Обезьяны пользуются соломинками, чтобы добывать мед из муравьиных куч. В муравьиных кучах тысячи ходов, и в каждом есть мед, много сладкого меда! Обезьяна сует в дырочку соломинку и затем слизывает с нее налипший мед. Но к обычной соломинке пристает слишком мало меда. Тогда обезьяны расщепляют конец соломинки — делают что-то вроде метелки. К такой «метелке» прилипает гораздо больше. Но, вытащив ее один раз, очень трудно засунуть обратно. И особо умные обезьяны не вытаскивают соломинку до конца, а слегка вынимают и снова засовывают ее обратно, слизывая мед языком. Как бы и мне сделать такую «метелку»? Нужно стать ведьмой, ничего больше не остается. Будь у меня такая «метелка», я бы воткнула ее в Лероя и никогда не отлипала!
Но я не смогу стать ведьмой. Я не владею колдовством! От отчаяния я даже расплакалась.
— Да что с тобой, Руйко? Что случилось?
Приятели с испугом уставились на меня, не веря своим глазам.
— Просто перепила. Отвяжитесь. Набралась — вот и потянуло на сантименты.
Все растерянно переглядывались. Они впервые видели, как я плачу, и просто не знали, что со мной делать. Только Ди-Си поглаживал меня по спине с выражением бесконечного обожания.
Под кроватью валялось шесть смятых банок из-под пива. Ди-Си спал, блаженно похрапывая. Сейчас внутри него — словно бурдюк с алкоголем, и алкоголь постепенно растекается по всему телу. Я весь вечер усердно накачивала Ди-Си спиртным на голодный желудок и набивала его пустое брюхо закусками, чтобы он поскорей завалился спать. Не подозревавший подвоха Ди-Си, может, и удивлялся такой заботе, однако с удовольствием сделал все так, как мне и было нужно.
Я выскользнула из дома, стараясь не шуметь, и помчалась к ближайшей телефонной будке. Быстро огляделась, словно тайный агент на важном задании. У меня дома есть телефон, а в будке у меня просто дыхание перехватило от гудка. Но я не хотела оставлять никаких улик. Даже в снах Ди-Си.
Рука с зажатой монеткой мелко дрожала. Я пробормотала отпечатавшийся в памяти номер и стала нажимать на кнопки. Сейчас в комнате Лероя надрывается телефон. Вряд ли он спит — в такое раннее время. А, может, закутался в смятые простыни с какой-нибудь девицей? От стыда у меня просто ноги подкашивались. Но тут раздался щелчок. Трубку сняли.
— Лерой? Тишина.
— Ты спал?
— Нет. Писал музыку.
— Там есть пианино?
— Ну да. Я ведь живу в доме друга.
Я замолчала, не зная что сказать дальше.
— Ты что, плачешь? Руйко!
— Так ты догадался, что это я?
— Догадался.
— Я хочу тебя видеть.
— Зачем?
— Но ты ведь тоже хочешь меня видеть!
Он выругался и негромко рассмеялся.
— А где твой пижон?
— Спит.
— Ну, прямо как я когда-то…
— Вовсе нет!
Он немного помолчал. Потом назвал номер комнаты в отеле. Я подождала, пока он не отсоединится, и только тогда повесила трубку. Потом закрыла глаза и перевела дух. Вернувшись домой, я записала номер на конверте из-под пластинки. Они были навалены на столе горой. Ди-Си посапывал во сне. Меня же просто засасывало куда-то. На проигрывателе все еще крутилась пластинка. По комнате плыли скрежещущие звуки какого-то блюза. Игла скребла по бороздке. Скоро и на моем теле будут такие же раны.
В гостиницу я пришла раньше Лероя. Он заявился минут пятнадцать спустя. Едва удостоив меня взглядом, снял фетровую шляпу и швырнул ее на кровать, хотя наверняка знал, что швырять шляпу на постель — дурная примета.
— Есть хочу. Нужно чего-нибудь перехватить.
Он заказал по телефону спагетти и две порции улиток по-французски. Потом подумал и добавил еще бутылку шампанского.
— Я не буду.
— Давай поедим. Мы ведь еще ни разу не ели вместе, как полагается.
Он развязал галстук и начал расстегивать пуговицы на рубашке.
— У меня настроения нет.
— Нет, говоришь? — хмыкнул он. — А на это есть настроение? — Лерой расстегнул молнию на брюках, вытащил обмякший член и сжал его рукой.
Я с раздражением посмотрела на него и насупилась. В этот момент в дверь постучал бой. Лерой повернулся спиной и попросил меня открыть. Я послушно открыла дверь, и Лерой подписал счет. Потом протянул бою чаевые, прикрывая ширинку шляпой. Движение было отработано превосходно.
Он расставил на столе тарелки и откупорил шампанское. Пришлось и мне сесть. Я что-то вяло поклевала. Высосав улитку из раковины, Лерой, запрокидывал голову и впивался в раковину губами, втягивая в рот растопленное масло со специями. Потом намотал на вилку клубок спагетти и с хлюпаньем всосал. Вытерев ярко-красные от соуса губы, он взял в руки бокал с шампанским и посмотрел на меня. Молния на брюках была по-прежнему расстегнута, и оттуда высовывался член, который набухал и распрямлялся на глазах, обретая силу.
— Хочешь сказать, что я паршиво воспитан?
— Ты это называешь «поесть, как полагается»?
Лерой продолжал жевать. Время от времени он облизывал с губ томатный соус и смотрел на меня исподлобья. Когда тарелка опустела, он придвинул к себе мою, почти нетронутую, и снова принялся за еду. У меня лопнуло терпение.
— Ты пригласил меня, чтобы поесть?
— Ну да.
Он втянул в себя последнюю макаронину, встал, схватил меня за руку и толкнул на кровать.
— Да, чтобы поесть! И только…
Он зажал мне рот. От такой грубости я разозлилась и попыталась отвернуть лицо, но он силой разжал мне зубы.
— Вот ты какой стал?!
— Да это ведь ты и сделала меня таким. Не брось ты меня тогда, так и лизал бы тебе задницу, как счастливый болван!
— Хочешь отомстить?
— Послушай, что я тебе скажу. — Его лицо приняло жестокое выражение. — Это был всего лишь толчок. Мне плевать на то, что ты меня бросила! Ты лишь дала мне толчок, сама дала. Так что я даже тебе благодарен. А я — я играю на пианино. Мне это нравится, вот и все. Но вот что выходит. Другим это нравится тоже! Все обожают меня, поклоняются мне, как богу!
— Врешь! Ты просто хочешь на мне отыграться! Два года только и мечтал о мести, думал, как растоптать меня! Ну, признайся же! Так ведь? Держу пари!
— Бэби… — Он хмуро рассмеялся. — Меня называют гением…
Я молчала. Меня охватило острое разочарование. Было ясно, что он изменился вовсе не ради меня.
— Тогда зачем?… Зачем ты добиваешься меня? — спросила я.
Он не ответил. Затем молча сорвал с меня платье. И стал сосать мою кожу точно так же, как только что засасывал спагетти. Моего согласия он не спросил. Схватив меня за руки, он взял меня силой. Ноги у меня оставались свободными, но я не могла ими пошевелить, словно они были закованы в кандалы.
