Лорд мафии бежит из Нью-Йорка, гласил заголовок на первой полосе над моей фотографией на ступенях здания суда. На фоне зернистой черно-белой фотографии Елена стояла с Ярой, ее осанка была царственной, взгляд устремлен вниз, на репортеров, которые засыпали нас вопросами.
Я прикоснулся к хрупкой газетной бумаге на ее лице и почувствовал боль в груди от осознания того, что по своей воле оторвал ее от всего.
— Для нее нет пути назад, — пробормотал я, потирая грудь в том месте, откуда исходила боль.
— Ты жалеешь об этом?
— Нет. Почти жалею. Но я слишком эгоистичен. Она должна была стать моей, Торе. Мне просто жаль, что ей пришлось отказаться от всего, ради чего она так старалась, чтобы быть со мной. Это похоже на плохой обмен.
— Она умная девушка, поэтому уверен, что она с этим не согласится, — сказал Торе, торжествующе глядя на меня поверх своего эспрессо. — В статье о ней ничего не говорится. Яра прикрывает ее на работе, говоря, что у нее продлен отпуск по болезни. Общественность не свяжет точки, но ди Карло могут. Они знают, что тебя больше нет, Данте, и предпримут шаги, чтобы захватить то, что принадлежит нам, и они сделают это, причинив вред нашим людям.
— Яко и Чен будут держать оборону, у нас хорошие капо, которые руководят хорошими командами. Я верю в них. И когда мы дадим добро, Каэлиан Аккарди и Санто Бельканте готовы двинуться на ди Карло.
— Вера в солдат важна, но не стоит забывать, что пока кошек нет, мыши будут играть, — напомнил он мне.
— У нас все еще есть крот, о котором тоже нужно беспокоиться. — я думал о том, кто может предавать наш наряд почти каждый день с тех пор, как Мейсон Мэтлок признался в этом. — Яко вел себя странно перед моим отъездом.
— Ты упоминал, но Якопо твой двоюродный брат. Первый друг, которого ты завел в Америке. Мое сердце хочет списать его со счетов, но я достаточно взрослый, чтобы знать, что сердце великолепный идиот, — сказал он с кривой, самодовольной усмешкой.
— Мое сердце привело меня к тебе. К Козиме. Оно привело меня к моему брату и нашему родству, к Адди, Чену, Фрэнки, Марко и Яко. К моему бойцу. Я не сомневаюсь в своем сердце, Торе, я только сомневаюсь в своей способности уберечь тех, кто в нем.
Мы были слишком ослаблены. Большая часть моей команды в Нью-Йорке была под угрозой, когда нас с Тором не стало, отрубленная голова гидры притормозила врагов, думающих, что они смогут уничтожить все чудовище, прежде чем другая голова успеет отрасти.
Вчера Рокко своим менее чем теплым приемом доказал, что мы больше не находимся на дружественной территории в Неаполе.
В такой жизни, как моя, легко было стать подавленным. Редко наступал покой, редко заканчивались драмы и интриги, которые делали жизнь на скоростной линии такой опасной.
Мне это чертовски нравилось.
Но это означало быть бдительным в каждый момент, жертвовать своими пешками ради безопасности королевы и ее короля.
И я был слишком готов начать маневрировать на итальянской шахматной доске.
— Сначала о главном, — пробормотал я, доедая последний кусок своего сладкого пирожного. — У нас есть враги по эту сторону Атлантики, о которых мы должны позаботиться.
Когда я встал, Торе нахмурился.
— Куда ты?
— К Рокко, — признался я, натягивая пиджак. — Нам нужно спланировать свадьбу.
Одной из самых прибыльных отраслей в Италии была подделка одежды. Ежегодно через Неаполитанский залив из Европы и Китая проходили товары на миллиарды евро, и Каморра знала, как использовать это преимущество. У нас были дома дешевой рабочей силы, которые нанимали обедневших итальянцев, часто инвалидов или судимых, которые не могли найти работу другим способом, для производства модных поддельных сумочек и шарфов, копий нарядов с красных дорожек и королевских фотосессий. Леонардо Эспозито возглавлял операцию, но Рокко можно было найти на одном из крупнейших складов у воды каждый понедельник, когда он ходил по рядам рабочих, кричал сквозь хлопки швейных машин, чтобы его слышали подчиненные, когда он выживал их товар. Когда Торе был капо всех капо, он нанял старика с необычным именем Белло для контроля за производством, потому что тот когда-то был одним из ведущих дизайнеров в самом престижном итальянском доме моды, но когда Рокко возглавил компанию, он уехал на Мальту.
