— Не смейте так говорить о ней. У вас какие-то проблемы? — Мидоу подаёт голос, заставляя моего отца обратить на неё внимание впервые с тех пор, как он вошел в дверь.
Я мгновенно напрягаюсь даже при мысли о его взгляде на ней. Его темные глаза полны того зла, которое живет в его испорченном мозгу.
— Что это еще за мелкая сучка в моем доме? — Его рука соскальзывает со стойки, он чуть ли не падает, но каким-то образом в последний момент ему удается сохранить равновесие. — Черт возьми, Лили. Я надеру тебе задницу за то, что выставила меня дураком. Подойди. Ко мне. Сейчас же.
В ярости он отталкивает меня в сторону, пытаясь добраться до матери, но я хватаю его за шею и швыряю к раковине.
— Ты никогда больше не посмеешь разговаривать с моей матерью или моей девушкой с таким неуважением. Иначе, я вырву твой поганый язык. Уяснил? — Бросаю взгляд через плечо на Мидоу, не давая отцу сдвинуться с места. — Мне нужно, чтобы вы обе вышли. Сейчас же. Забери мою маму. Что бы она не говорила, не позволяй ей вернуться.
Мидоу кивает в ответ и встает.
— Не смей, мать твою, выходить на улицу, Лили. Ты будешь здесь, пока я не скажу. Этот засранец не тронет меня и пальцем, пока ты будешь рядом, наблюдая. А как только он уберется с дороги, ты будешь моей. Останься, — требует отец.
Чувствуя, как закипает ярость, я бросаю его на пол и хватаю за горло. Сжимаю его так сильно, что он заходится в кашле.
— Посмотрим, как ты сможешь сейчас прикоснуться к ней, кусок дерьма. — Я бью ему локтем в лицо, когда он пытается оттолкнуть меня. — Давай. Ударь ее! Сделай это, ублюдок. Убери меня со своего пути. Покажи, как ты пытаешься сделать это. Врежь ей, как тогда, когда мне было десять. Заставь ее кричать и плакать, лежа на полу, пока она пыталась защитить себя. Ну же, вперед!
— Да пошли вы. Ты и твоя стерва-мать, — выдыхает он. — Она не годится ни для чего, кроме быстрого перепиха. Да и для этого уже плоха.
Кровь приливает к моему лицу, и мой кулак встречается с его скулой, обрывая слова прежде, чем он успевает закончить.
Я больше не потерплю унижений в адрес моей матери.
Чувствуя, как внутри меня разгорается пожар, я больше не могу себя сдерживать. Продолжаю избивать отца.
Единственное, что сейчас слышу, это звук удара моих кулаков об его кости. Снова. И снова. И опять, пока его лицо не становится кровавым месивом. Я чувствую, как чьи-то руки тянут меня, пытаясь отстранить от него.
Всего несколько секунд и я прихожу в себя, осознавая происходящее вокруг. Понимаю, что моя мать плачет и кричит, прося меня остановиться, а Мидоу говорит, что с него достаточно.
Они выглядят обеспокоенными, и я замечаю, что отец больше не двигается и не пытается вырваться из моей хватки.
Отпустив его горло, я пытаюсь отдышаться, в то же время пристально вглядываюсь, пытаясь понять, без сознания ли он. С ним покончено. Мидоу права — с него хватит.
Хотя, на мой взгляд, ему всегда будет мало.
Кровь покрывает его лицо и мои руки, но я не чувствую ни капли сожаления, видя его беспомощным, лежащим в луже собственной крови. Я много раз наблюдал свою мать в таком состоянии.
— Что ты наделал? — кричит моя мать. — Похоже, ты убил его. — Она отталкивает меня, крича и плача. — Он не собирался меня трогать. Не собирался. — Она снова толкает меня и падает на колени.
Я встаю и смотрю, как моя мама хватает отца за рубашку и выкрикивает его имя, пытаясь заставить его очнуться.
— Фрэнк! Очнись! Открой глаза. — Она в панике бьет его по щекам. — Давай, черт возьми. Открой их.
Мне больно видеть ее в этой агонии от его боли. Он заслужил каждый нанесенный ему удар.
— После всего, через что он заставил тебя пройти. Пройти нас. Тебя волнует то, что он пострадал? После всех тех раз, когда он ежедневно избивал тебя, а затем и меня, за попытку тебе помочь? После всех переломов в детстве, всех шрамов у меня на затылке, после того, как он швырял тебя и вещи.
