Купер вопросительно смотрит на меня.
— Мой отец — конгрессмен США, — объясняю я. — И все знают, что избиратели предпочитают кандидатов с семьями. По крайней мере, так говорят социологи. Итак, пуф, я здесь. Рождена и воспитана для фотосессий во время предвыборной кампании. Создана для того, чтобы мило улыбаться в камеру и говорить приятные вещи о папе на благотворительных мероприятиях. И я сделала это, все это, без вопросов или жалоб. Потому что я надеялась, что однажды это заставит их полюбить меня. — раздается горький смешок. — Честно говоря, я не думаю, что они заметили бы, если бы меня заменили совершенно другой дочерью. Переделать свою собственную жизнь. Они не очень-то интересуются мной как личностью.
Это первый раз, когда я высказываю все это вслух. Первый раз, когда я впускаю кого-то в эту часть себя. Я имею в виду, да, я много раз доверяла Престону, но не так откровенно. Мы оба происходим из одной и той же сферы. Для него это нормально, и он не жалуется на свою судьбу в жизни. И зачем ему это? Он мужчина. Когда-нибудь он будет управлять семейной империей. Я? Я должна скрывать свои стремления, чтобы мои родители не поняли, что я не собираюсь быть тихой домохозяйкой, когда, наконец, вырасту из своих подростковых глупостей.
Они думают, что мои сайты — это пустая трата времени. — мимолетная глупость, как называла это моя мать в течение учебного года, за который мне приходилось бороться изо всех сил. Когда я с гордостью сообщила отцу, что мой банковский счет официально достиг семизначной цифры, он усмехнулся. Сказал, что миллион баксов — это капля в море. По сравнению с сотнями миллионов, которые его компания получает ежеквартально, я полагаю, что мои доходы кажутся жалкими. Но он мог бы, по крайней мере, притвориться, что гордится мной.
Купер несколько долгих секунд молча смотрит на меня. Затем, как будто грезы наяву испаряются в его сознании, его напряженный взгляд снова фокусируется на мне.
— Хорошо. Я согласен с тобой, что иметь эмоционально отсутствующих родителей не намного лучше, чем физически отсутствующих.
Я смеюсь. — Так что же это оставляет в таблице результатов турнира детских травм?
— Да, я все еще опережаю тебя на милю, но ты на доске.
— Справедливо.
Мы обмениваемся понимающими усмешками по поводу тщетности подобных споров. В мои намерения не входило превращать дискуссию в соревнование — я бы никогда не стала легкомысленно относиться к боли, которую перенес Купер, — но, думаю, я испытывала немного больше разочарования, чем предполагала. Все это как бы выплеснулось наружу.
— Эй, у тебя есть какие-нибудь планы на вечер? — спрашивает он, поднимаясь на ноги.
Я колеблюсь. Я должна посоветоваться с Престоном, узнать, делает ли он что-нибудь с парнями сегодня вечером.
Вместо этого я говорю:
— Нет.
Потому что там, где дело касается Купера, мое здравомыслие шло к черту. Его пристальный взгляд скользит по мне так, что вызывает горячую дрожь.
— Хорошо. Мы идем гулять.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Купер
— Я всегда хотела сделать что-нибудь из этого, — говорит Мак, хватая меня за руку и таща к какому-то вращающемуся чудовищу в сотне футов в воздухе.
Эта цыпочка серьезно? Я закатываю на нее глаза.
— Если бы я хотел, чтобы у меня закружилась голова и я захлебнулся собственной рвотой, я мог бы сделать это на земле.
Она поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза и сияя в разноцветных огнях.
— Ты ведь не трус, правда, Хартли?
— Никогда им не был, — говорю я, потому что неспособность отступить перед вызовом — один из моих личностных недостатков.
— Тогда положи свои деньги туда, где у тебя рот, трусливый человек.
— Ты пожалеешь об этом. — предупреждаю я, жестом показывая ей идти первой.
Ежегодный фестиваль Boardwalk является кульминацией осеннего сезона в бухте Авалон. Предполагается, что это празднование основания города или что-то в этом роде, но на самом деле это стало поводом для того, чтобы устроить вечеринку. Местные рестораны выставляют свои фуд-траки и киоски с едой, бары предлагают фирменные коктейли с тележек, а на променаде устраивают игры и карнавальные аттракционы.
