть причины.
Пауза. Я молчу. Жду.
— В моей семье не было принято пристёгиваться, — продолжает он ровным голосом, не открывая глаз. — Дорогие безопасные машины, умелые водители, проверенные маршруты. Только вот при аварии это не помогло. Мне было двадцать. Вытаскивали меня долго. Десятки операций. Выжил. Родители и брат с сестрой… нет.
Он открывает глаза и поворачивается ко мне. Я не знаю, как реагировать. Наверное, надо сказать слова соболезнования, или…
— Я…
Адам меня обрывает, не давая закончить фразу.
— Мне не нужно сочувствие, Вика, — спокойно глядя мне в глаза, добавляет он. — Просто делай, что я говорю. Особенно, это касается решений безопасности. Я потратил достаточно времени, чтобы значительно снизить для своих людей угрозу жизни, как и другие угрозы. У меня это получилось хорошо. Не надо создавать мне дополнительные сложности и вызывать острые реакции.
Он улыбается, глаза остаются холодными. Не знаю даже, что сказать, я просто в шоке от его внезапных откровений.
Адам поправляет прядь моих волос, убирает за ухо, гладит по волосам. Перехватывает мою руку так, что мне становится значительнее удобнее, но продолжает держать. Показывает мне взглядом на иллюминатор.
— Смотри, из-за облачности на море меньше бликов, не слепит, можно хорошо рассмотреть остров. Люблю этот вид.
32. Приземление
Вид и правда восхитителен: огромный остров со взлётной полосой, врезающейся в море, городки, масса зелени, голубая вода, белый песок.
Мы выходим в полном молчании. Адам крепко держит меня за руку, поддерживает при спуске с трапа.
Прямо на лётное поле подъезжает машина, не такая роскошь, как была у него в Москве, но тоже весьма и весьма.
Адам удивляет — усаживает меня на переднее сидение, а сам садится за руль, пожав водителю руку.
Молча пристёгиваюсь под его пристальным взглядом, и всю дорогу залипаю то на буйную зелень, то на его крупные красивые руки на руле.
Дом на окраине городка, уютный, похожий на остальные внешне, внутри оказывается простым, но упакованным по последнему слову. Особенно меня покоряют панорамные окна с видом на океан и бассейн у дома.
— Отсюда очень приятно наблюдать закат, — сообщает Адам.
Я стою посередине большой комнаты, любуясь морем, и вздрагиваю от прикосновения его рук к плечам.
— Всё ещё думаешь? — спрашивает он.
— О чём? — уточняю я, борясь с желанием податься назад и прижаться к нему спиной.
— О том, как я выглядел до операций, — усмехается он.
Я пожимаю плечом.
— Ты был красивым мужчиной, таким же и остался, — говорю я со странной убеждённостью, и с ехидцей добавляю: — меня больше волнует другой вопрос: ты после аварии контуженный, или по жизни такой?
Адам смеётся, обхватывает меня двумя руками и прижимает к себе. С удовольствием расслабляю плечи и позволяю себе принять это объятие. Оно… спокойное какое-то. Уютное. И сам Адам… похоже, что настроен миролюбиво.
— Моя злюка, — целует он мои волосы, в его голосе слышу улыбку. — Я тебе уже говорил: у меня нет проблем. Ни со здоровьем. Ни с психическим состоянием, — он делает паузу и ёрничает: — могу справку показать.
— Толку от твой справки, — хмыкаю я. — Ты любую можешь купить.
— Это правда, — его губы прикасаются к моему виску.
— Ты не будешь мне показывать никакую справку, — наклоняю голову, чтобы ему было удобнее прикусить мочку моего уха, — это ты сейчас для красного словца говоришь.
— И это тоже правда, — в его красивом низком голосе вспыхивают чувственно-бархатистые нотки.
Его губы уже на моей шее — гладят чувствительную кожу, а руки накрывают холмики груди.
— Адам, — почему-то начинаю я, и… замолкаю.
Не знаю, что ему сказать. Он всё-таки стал моим первым мужчиной. Привёз в красивое место. Говорит, что защищает. Но ничего другого не говорит… Вот что мне делать? Что?
Может… Может, как-нибудь отключить свою голову? Чтобы не думала лишнего? Притвориться?..
— Виктория, — хрипло говорит Адам, — ты спрашивала, можем ли мы нормально. Ты этого хочешь? Я могу попытаться. Возможно, даже получится. Смотри, красивый остров. Ты и я. Если мы с тобой не будем первое время касаться острых тем, у нас даже есть шансы.
Как же соблазнительно это всё… Так и хочется спросить: «шансы на что, Адам? На что?».
До меня вдруг со всей пронзительностью доходит: да я же влюбилась в него по уши. Я могу, конечно, делать вид, что мне всё равно, но… Шансы? Он хочет, чтобы у «нас» появились шансы?
Нормально? Попробовать — с ним — нормально? Хочу ли я?.. Думаю я недолго. Для меня ответ очевиден. Хочу.
Разворачиваюсь — не препятствует. Позволяет повернуться в кольце его рук и посмотреть в его глаза.
Адам смотрит на меня серьёзно. Я обхватываю его за пояс, проскальзываю ладонями вверх, по мощной спине, ощущая мягкость его рубашки, приподнимаюсь на носочки и тянусь губами к его губам.
Адам шумно переводит дыхание, зарывается руками в мои волосы, наклоняется и с нежной жадностью целует.
33. Диван
Поцелуй длится и длится, погружает меня в фантастическую смесь тщательно сдерживаемой страсти и длинной тягучей ласки.
Адам изучает меня неспешно, ласкает языком мой затаившийся от внезапной робости язык, ныряет под него, выделывает в глубине моего рта что-то настолько приятное, что я издаю глухой стон и прижимаюсь всем телом ближе к Адаму.
Осторожно отвечаю на поцелуй, и чувствую его улыбку на своих губах.
Его руки становятся смелее. Гладят по спине и плечам, касаются шеи под волосами, спускаются ниже…
Адам подхватывает меня под ягодицы, и я охотно обвиваю ногами его пояс. Поддерживая меня под спину, размашисто идёт к дивану, опускается на него, усаживая меня на себя верхом.
Обхватывает ладонями моё лицо, всматривается жадно, гладит большим пальцем губы.
— Так хочется растянуть… — хрипло говорит он, — Но каждый раз, стоит прикоснуться…
Я вскрикиваю от неожиданности — руки Адама мгновенно опускаются на ворот, рвут ткань, обнажая грудь. Ещё пара сильных резких движений — разорванная ткань болтается на мне только на спине и на локтях.
— Тш-ш-ш… — шепчет он, растёгивая передний замочек на бюстгальтере и накрывая ладонями обнажившуюся грудь. — Да, я буду на тебе рвать одежду. Привыкай.
Почему-то я смущена до предела, краснею, но Адама, похоже, это заводит ещё больше, потому что он с лёгкостью разрывает остатки и полностью освобождает меня до пояса.
Наклоняю голову — длинные рыжие пряди падают, прикрывая грудь.
