— Почему молчишь? Давай же, Лер, говори, что хотела.
— Я пойду, отпусти, — дергаюсь я, но Давид не отпускает меня.
Наконец-то до меня доходит, насколько плохой идеей было приехать сюда. Еще и посреди ночи. Коленки подкашиваются от охватившего меня волнения, и если бы я не была зажата Давидом, то свалилась бы прямо на пол. Все это похоже на чертово дежавю. Вчера то же самое было.
— Тебе лучше догнать свою Алену, — сквозь зубы шиплю я, ударяя его кулаком в грудь. Но она оказывается твердой, словно сталь, непробиваемой, как и ее хозяин. Моего удара Давид почти не чувствует.
— Ревнуешь? — хрипло спрашивает мужчина, склоняясь еще ближе к моему лицу, заглядывая прямо в глаза.
— Нисколько, — вру я севшим голосом.
Близость Леонова сбивает меня с толку, дезориентирует, пробивает стену моей холодности, рушит мою волю. Как же я ненавижу быть беспомощной перед кем-то.
— Ага, поэтому готова была убить Алену одним взглядом, — усмехается он, я же покрываюсь красными пятнами от злости и негодования. Какую игру он ведет? Казался же хорошим, порядочным парнем.
— Ты отпустишь меня или нет? — начинаю злиться я, и Давид вместо того, чтобы отступить от меня, делает совершенно противоположное — прижимается своими губами к моим.
Глава 31. Лера
В первую секунду я застываю от неожиданности. Собираясь сегодня к Леонову, я уж точно не рассчитывала на поцелуи и на инициативу, исходящую с его стороны.
Меня обдает терпким запахом сигарет и алкоголя. Он пьян. Скорее всего, даже не соображает, что делает. Возможно, даже путает меня с Аленой.
Когда я наконец-то отмираю, то со всей силы упираюсь ладонями в его грудь, пытаясь отстраниться. Но силы неравны. Он даже не чувствует моего сопротивления. Я мычу, мои глаза расширяются от ужаса.
Давид целует меня с напором, пытаясь проникнуть языком в рот. Жгучая ненависть и сумасшедшая зависимость переплетаются друг с другом, и я уже не понимаю, чего хочу больше: послать его к черту или ответить на поцелуй?
Моя куртка расстегнута, и его руки с легкостью исследуют мое тело, пальцы жестко впиваются в кожу. Но воспоминания о вчерашнем унижении, а еще о том, что всего несколько минут назад он был с девушкой, с которой собирался провести эту ночь, отрезвляют.
Я наконец-то нахожу в себе силы оттолкнуть его. А в следующий момент тишину разрезает звонкая пощечина.
Глаза Давида расширяются от удивления. Мы застываем друг напротив друга. В моих глазах шок.
Он явно не ожидал такого от меня. Моя ладонь горит, я испуганно смотрю на мужчину, ожидая его реакции. Боюсь, что он сейчас сорвется и ударит меня в ответ.
Я смотрю на закрытую входную дверь, пытаясь найти пути отступления. Но их нет. Мощная фигура Леонова загородила мне проход.
Сердце в груди бьется часто-часто. Меня всю трясет. Давид медленно подносит руку к лицу, не отрывая от меня горящего взгляда своих диких глаз, растирает щеку. На его лице появляется кривая ухмылка.
— Какая ты дерзкая девочка, а вчера тебе все нравилось, — хрипло произносит он.
— Не смей прикасаться ко мне после своей Алены, — шиплю сквозь зубы, чувствуя, как в венах бурлит кровь от жгучей ревности.
— А что, если я скажу тебе, что у нас ничего не было? — Леонов наклоняет голову набок, внимательно рассматривая меня, ожидает моей реакции на свои слова.
— Но могло быть. Да и откуда я знаю, правду ты говоришь или нет. Собственно, я пришла к тебе не поэтому, — отвечаю я глухо.
Ком в горле перекрыл дыхание. Я стою и завороженно смотрю на мужчину, проклиная себя за то, что приперлась сюда. А еще за то, что губы так горят от его поцелуя. И хочется еще.
Несмотря на унижение, несмотря на другую женщину в его жизни неимоверно хочется еще! Да что не так со мной, господи? Любовь такая сука: сломает тебя, на колени поставит, изобьет, гордость уничтожит, а все равно смотришь на него — и коленки подкашиваются от нахлынувших чувств. Как же бесит это все. Болезнь, не иначе. Кто бы изобрел такую таблетку, чтобы выпил — и все: притупило чувства, стерло из памяти человека.