Я цепляюсь за волосы и начинаю ходить по комнате. Мне безумно хочется кричать, но я изо всех сил стараюсь больше не пугать Мидоу. Не хочу давать ей повод думать, что я такой же, как этот кусок дерьма, валяющийся на полу.
— Какого хрена ты до сих пор не ушла от него? Какого хрена заставила пройти нас через все после того, как увидела, насколько он был опасен. Он мог запросто убить нас обоих. Но все равно ты осталась и все равно отказываешься уходить. Какого черта ты не хочешь уйти? Почему? Объясни мне.
— Прекрати, Стикс. Черт возьми. Прекрати, — кричит она, вытирая лицо. — Я люблю его, и он не бил меня уже больше полугода. Между нами все было хорошо, а ты все испортил. Теперь он будет ненавидеть меня. — Мама начинает плакать сильнее, и теперь я понимаю, что это от страха.
Я не забыл этот звук. Никогда не забуду этот чертов звук.
— Он не бил тебя шесть месяцев, — кричу я. — Хочешь знать, почему? Это из-за меня. Блядь. — Я показываю на свою грудь, где сердце рвётся на части от боли. — Потому что я сижу около твоего дома каждый гребаный день. Смотрю, как он возвращается с работы, чтобы удостовериться, что он может идти прямо. Желая убедиться, что он не пил и не станет бить тебя без причины. Поэтому он не бил тебя. Я позаботился об этом. Он знает, что я здесь каждый гребаный день. Вот почему.
Я бросаю взгляд на Мидоу, она сидит и смотрит на нас, прикрывая рот рукой и заливаясь слезами. Ей больно от всего, что она узнает о моем прошлом, и от этого моя любовь к ней становится лишь сильнее.
Черт, мне ненавистно, что она видит этот бардак, но эту бурю уже не остановить. От этой ситуации никуда не деться.
Это моя мать и мой отец. Моя жизнь. Она стала отстойной, когда отец взял пиво и больше не выпускал его из рук.
Моя мать оставляет попытки заставить отца ответить ей.
— Ты делал это для меня? — спрашивает она со слезами в глазах. — Каждый день?
Я киваю и тянусь к руке матери, чтобы поднять ее на ноги.
— Да, черт возьми. Я сделал бы что угодно для тебя. Даже умер бы ради тебя. Не задавая ни единого вопроса.
Мама обвивает руками мою шею, и прежде, чем я успеваю опомниться, уже стоит и рыдает в моих объятиях. А я держу ее, чтобы она не упала на пол.
— Мне так жаль. Мне так чертовски жаль. О Боже. — Она обнимает меня крепче, и все ее тело дрожит от слез. — Я делаю тебе больно. Это я. Только я причинила тебе боль.
Я оглядываюсь и вижу еще больше слез, скатывающихся по лицу Мидоу. Она вытирает их и подходит к отцу, чтобы проверить пульс и дыхание.
Мне охрененно неприятно, что ей приходится быть здесь, видеть этот беспорядок и проверять, не убил ли я своего отца.
Черт, она может возненавидеть меня после этого.
Когда мама успокаивается, я отпускаю ее и подхожу обнять Мидоу, которая отходит от Фрэнка.
— Мне так жаль. Клянусь тебе, это был не я. Эта боль росла во мне годами, и я просто не смог сдержаться, когда этот придурок пригрозил маме. — Я целую ее в щеку и шепчу ей на ухо: — Ты можешь уйти, если захочешь. Я все пойму.
Она качает головой и обхватывает мое лицо руками, притягивая к себе для поцелуя. Она такая мягкая и нежная, ее губы все еще мокрые от слез.
— Я никогда не уйду от тебя из-за того, что у тебя есть сердце, и ты хочешь защитить свою семью. Никто не заслуживает такой боли. Я сама поступила бы так же, черт побери.
Мидоу отстраняется и пристально смотрит мне в глаза. Этот пьяный ублюдок начинает издавать булькающие звуки, будто его сейчас вырвет, и бормочет имя моей матери.
— Мне неприятно говорить это, но твоего отца нельзя оставлять одного сегодня. Он может задохнуться в собственной рвоте. Он пьян и весь в крови.
Я вижу, как моя мать смотрит на него, будто бы хочет помочь ему и уменьшить его страдания.
— Я останусь с ним. Помоги мне перевернуть его на бок. — Она смотрит на меня в ожидании.
Подойдя ближе, я увожу мать от этого придурка и переворачиваю его на бок, как раз вовремя, потому что его рвет прямо на ковер.
