Когда он возвращается к другим посетителям бара, плечи Анте расслабляются, и он облокачивается на стойку. Вновь появляется та же расчетливая ухмылка. — Итак, Кэт, каково это — расти с легендой хоккея?
Поначалу я поражена, в основном потому, что не могу поверить, насколько глупо это прозвучало, но также потому, что я шокирована и немного разочарована тем, что у него нет ничего другого, с чего можно было бы начать. Я стараюсь разгладить морщинистую бровь.
— Мы с Касом близнецы, так что я не росла с легендой хоккея. Для меня он всегда был просто Касом.
Я изо всех сил стараюсь не показаться язвительной, но когда его губы поджимаются, я понимаю, что он воспринял это именно так, как я изначально имела в виду.
Пытаясь разрядить неловкую атмосферу, которая нас окружает, я продолжаю. — Он не был известен в хоккее, пока не присоединился к "Philly Scarlets" четыре года назад, и к тому времени нам было уже по двадцать четыре. Было очень здорово видеть его по телевизору и быть рядом, когда его узнавали на публике.
Я улыбаюсь ему, на этот раз искренне, вызванно приятными воспоминаниями о том, как моему брату удалось пробиться в центр внимания.
Он опускает взгляд к моим губам и смотрит, поднимая свой бокал и делая большой глоток пенистой золотистой жидкости. Немного остается на губах, когда он ставит бокал обратно на стойку. Он высовывает язык и проводит им по губам, отчего мне становится так неловко, что я перевожу взгляд на свои ботинки, разглядывая потертость на белой резине кроссовок.
Он по-прежнему не отвечает мне и не предпринимает никаких попыток продолжить разговор, и я подумываю о том, чтобы спрятаться в ванной, пока он не уйдет, или выброситься из окна.
Напряжение впивается в мои плечи, позвоночник выпрямляется, и я борюсь с желанием выпустить вздох облегчения, когда он наконец нарушает молчание.
— Хм, — говорит он, хмыкая, пока рассматривает мою внешность, делая демонстративный вид.
— Твой брат — это все, что привело тебя в эти края? — спрашивает он, но в его словах кроется скрытый смысл. Его глаза скользят по моему плечу и смотрят на что-то позади меня.
Я прочищаю горло, не желая слишком глубоко погружаться в свои рассуждения о том, почему я вообще уехала, и даю ему самый простой ответ, который только могу придумать, но который не является ложью, а просто обходит всю правду.
— Да, чтобы быть ближе к Касу, а потом я очень обрадовалась, когда мне предложили работать с доктором Хауэллом.
Он кивает, притворяясь заинтересованным.
— Должно быть, доктору Хауэллу очень нравится работать с тобой, видеть каждый день ваше милое личико — настоящее удовольствие.
Мои щеки вспыхивают от возмущения, брови взлетают вверх по лбу.
— Доктор Хауэлл женат, и мне не нравится, что ты намекаешь на то, что у него есть какие-то намерения по отношению ко мне, кроме профессиональных.
Мой голос срывается от гнева.
Он поднимает руки вверх, ладонями ко мне.
— Эй, убийца, я просто сделал тебе комплимент.
Он делает еще один глоток пива, закатывая на меня глаза, как будто это я только что сказала что-то возмутительно оскорбительное.
Я делаю глубокий вдох, успокаивая волну гнева, которая грозит овладеть мной и утащить нас обоих за собой.
— Ладно, сменим тему, — хмыкаю я. — Ты из этого района?
Его глаза загораются при возможности рассказать о себе. Он без умолку рассказывает о том, как рос в семье богатых родителей, как их никогда не было дома, а его соседка, медсестра на пенсии, заботилась о нем и вдохновила его стать медбратом. Я не задаю вопросов — например, как, черт возьми, отставной медбрат мог позволить себе жить по соседству с якобы очень богатой семьей в пригороде Принстона, штат Нью-Джерси.
Он также не дает мне возможности высказаться, вместо этого он продолжает говорить и потягивать свое пиво, ведя себя как самец павлина, распушивший перья.
