Три дня подряд он то злился, мрачно огрызаясь на вопросы сослуживцев, то оживленно хохмил, кокетничал с покупательницами и клеился к кассирше Тане. Кассирша смеялась и шутливо драла его за ухо за «гусарские» комплименты. В среду вечером, разбираясь в холодильнике, он наткнулся на кусок огурца, оставленный для Доньки. Подержал его на ладони, словно взвешивая, бросил в мусорное ведро, поехал в комнату и… лёг. Накрылся одеялом с головой. В его груди тугой спиралью свилась боль, такая сильная, что тяжело было вдыхать, и жёсткое кольцо, казалось, стискивало горло. Он подтянул к животу куцые колени и обнял себя руками. Хотя бы одну слезинку проронить! Но – нет, слёз не было, была лишь тяжелая ноша, которую не снять уже со своих плеч.
С кем он прощался? Кем был для него Артём? Любовник, который первым кроме простой механики секса открыл Кэпу томные, долгие ласки. Поклонник с восхищенными глазами, не сторонящийся его культей. Друг, который гоняет за пивом в перерыве футбольного матча, рассказывает медицинские байки и с интересом слушает, как прошел его день. Врач, профессионально бинтующий в плотный, облегчающий кокон его уставшие за день колени. И – даже больше, чем всё это вместе. Тёма был членом Семьи. Такая вот чудная семья получилась у Кэпа: Рыжий и Донька. О них можно было заботиться. Они ждали его вечером с работы. И после трудного дня Кэп еще с улицы улыбался горящему на кухне свету. А, едва открыв дверь, вещал устало и радостно:
- Ау! Я – дома. Буду «всякие омлеты»!
В своей семье он был Главой, Мужчиной. А мягкий Тёма принимал его лидерство и его заботу, не по-женски, неуклюже создавал уют и по-мужски, надежно - тылы. А теперь всё ушло. Даже не рухнуло, оставив за собой руины, а словно растворилось. Словно не было никакой семьи, словно Кэп всегда жил один, с единственной чашкой и тарелкой на столе и с девственно пустой обувной горкой в коридоре.
Он лежал долго, пока не пришла к нему спасительная мысль: надо звонить Тёме. Нет, не звать обратно! Извиниться. Кэп же нормальный человек. А нормальные люди, обидев кого-то – просят прощения. Телефон Артёма был «в сети». Шли длинные гудки, и вслед за ними галопом стучало Лёхино сердце. Он заготовил быструю фразу: «Рыжий, что с рукой? Скажи, я волнуюсь!» Но Тёма не взял трубку. Был занят? Не слышал звонка? Включил Лёхин номер в черный список?
Что ж, можно было еще попытаться встретить Рыжего у работы. Четверг был тем днем, когда доктор Горобченко с семи утра принимал в пустой поликлинике детишек с «неудобными» проблемами: с ДЦП, с челюстно-лицевыми нарушениями, на распорках, на костылях… Когда Кэп подъехал, на больничном крыльце уже топталась очередь за «дефицитными» талонами. Ровно в семь охранник открыл двери. Кэп прождал полчаса – Артём не пришел. Кэп «отстоял» очередь в регистратуру.
- Горобченко в отгулах, - сказала ему дежурная. – Белова принимает с трёх. А к Артёму Николаевичу - запись на вторник.
Наверно, во вторник он бы опять поехал к поликлинике, но в субботу в чате «Амбразуры» прочёл, как Мадьяр договаривается с друзьями о какой-то вечеринке:
«Нас будет двое: со мной – Воробей».
«Ок, столик бронирую на шестерых», - написал Мадьяру собеседник.
Кэп сжал кулаки. Вот и всё. Рыжий «зажигает» по кабакам в «голубой» компании. А их Любовь – в прошлом.
Он купил водки и долго курил на балконе. Сначала наливал себе в стопку, закусывал купленной еще Артёмом ветчиной. Потом – пил из горла, почти как воду, стукаясь зубами о бутылочное горлышко. У него подстыло и ныло колено. Но никому в целом мире больше не было до этого дела.
* * *
Кэп не ушел в запой и не шагнул с балкона.
Он больше не был «обрубком». Злой и сильный. Десантник. Мужик, которого можно не только любить, по которому можно с ума сходить. И из того, что ему изменил один пидор, не следует, что он не найдет своего счастья.
Он созвонился с Полиной. Она долго отнекивалась от встречи, но потом согласилась. В небольшой и уютной кофейне она уплетала эклеры, пряча глаза от игривого, кокетничающего Кэпова взгляда.