Давид же, словно чувствуя, что творится у меня на душе, решает полностью сломить мою волю. Не отрывая от меня взгляда, снимает с себя куртку с погонами майора и бросает ее на пол. Потом начинает медленно расстегивать пуговицы на форменной рубашке. С каждой секундой оголяя рельефный торс все больше и больше. Это сбивает с толку. А еще нагоняет новую волну паники. И предвкушения.
Тягучая сладость внизу живота не дает мне покоя. Предательски ноет, путая разум.
— Я пойду домой, — сглатывая собравшуюся слюну во рту, произношу я.
— Мы еще не закончили, Лера, — произносит Давид, наступая на меня.
Я делаю резкий вдох и забываю, как дышать. Пячусь назад.
— Ч-что… что ты делаешь? — испуганно вскрикиваю я, когда между нами остаются жалкие миллиметры. — Ты пьян, Давид. Иди проспись, мне домой пора. Отец будет волноваться.
Я замечаю, как в глазах Давида загорается гневный огонек.
— Ты ведь хочешь узнать, как это бывает со взрослыми мальчиками, да, Лера? У тебя уже кто-то был? Или ты папочкина дочка-недотрога?
Я молча пялюсь на него. Моя грудь часто вздымается и опускается. Дышать нечем. Нужно уходить. Но вместо этого я завороженно любуюсь кубиками пресса Леонова и мысленно бью себя по рукам, чтобы не потянуться к пряжке его ремня. Слишком уж соблазнительно он сейчас выглядит.
— Ответь, — требовательно произносит он, но я лишь моргаю, словно дурочка, не помня, какой перед этим был вопрос.
Страх и предвкушение борются друг с другом, пытаясь вытеснить соперника. Я поднимаю взгляд на губы Давида.
— Зачем ты это делаешь? — выдыхаю я, смело выдерживая его тяжелый взгляд.
— Что именно? — вопросительно изгибает он бровь, а сам тянется к моим плечам, стягивая вниз по рукам куртку.
— Мучаешь меня. — Я перехватываю его руки, когда Давид пытается проникнуть под свитер.
Он вздыхает. В одно мгновение выражение его лица меняется. Взгляд смягчается. Молчание затягивается. Тишина бьет по нервам.
— У тебя действительно с ней ничего не было? — решаюсь задать вопрос, который меня волнует отчего-то больше всего.
— Сегодня нет, — честно отвечает Давид, а у меня ощущение, словно тысячи острых игл впиваются в мое сердце. Во рту появляется привкус горечи.
— У тебя есть девушка? — мой голос дрожит. Мы так близко друг к другу, что я чувствую, как от тела Давида исходит жар.
— Нет, — коротко и лаконично.
Напряжение между нами почти осязаемо. Оно звенит в тишине квартиры, которую нарушает лишь тихий мерный звук работающего холодильника где-то в кухне.
— Ты выставил меня вчера из своей квартиры и ясно дал понять, как ко мне относишься, — обвинительно произношу я.
— Я ошибся, — Давид, как и обычно, немногословен.
— Ты не ошибся, ты унизил меня.
— Я был зол.
— На меня? Я ничего не сделала. — Смотрю на него исподлобья.
Как же трудно понять этого мужчину. Почти невозможно. Словно он сам не знает, чего хочет, и меняет свои решения каждые полчаса.
— Я могу все исправить, — выдыхает мне прямо в губы и целует почти невесомо.
— Не поздно ли? — почти не дышу я. Весь мир вокруг внезапно сужается. Есть только мы. И больше никого и ничего вокруг.
— Это ты мне скажи, — так же тихо отвечает мне, а потом я закрываю глаза и отдаюсь своим ощущениям, подставляю губы для поцелуя, желая лишь одного — раствориться в нем.
— Только будь нежен со мной, — прошу на выдохе, прежде чем наши губы соединяются в настоящем поцелуе, а дыхания сплетаются.
Давид жадно целует меня, царапая отросшей за день щетиной нежную кожу лица. Я зарываюсь пальцами в короткий ежик его волос, царапаю шею, плечи, потом веду ладонями вниз по его обнаженной груди.
Леонов, не отрываясь от моих губ, поддевает край моего свитера и тянет вверх. Приспускает чашечки моего лифчика, щипает за чувствительные соски. Оставляет на груди следы своих пальцев, на шее засосы, вжимается в меня своим телом и трется об мой живот своей эрекцией. Из моего рта вырывается непроизвольный стон. Не верю, что это происходит в реальности. Не верю, что моя решимость так быстро была разрушена его харизмой и первобытной сексуальностью.
