Кроме, разумеется, некоего одного — появление героя: с детства у него смутные догадки, потом, эврика, пишет текст (вот как я сейчас), потом начинает всерьёз копать, сравнивать, расследовать. Сначала (ладно, пустим и это, ведь ожидаемо же) conspiracy theory: мы марионетки, чей-то гигантский эксперимент, нас кто-то лепит методом тыка, и пребольного тыка. Скоро это отбрасывается: глупо, ничего не объясняющая god theory, если «они» могут такое, то уж наверно могли бы узнать что им надо и без всяких экспериментов. Всё проще и страшнее: мы сами порождаем свои поджизни, бессознательно, инстинктивно, сами плодим своих бесчисленных двойников, чтобы в реальности пройти по их костям. Наше счастье на крови, мы заметаем под ковёр наши пробные смерти, ужасы, тоску, а ведь они ничуть не менее реальны чем стволовая жизнь. И вот он решает посвятить всё одной цели: crusade за честность, открыть всем глаза, заставить увидеть мир как он есть, заставить втянуть свои щупальца, перестать во всё врастать бессознательно, как грибница. Мы должны наконец взять на себя ответственность за всё. Пусть станем все хором несчастны, пусть: только тогда мы и сможем строить настоящее трудное счастье, сами, потом и кровью которые уже не забудутся, без бесплатных озарений неизвестно откуда. И, конечно, всё время боится, что он и сам — поджизнь, просто один из множества опытов на тему «чего нельзя», что вот ну сейчас, сейчас придёт ему конец, ещё минута и мир беззвучно лопнет... а «настоящий он» в этот момент вздрогнет слегка да и пойдёт себе дальше, чуть-чуть лучше защищённый от неприятных сомнений и уколов совести. Сюжетно можно на этом и закончить: да, вот так и погиб наш безвестный прозревший герой, выжать слезу на небольшой рассказец. Но интереснее пойти глубже: вот он раскапывает прошлое, пробует понять, откуда же взялась эта наша мясорубка поджизней, как мы смогли её выстроить, даже толком не осознав? От кого этот подлый дар богов?
И становится ясно, что это всего лишь натуральная мелкошаговая эволюция, начиная с простого думания, перебирания вариантов, совершенно естественного ментального моделирования окружающего мира и себя в нём. Моделирование большей частью подсознательное, вывод его всплывает как «интуиция», а сама модель и детали того что с ней было гибнут, так и неосознанные. А если осознаны — просто забываются. А любое забывание — это уже маленькая смерть! «Совсем сознательно» не получится даже без всяких поджизней, потому что у нас вообще ничего не бывает совсем сознательно, это недостижимая абстракция. И вот: мозг становится мощнее (отбор половой и просто, потом self-modification, amplification, uploading, etc), модели соответственно детальнее, самостоятельнее, мир каждой реалистичнее (да, реальность бесконечна, но её отражение в моём сознании вполне конечно, его можно скопировать и запустить параллельным потоком). Каждый разум окружается огромным и всё растущим облаком модельных миров, где идёт нескончаемая борьба под ковром, жуткие тени во тьме, и только в центре тусклая плошка «настоящего» сознания. Облака разумов начинают соприкасаться! На всех уже просто не хватает места без наслоений — так вот откуда в этих моделях появляется принципиально новое знание! То есть это уже не вполне сны, это ты так общаешься с другими разумами, трешься о них нечувствительно своими внешними оболочками, но полученное от них постепенно просачивается и в ядро: ты теперь уже знаешь их, тех что с тобой рядом, даже не сказав с ними ни слова. И знаешь лучше, глубже, провереннее, чем через любые слова.
Ух. Наше будущее, а что. И вирусы, конечно же, паразиты всякие, новые формы жизни заводятся в этих облаках, для пущего облома.
А если без фантастики: мы-то точно так же, только наши пробные поджизни — это все наши предки, миллионы мучеников отбора, кто как не они всё для нас перепробовали и завещали нам свой геном хоть-чего-то-понимания. Когда я выбираю — это всегда в огромной степени они, мои относительно удачливые прямые предки и несчастливые боковые, сгинувшие и следов не оставившие, кроме (бесплатной для меня!) интуиции куда лучше не соваться. И красивы мы не задаром и не случайно, а слезами и муками миллионов бездетных уродцев и дурнушек, никем не выбранных, не полюбленных. То же про «умны», «удачливы», «добры» — всё, всё на крови и страдании. И что теперь? Отказаться от даром доставшегося, начать с нуля, пройти лично заново весь путь — с обезьяны? с амёбы? с большого взрыва? Или достаточно построить алтарь предкам на холме, ежедневные всесожжения, головы пеплом посыпать? Выбить на камне хотя бы имена, сколько знаешь? А в пределе воскресить их всех, как Фёдоров мечтал — но ведь даже у Фёдорова «сын воскрешает отца», то есть беспотомковые тупиковые ветви в пролёте. (Ох, ну так я и знала, свелось всё к тривиальностям... Но пусть уж будет.)
И если додумывать до конца: ведь у каждого двойника бывают не только несчастья, в самой же пропащей жизни есть крупицы золотой пыли, и они тоже идут на дно вместе с отжившим своё солипсистом. Но откуда жизням быть совсем-то пропащими — так или иначе ты стартуешь с той точки, где ты сейчас, а по условиям задачи наши усилия всё-таки не зря, минимум счастья мы уже наскребли себе. И все эти разветвления счастья тоже — во тьму невозврата? Или что-то остаётся? Если копится понимание от неудач, почему не от удач тоже? Эхо хороших минут? И даже важнее это эхо, глубже след, наверно, чем от предостерегающих обломов и ожогов. Ну конечно! Ты плодишь своих клонов (и они друг друга, всё ветвится), но не случайно же, не в случайные миры, ты пробуешь именно то, что чувствуешь самым важным попробовать сейчас, ищешь что тебе нужно. Твоё облако вариантов — это твой мир, это ты и есть. Самое-самое в любви — это же узнавание, вспоминание, великое «ну конечно», как будто я была с ним/ней всегда, это родное моё, до косточки знаемое, миллионы раз мы так лежали обнявшись! Миллионами тел своих и душ. Какая-то уже психотерапия получается, натаскивание на positive thinking (и метаотбор, уже между облаками-умами, на способность к счастью, на умение раздувать его, как костёр, а не гасить страхами) — но это же и работает... и сами мы разве не?
18. ГЛУБОКОЕ БУДУЩЕЕ (ЭЛЛИ)
...А. с Машей рядом качались, сцепленные, жаркие, навсегда вместе, навсегда одно, двигались молча, долго, только вздыхали и стонали тихонько, как пели, и меня укачало. Я заснула.
...Были мы, но как будто нас много, не четверо, а человек минимум двадцать — но всё равно это мы и никто кроме. Притом без всяких раздвоений или копий. И, конечно, нелогичности никакой — во сне: ну двадцать и двадцать, а что.
