— И все это тебе рассказал твой муж сегодня утром?
— Да, уважаемая.
— Сегодня утром, — пробормотала Хатидже, — сегодня утром…
И, чуть помедлив, спросила:
— И каково сейчас здоровье твоего уважаемого мужа?
— О, сейчас он чувствует себя просто чудесно. Я его выслушала, сытно накормила и согласилась, что ему не следует сегодня отправляться на базар, дабы чинить башмаки… И потому он, довольный, играет с нашими младшими детьми.
— Понимаю, — улыбнулась Хатидже. — Он доволен так же, как был бы доволен ученик медресе, если бы матушка разрешила ему остаться дома.
— Именно так, почтеннейшая. А еще… — Тут Алмас замолчала.
— Говори, девочка, что же еще приключилось с твоим мужем!
— О нет, уважаемая. Не с ним, а со мной.
— Так что же, глупышка?
— По дороге к тебе я встретила матушку. Она стала упрекать меня, что моего Маруфа не видно на базаре, что вскоре мы с ним обеднеем настолько, что не сможем купить себе и горстки риса, и что ей, почтенной женщине, придется содержать всю ораву моих голодных детей.
Алмас пригубила молоко из пиалы, в который уже раз подивившись его замечательному аромату, и продолжила:
— Временами мне кажется, что она прячется у самой нашей калитки или подстерегает меня у входа на базар. А потом, словно голодный тигр, прыгает на меня…
— Малышка, ты просто устала за утро. Хотя, должно быть, твоя матушка действительно более чем пристально следит за твоим мужем, насколько это возможно. Думаю, она пытается считать и дирхемы в его кошеле. К сожалению, мир устроен не самым справедливым образом. И иногда наши родные причиняют нам боль куда более сильную, чем незнакомцы.
— Боюсь, что это так…
Алмас опустила глаза и попыталась сдержать слезы.
— Но что же мне было ей отвечать, мудрая Хатидже? Ведь она кругом права — муж мой действительно остался дома и, значит, не заработает за сегодня не то что дирхема — несчастного медного фельса!
— И ты, выходит, просто молчала, пока матушка стыдила тебя перед людьми?
— О да, вокруг собрались ее приятельницы, кумушки и соседки. Они молчали, лишь укоризненно качали головой. Поверь, уважаемая, мне было так стыдно, будто я должна каждой их них сотню золотых монет, и каждая понимает, что я не отдам ей долг никогда.
— Ну-ну, это уж и вовсе глупость…
— Но что мне было делать, скажи, почтенная?
— Я думаю, малышка, пусть это и против установлений, тебе разумно было бы попросить матушку присматривать за внуками. Думаю, ежеминутные заботы куда лучше бы заткнули ей рот, прости уж меня, слепую ведьму, за такие слова.
— Но матушка же столь слаба!.. Она и корзину полную не может в последнее время принести с базара!
— О Аллах, как иногда бывают легковерны женщины! Если у нее хватает сил, чтобы подстерегать твоего мужа и следить за каждым вашим шагом, то, думаю, найдутся силы и для того, чтобы сварить внукам вкусный плов или поиграть с ними в лазутчиков и преследователей…
Алмас улыбнулась, представив свою мать ползущей через дворик и прячущейся в чулане.
— Думаю, что после такой игры матушка заболеет…
— Мы ее излечим. Но сейчас, девочка, нам следует разобраться с хворями твоего мужа.
— Хворями? — Алмас вновь перепугалась.
— Не пугайся моих слов, девочка… Думаю, что сегодняшняя история, которую ты мне поведала, очень скоро раскроет мне события в их истинном свете. А я с удовольствием поведаю эту тайну тебе.
— О Аллах, какое счастье!
— Мне кажется, малышка, что твоему мужу выпала удивительная судьба, поистине необыкновенная. И твои опасения растают, как исчезает роса под жарким солнцем.
Алмас улыбнулась. О, как она желала бы этого! Ее разум изболелся в тщетных попытках понять, откуда же берутся эти удивительные, такие правдивые, ничем не приукрашенные истории. Женщина посмотрела в лицо колдуньи и увидела, что та хмурится.
— Что тревожит тебя, добрая женщина?
— Мне не дает покоя твой рассказ. Почему именно сегодня твой муж рассказал тебе странную историю о странном народе?
— Но почему тебя это удивило?
— Потому что сегодня Солнце, наше прекрасное светило, перешло из знака Тельца в знак Рака. Именно сегодняшняя ночь была ночью перехода… Скажи мне, девочка, а твой муж… Часто ли он рассказывает тебе свои истории?
— Да он готов рассказывать их бесконечно! Ему можно задать любой вопрос — и получить в ответ добрую дюжину историй…
— Добрую дюжину…
— О да, он говорит так, будто видел все описываемое своими глазами. Будто касался древних камней своими руками, сам оседлывал мулов и верблюдов, сам охотился за неведомыми морскими чудовищами и защищал честь далекой семьи властителей…
Хатидже почувствовала, что истина уже приоткрылась перед ней, что нужно сделать, быть может, всего один шаг, чтобы понять, что происходит с болтливым Маруфом. Миг, и наваждение ушло.
Но теперь Хатидже была просто уверена, что она на верном пути. Надо просто подождать несколько дней, расспросить умницу Алмас или просто выслушать ее сбивчивый рассказ — и загадка будет разрешена.
Нечто подобное чувствовала и сама Алмас. Где-то в загадке таилась и разгадка. Женщина попыталась представить себе, что же произойдет в тот миг, когда она узнает, в чем источник всех знаний мужа, — обрадуется она или опечалится? Испугается еще больше или почувствует невероятное облегчение? Сможет после этого спокойно смотреть в глаза мужу или вынуждена будет бежать под отчий кров к вящей радости матушки и ее безмозглых соседок?
Должно быть, Хатидже поняла и этот невысказанный вопрос молодой женщины. Она вновь опустилась перед ярким лаковым столиком и вновь улыбнулась собеседнице.
— Еще немного молока, девочка, вернет тебе силы. И потом ты попытаешься вспомнить, о чем еще рассказывал тебе муж и когда ты впервые услышала этот рассказ.
О Аллах всесильный и всемилостивый, как же он любит ночь! И более всего он любит ночь в дороге! Тишина и прохлада обнимают его своими нежными руками, яркие звезды горят в вышине, призывая его взгляд своими певучими голосами, а все живое вокруг спит.
Он любил ночь с той давней поры, когда был совсем крохой, самым младшим ребенком в огромной семье. Старший из братьев давно уже женился и навещал семейство не очень часто, старшая из сестер готовилась выйти замуж. Он же, трехлетний карапуз, должно быть, был вовсе несносен. Хотя, может, все, кто окружал его, просто хотели передать ему знания и умения, свой вкус к жизни и собственный опыт, пусть и небогатый, но все же куда больший, чем у него, малыша Максуда.