Когда он замолкает настолько, что допивает свое пиво, я спешу отлучиться в туалет. Я пишу Ае сообщение о том, что очень скоро поеду домой, уточняя, что буду одна, поскольку знаю, что следующим вопросом она задаст именно этот. У нее всегда на уме секс, но она быстро отвечает мне, спрашивая, не против ли я взять такси до дома. Она ночует у какого-то парня и не вернется до утра, поэтому я сообщаю ей, что буду рада поймать такси, и кладу мобильник обратно в карман.
Я вижу хоккейную команду, сидящую за барной стойкой и разбросанную между несколькими столиками, но нигде не вижу Каса. Должно быть, он решил остаться сегодня дома, а может, решил, что будет неловко прийти со мной на "свидание".
Алессандро сидит с парой своих товарищей по команде, которых я узнала за последние несколько недель. Он сидит лицом к бару, его взгляд прикован ко мне, а Кайл и Джей Джей расположились по обе стороны от него. Они болтают без умолку, но Але, кажется, совсем не слушает. Его взгляд прикован ко мне, и он не выглядит счастливым, судя по жесткой хмурости на его лице и резкой линии между бровями.
У него нет причин для ревности. Мы не встречаемся, и Анте меня тоже не интересует.
Не обращая на него внимания, я возвращаюсь на свое место, где меня ждет Анте со свежей содовой.
— Эй, я принес тебе добавку, еще лайм.
Желчь подступает к горлу, а шипучая вода кажется слишком газированной.
Избегая конфликта, я предпочитаю просто улыбнуться. — О, спасибо.
Я хватаю стакан, совершенно не собираясь его пить. Мне бы очень хотелось верить, что он не накачает меня наркотиками, тем более что я работаю с ним в одном здании, но его проницательный взгляд и общая заносчивость не вселяют в меня уверенности.
Я занимаю место рядом с ним, придумывая отговорки, чтобы поскорее уйти, как вдруг он снова начинает говорить. Он рассказывает мне, как ненавидит свой этаж, не выносит никого из своих коллег, а его пациенты "абсолютно худшие".
К этому моменту я уже из кожи вон лезу, настолько сильно на него смотрят красные флажки, и я больше не могу этого выносить. У меня нет ни малейшего желания успокаивать его, поэтому следующие слова просто вылетают у меня изо рта, не задумываясь о возможных последствиях: — Если ты так ненавидишь людей, почему бы тебе не найти новую профессию? Здравоохранение — это помощь людям, а значит, общение с ними и забота о них.
Я делаю паузу, чтобы перевести дух, и продолжаю, прежде чем он успевает прервать меня.
— Медсестры и медбратья, которых я знаю, любят своих пациентов и работают над их благополучием, даже если руководство платит им пиццей.
Я преувеличенно сильно закатываю глаза и испускаю вздох раздражения.
Если он еще не понял, я считаю, что его мнение — это ужасная куча мусора, которая усугубляет проблемы, существующие в системе здравоохранения США. Одно дело — выплеснуть все, что накипело за день, потому что, честно говоря, это изматывает, но делать открытые заявления о ненависти к своим пациентам? Этого я точно не потерплю.
Его лицо покраснело, и если бы дым мог буквально свистеть из его ушей, то это было бы.
— Да, это точно мнение.
Он закатывает глаза более агрессивно, чем это удалось даже мне, продолжает смотреть на мою руку, обхватившую стакан с водой, и наконец говорит: — Разве ты не хочешь пить?
Если в моей голове еще не зазвенели тревожные колокольчики, то это было похоже на туманный горн прямо в ухо, за которым последовал выход группы мариачи, размахивающей в воздухе гигантскими красными флагами и поющей "La Cucaracha". Что вполне уместно, учитывая, что этот парень — определенно человеческий эквивалент таракана.
— О, думаю, нет. Я просто была так увлечена твоим рассказом… — не была —..что, наверное, забыла, что он у меня в руках. Но знаешь, мне пора уходить. Уже поздно, и у меня начинает болеть голова.
Мой голос поднимается на октаву, когда я заканчиваю.
Его брови сходятся вместе, в выражении лица появляется гнев.
— О, ну, может быть, ты просто обезвожена, — говорит он мне, совершенно не заботясь о том, знаю ли я о его попытках накачать меня наркотиками. Он больше сосредоточен на том, чтобы заставить меня выпить явно подпорченную жидкость.