- Лёш, ты мне – как брат. Прости! – неловко проговорила она, кладя купюру рядом с опустевшей чашкой.
- Поль, даже не думай! – запротестовал Кэп, отодвинул ее деньги и положил вместо них свои. – Брат, так брат. Я тоже люблю тебя… братски.
- Да? – она, наконец, открыто посмотрела на него. – Лёш, я – беременна. И замуж выхожу.
- Ого! – присвистнул он. А потом схватился: - Поль, не от меня?
- Не. Восемь недель только. В сентябре еще не было.
- Жалко! – Кэп искренне вздохнул. – Если твой не захочет жениться – иди за меня! Я – женюсь. И ребенка признаю!
- Уже ресторан заказали и платье купили, - ответила Поля. – …Не сердись на меня, ладно?
Кэп накрыл ее руку широкой ладонью:
- Не сержусь. Ты своему передай, что у тебя двоюродный брат – десантник. Если он тебя обидит – я сделаю из него отбивную. Пусть знает!
- Спасибо, - сказала Полина не насмешливо, без шутки. – Знаешь, если у меня будет сын, я назову его Алешей!
Кассирша Таня все-таки сдалась.
Ей было сорок два. Она была в разводе, и шестнадцатилетняя дочка забегала после школы к ней на работу – просить денег и закатывать скандалы. Татьяна выходила на крыльцо с сигаретой, доставала из кармана «стольник», но, прежде чем отдать его дочери, долго читала морали. Высокорослая, с крашеной «радикально черной» шевелюрой Настя внимала матери со скучающей гримаской:
- Ну, давай уже деньги. Я всё поняла!
- Опять придешь в час ночи, как вчера – смотри! Из дому выгоню!
- Приду как надо! …Что так мало? – недовольно морщилась девчонка мятой купюре. – Дай хоть триста!
- Сама заработай! Сейчас и этих не дам! – злилась мать.
Настя брала деньги, порывисто чмокала материнскую щеку и делала ручкой:
- Спасибо, мамусик! Пока!
- Ты – добрая какая! – выехавший перекурить Кэп стал случайным свидетелем этой семейной сцены.
- А, ну ее! – отмахнулась Татьяна. – Не дашь – не оберешься воплей!
- …Такая мама молодая и такая взрослая дочь! – польстил Кэп.
- Молодаааая, - фыркнула она. - Скоро вся голова поседеет!
- Может, в кафешку вечером, пока не поседела? – призывно улыбнулся он.
Татьяна затушила окурок и утвердительно качнула головой.
После кафе они приехали к нему. Кэп купил вина и теперь «убалтывал» гостью на своей кухне. Татьяна чокалась с ним полным бокалом, курила и с любой темы сворачивала на ссоры с пожилой матерью и дорогое ЖКХ. Кэп, слушая вполуха, смотрел на нее и думал о том, что у него ни фига не встанет. Взрослая уже тетка, дородная, с обвисшими щеками. Неизвестно еще, что она скажет про его культи. Ему стало тоскливо.
- Танюшка, может – в душ? – спросил он нарочито сразу, в смутной надежде, что она не согласится.
Но она кивнула, допила бокал и ушла в ванную комнату. Кэп поехал к постели, стащил покрывало и, чтоб не опозориться, закрыв глаза, стал дрочить. Представлять пришлось Тёмку – ну на кого еще у него бы так безотказно вскочило?
«Рыжик, дай!» - мысленно попросил он. Представил Артёма, закрывающего локтем лицо. – «Дай, мой хороший! Прости!» Воображаемый Тёмка не сразу, медленно сдался, кивнул, откинулся на спину… «Люблю тебя, Рыжик! Хочу!...» В коридоре раздались шаги и Кэп лишь в последнюю секунду успел отдернуть руку от вставшего члена.
- О, какой! – оценила Татьяна то ли его раскачанный торс, то ли крепкую эрекцию.
- Иди ко мне, радость! – протянул он к ней руку.
Он уложил ее на бок, в «Тёмкину» позу. Она была не похожа на Тёму, с ней было не слишком удобно, ее запах сбивал с настроения. Но, положив руку на ее округлое бедро – туда, где у Тёмки выпирала острая косточка – Кэп справился, сладил. Это был нормальный секс. Секс с бабой! Ну, в смысле, с женщиной…
Татьяна не кончила. Кэп, «отстрелявшись», спросил огорченно:
- Танюшка, мало? Повторим через пару минут?
- Ну тебя. Хватит, - с ленцой протянула она. – Принесешь мне сигаретку? Я пачку на кухне оставила.