Мы с Эваном обычно курили с друзьями, напивались и перепрыгивали с одного аттракциона на другой, чтобы посмотреть, кто первый потеряет свой обед. Однако за последние пару лет, я думаю, мы устали от этого.
По какой-то причине я чувствую себя обязанным быть тем, кто покажет Mac фестиваль.
На набережной полно народу. Карнавальные джинглы соревнуются с группами, играющими на трех сценах, разбросанных по Старому городу. Легкий ветерок разносит ароматы корн-догов и сахарной ваты, сладостей и индейки. После "Wave Flinger" и "Moon Shot" мы спускаемся по пятидесятифутовой горке и преодолеваем Гравитационный колодец. Всю дорогу Мак скачет вокруг с широкой улыбкой на лице. Ни капли трепета. Она авантюристка, эта девушка. Мне это нравится.
— Что дальше? — спрашивает она, пока мы приходим в себя после последнего выбранного ею аттракциона. Я бы не назвал себя слабаком, но сорвиголова рядом со мной определенно дает мне шанс проиграть.
— Мы можем сделать что-нибудь спокойное? — Я ворчу. — Например, дай мне пять секунд, чтобы приспособиться к гравитации.
Она усмехается.
— Что-нибудь спокойное? Ну и дела, дедушка, например, что? Должны ли мы спокойно сидеть на колесе обозрения или сесть в этот медленный маленький поезд, который проходит через Туннель Любви?
— Если ты идешь в Туннель Любви со своим дедушкой, то у тебя есть целый ряд новых проблем, о которых нам нужно поговорить.
Она поднимает вверх средний палец.
— Тогда как насчет перерыва на сладкую вату?
— Конечно. — Пока мы неторопливо направляемся к одному из стендов, я говорю непринужденным тоном. — Знаешь, однажды я получил минет в том туннеле.
Вместо того, чтобы выглядеть отвращенной, ее зеленые глаза сверкают восторгом.
— Правда? Расскажи мне все.
Мы стоим в очереди за женщиной, которая пытается переспорить троих детей в возрасте до пяти лет. Они похожи на выводок щенков, которые не могут усидеть на месте, подпрыгивая от передоза сахара, которое они, несомненно, испытывают.
Я провожу языком по нижней губе и подмигиваю Мак.
— Я расскажу тебе позже. Наедине.
— Дразнилка.
Мы подходим к прилавку, где я покупаю нам два пакетика сахарной ваты. Мак нетерпеливо хватает одну, открывает огромный пушистый кусок и запихивает розовую массу в рот.
— Тааак хорошо. — Ее слова искажены из-за полностью набитого рта.
Порнографические картинки прожигают дыру в моем мозгу, когда я смотрю, как она сосет и прихлебывает сладкое лакомство.
Мой член утолщается под застежкой-молнией, мешая сосредоточиться на том, о чем она бормочет.
— Знаешь ли ты, что сахарную вату изобрел дантист?
Я моргаю, возвращаясь к реальности.
— Серьезно! Это говорит о проактивном способе обеспечения клиентской базы.
— Гениально, — соглашается она.
Я лезу в пакет и отщипываю кусочек. Сахарная вата тает в тот момент, когда касается моего языка, сладкий вкус вызывает прилив ностальгии прямо в моей крови. Я снова чувствую себя маленьким ребенком. Тогда, когда мои родители были рядом и все еще немного любили друг друга. Они приводили меня и Эвана на набережную, пичкали нас нездоровой пищей и сахаром и позволяли нам сходить с ума. Мы ехали домой, смеясь и чувствуя себя настоящей семьей.
К тому времени, когда Эвану и мне исполнилось шесть, их отношения стали сложными. Папа начал пить больше. Мама искала внимания и одобрения со стороны других мужчин. Они расстались, и мы с Эваном превратились в запоздалые мысли о перепое и сексе.
— Нет, — приказывает Мак.
Я снова моргаю.
— Что нет?
— У тебя такое выражение лица. Ты задумчив.
— Я не задумчив.
— Да, это так. Твое лицо прямо говорит: я потерялся в своих мрачных мыслях, потому что я ТАКОЙ замученный плохой мальчик. — Она бросает на меня строгий взгляд. — Перестань, Хартли. Мы обсуждали некоторые довольно содержательные вещи.
