— Ты сейчас же приведешь для него помощь, или я никогда тебя не прощу.
— Я могу с этим жить. А теперь тащи свою задницу в душ.
— Нет. Вызови скорую!
— Давид, иди брось ее в душ.
— Э-э… Босс…
— Господи, — рычу я, когда становится ясно, что Давид не собирается выполнять мой приказ. Я перешагиваю через окровавленную голову ублюдка на полу и иду к своей дочери. Ее тело становится твердым, когда я приближаюсь к ней.
— Если ты только прикоснешься ко мне, я заставлю тебя пожалеть об этом, — произносит она тихим голосом, наполненным гневом и ненавистью.
Я игнорирую ее и забираю из рук Давида. В следующий момент ее нога поднимается и, со всей силой, на которую она способна, она бьет меня по яйцам.
Черт!
Это адски больно. На минуту мне кажется, что меня сейчас вырвет. Я перебрасываю Софию через плечо и несу ее, брыкающуюся и кричащую, в ванную.
— Если ты не поможешь ему прямо сейчас, папа, я клянусь, я никогда тебя не прощу! — повторяет она.
Продолжаю игнорировать ее крики и ставлю на пол в ванной.
— Смой с себя это немедленно. Мне не нужно напоминание о том, что моя дочь вела себя как последняя шлюха с мужчиной, который слишком стар для нее, не говоря уже о том, что он приковал ее наручниками к рулю. Господи, София, о чем ты только думала?
— Я думала о том, что люблю Марка и мы будем вместе до конца наших дней! Тебе просто придется привыкнуть к этому, — заявляет она.
— Позволь мне прояснить кое-что для тебя. Вряд ли он останется жив, так что это твое заявление для меня ничего не значит. А теперь прими душ, чтобы я мог отвезти тебя домой к твоей матери.
— Я тебя ненавижу! — кричит она.
Включаю воду, мечтая, чтобы это дерьмо поскорее было смыто с ее тела. Оно в основном высохло, но определенно можно сказать, что этот ублюдок искупал ее в нем. Я собираюсь отрезать ему член и скормить его ему же.
— Умойся сейчас же, чтобы я смог тебя увезти, и можешь ненавидеть меня дома сколько угодно.
— Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, что больше не будешь причинять боль Марку. Я люблю его, папа!
— Мы можем стоять здесь и спорить об этом, если хочешь, София, но этот ублюдок истекает кровью, и каждая секунда, которую ты медлишь, только облегчает мне работу. Мы не уйдем отсюда, пока ты не уберешь его чертово дерьмо с лица, и каждая минута, которую я вынужден смотреть на это, заставляет меня хотеть убить его еще больше.
— Я никогда не прощу тебя, папа. Никогда, — кричит она вслед, когда я закрываю дверь ванной.
Черт. Мне хочется убить этого сукиного сына, хотя бы по той причине, что мне приходится иметь дело с разъяренной Софией. И я уверен, что Анна устроит мне такой же ад.
МАРК
— Моя жена говорит, что я не могу убить тебя, — Максим берет единственный стул в этой комнате без окон и с жутким скрежетом тащит его по полу в угол, где я сижу, прислонившись к стене.
— И поэтому я все еще жив? — вытираю разбитую губу тыльной стороной ладони. Мое дыхание вырывается неровными рывками. Я почти уверен, что у меня сломано ребро. А мои глаза опухли, и я едва могу видеть одним из них. Мое тело болит от борьбы, но на этом все. Никаких серьезных травм.
Ну, если не считать пулевого ранения в плечо, но это было больше случайностью от борьбы за пистолет. На самом деле у меня такое чувство, что отец Софии бил не в полную силу. Поскольку я все еще исцеляюсь от выстрела, я ценю этот факт даже больше, чем должен.
— Отчасти, — пожимает он плечами.
— Думаю, мне не нужно спрашивать, у кого в вашей семье яйца.
— Да пошел ты. Мне просто нравится спать в одной постели с моей женщиной. Если я убью тебя, она может решить изменить это. Это не сработало бы для меня, так что ты все еще дышишь, — говорит он. — Не волнуйся, я, наверное, скоро убью тебя, — добавляет он со скучающим видом.
— Как там София?
— Не твое собачье дело.
— Просто скажи мне, все ли с ней в порядке.