Теперь, по слухам, изделия не стоили так дорого. Некоторые солидные модные компании, которые покупали работы Каморры по дешевке, а затем выдавали их за свои собственные, перестали делать заказы.
Поэтому Рокко был там каждый понедельник, дыша всем в затылок.
У забора из цепей, ограждающего территорию, стояли охранники, а у входа в неприметное здание еще больше, но они не пытались помешать мне войти.
Казалось, Умберто Арно ввел меня в заблуждение относительно моей репутации.
Он по-прежнему принимал меня во все места в Неаполе.
Я задержался у входа в помещение, поздоровался с несколькими рабочими, которых помнил с давних пор: их мозолистые руки все еще перебирали одежду, а глаза постоянно щурились от яркого света. Они с удовольствием рассказывали о том, как им нравится Леонардо, тот самый капо, который, казалось, чувствовал себя неловко рядом с Рокко за столом в тот день. Когда я заговорил об Абруцци, они замолчали и отвели глаза.
Это сказало больше, чем могли бы сказать слова.
В наряде были трещины, и я был готов ими воспользоваться.
Закончив наблюдение, я поднялся по металлической лестнице на второй этаж, который огибал стены и оставлял среднюю часть открытой для входа на первый этаж. Рокко, Леонардо и еще несколько человек находились в стеклянной комнате в задней части здания. Даже издалека было видно, что Рокко взвинчен, руки дико дрыгаются в воздухе, словно пикирующие птицы.
— ...жалкое оправдание капо, если ты не можешь привести свое дерьмо в порядок, — кричал он, когда я подошел к двери, а затем тихонько толкнул ее и нагло прислонился к раме.
Эта поза мне нравилась, потому что по своей сути она была снисходительной.
И это произвело желаемый эффект, когда один из его солдат прочистил горло, и Рокко отстранился, а затем повернулся лицом ко мне, беспрепятственно вытащил пистолет из-за пояса и поднял его над моей головой.
— У тебя плохая привычка направлять на меня оружие, дон Абруцци, — пробурчал я.
Его губы сжались, как раздраженный анус.
— У тебя плохая привычка появляться там, где тебе не место, Сальваторе.
Я пожал плечами.
— Я пришел предложить что-то вроде белого флага, но если ты предпочитаешь, чтобы я ушел...
Он нахмурился, затем быстро заговорил на неаполитанском языке со своей командой, приказав им выйти. Леонардо ушел вместе с ними, но, уходя, он почтительно наклонил подбородок в мою сторону — еще один признак того, что он готов стать союзником.
Я проигнорировал его, потому что черные глаза-бусинки Рокко безошибочно устремились на мое лицо. Он обогнул стол Леонардо и сел, закинув ноги на стол и откинувшись назад, чтобы сложить руки на твердом животе.
— Я думал, ты будешь тянуть по этому поводу, парень. Рад видеть, что ты образумился. Полагаю, ты здесь, чтобы сказать мне, что заберешь Мирабеллу Янни из моих рук?
— Возможно. — я прошел дальше в комнату, но не занял место напротив Рокко. Вместо этого я навис над столом, мое тело отбрасывало тень на него в искусственном желтом свете. — Я хочу знать, как она превратилась из бриллианта на твоей короне в кусок угля, который ты не сумел продать так быстро.
Его губы сжались, толстые и влажные, потому что он облизывал их навязчиво.
— Это не твое дело.
Я рассматривал его, разминая костяшки пальцев, просто чтобы посмотреть, как его взгляд опускается и расширяется при виде моих больших, покрытых шрамами рук.
— Тогда это будет не твое дело, что именно я планирую сделать с ди Карло после того, как ты окажешь мне поддержку, чтобы покончить с ними в Нью-Йорке.