— Может ты хочешь рассказать мне, почему решил наложить свои лапы на мою дочь? Я знаю, что ты не местный, чертов кочевник. Но ты должен знать правила. Моя дочь недоступна, особенно для такого куска дерьма, как ты. Она слишком хороша для таких, как ты. Черт, она слишком хороша для любого из нас.
— Не могу не согласиться с этим. София заслуживает кого-то намного лучше, чем я, — бормочу я, желая увидеть ее, хотя бы еще раз. Я знаю, что она винит себя, а я этого не хочу.
Я недооценил Максима и из-за этого все испортил. Я должен был сделать все по-другому, и уж конечно я уверен, что должен был лучше защищать Софию.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Означает ли это, что если я тебя отпущу, ты уберешься к чертовой матери из города?
— Я никогда не оставлю Софию.
— Это слишком громкие слова для человека, закованного в цепь в данный момент, — он откидывается на спинку стула и делает большой глоток пива.
— Не думаю, что я могу получить бутылочку такого же прямо сейчас? — Бормочу я, глядя на его бутылку.
— Да без проблем, — удивляет он меня и кивает Никите, который хмуро смотрит на него, но достает пиво из маленького холодильника. Однако он протягивает его не мне, а Максиму и выходит из комнаты. Макс невозмутимо ставит пиво у моих ног.
Я знаю, что это невозможно, но все равно пытаюсь взять бутылку. Цепь вокруг моих запястий натягивается до предела, а я все еще не могу дотянуться до пива.
— Ты чертов мудак, — сдавшись, прислоняюсь спиной к стене.
— А мне кажется это очень поэтичным. Ты заковал мою дочь, а я тебя.
— Моя женщина, должно быть, пошла в свою мать, — вру сквозь зубы, пытаясь разозлить его. Хотя теперь-то я начинаю понимать, в кого она так упряма.
— Она не твоя женщина.
— Если я выберусь отсюда, она будет моей женщиной. Тебе нужно привыкнуть к этому, потому что я не какой-то там ребенок, который боится тебя. Я не собираюсь отказываться от самого лучшего, что когда-либо случалось со мной. Я ее не оставлю. Если у тебя проблемы с этим, ты можешь убить меня, чтобы мне не пришлось постоянно слушать твой чертов голос.
— Ты либо храбрый, либо самый глупый сукин сын, которого я когда-либо встречал в своей жизни. Оглянись вокруг, придурок. Ты думаешь, я тут в игры играю?
Я ничего не говорю. Вместо этого использую свои босые ноги, чтобы обхватить бутылку и поднимаю ее так, чтобы цепь на моих запястьях не мешала мне схватить ее. Это очень больно, потому что мое тело избито. Боль пронзает мое плечо, но это более чем стоит того, когда я наконец делаю долгий глоток холодного пива.
Максим удивляет меня тем, что начинает смеяться. Я смотрю на него краем здорового глаза.
— Знаешь что, Марк? А ты бы мог мне понравится, если бы не спал с моей дочерью.
— И я планирую сделать это снова.
— Моя дочь — не та девушка, из которой можно сделать шлюху, — рычит он.
— Если ты еще раз назовешь так мою женщину, мне все равно, любит ли тебя София, но я найду способ убить тебя. Я был ее первым мужчиной и, бл**ть, буду последним.
Максим смотрит на меня, но я уже закончил. Он слишком много говорил о ней этого дерьма. Он ее отец, он должен знать, какая она особенная. Он должен беречь ее.
— Наслаждайся своим пивом, Марк. Оно может быть твоим последним, — он встает, хлопает меня по плечу и уходит, оставляя меня в смятении.
МАКСИМ
— Макс, ты ошибаешься на счет парня, ты облажался, — говорит Рустам, когда я выхожу из комнаты для допросов, расположенной в задней части офиса.
Сюда можно пройти только через кабинет Никиты, воспользовавшись специальной карточкой, и женщинам сюда вход строго запрещен.
Никита ничего не говорит, но кивает головой в знак согласия.
Они сидят на стульях, расставленных перед стеклянной стеной, и смотрят на Марка. Со стороны допросной это выглядит как большое зеркало. Он не может видеть нас, но мы определенно можем видеть его. Это значит, что они видели, как я разговариваю с ним, они слышали, что он говорит, и я знаю, что он им нравится. Я знаю, потому что они сказали мне.
