— Не будет! — в голосе авторитета чувствуется едва ли не злость. — Я хочу сына! Родишь мальчика мне. Не обсуждается.
У меня глаза на лоб лезут от его высокомерия.
Мальчика ему родишь… Я что волшебница? Рожать должна по заказу? Возмутительно. Пол ребёнка зависит от того какой сперматозоид оплодотворит яйцеклетку. Значит, пол малыша зависит от мужчины.
Саид кажется мне даже напыщеннее, чем я могла его знать до сегодняшнего дня. Однако наши судьбы изменились, как и отношения — теперь я не просто его игрушка, но мать его будущего ребёнка.
Пока врач обследует меня, мы оба молчим и больше не пытаемся язвить друг другу, потому что утыкаемся в экран монитора. Узист о чем-то бурно распинается перед Саидом, что-то рассказывает, тыкая пальцем в монитор. Сжав кулаки я смотрю на крохотный чёрный след на экране. Размером с горошину. Это и есть мой будущий ребёнок? Какой же он ещё маленький! Чудо какое-то.
Ахмедов коротко кивает. Деловой такой. Серьёзный. Внимательно слушает комментарии врача.
— Итак, вот ваш ребеночек! Совсем ещё кроха… — задумчиво тянет врач.
Затем он передает какие-то данные своей ассистентке, а та вбивает их на клавиатуре в компьютер.
Через пять минут обследование подходит к концу. Врач подводит итог:
— Малыш развивается согласно нормам. Беременность протекает нормально.
Я как зачарованная смотрю на маленькое пятнышко на экране и у меня по щекам скатывается несколько слезинок.
С ума сойти…
Через восемь месяцев из маленькой крупинки он станешь крупной дынькой.
— Это маленькая фасолинка, наш… — Саид запинается, прочищает горло. — МОЙ ребёнок. Срок 4–5 недель.
Я беременна. И я до сих пор не могу с этим смириться, что внутри меня живет и растёт маленький человечек. Трудно поверить!
Но я не должна к нему ничего чувствовать. Не должна привязываться. Нам придётся расстаться. Отпускать то, что любишь невероятно больно. Мы должны быть чужими друг другу. Я просто должна дать ему жизнь. Дать ему тело. Всё остальное даст ему Саид и его будущая жена Елизавета. Контракт подписан. Сделка на судьбу малыша состоялась.
Я нехотя отрываюсь от монитора и смотрю на Саида. Он хочет этого ребёнка, он весь будто внутренне трепещет, но не показывает виду. Не имеет права рушить устойчивый имидж заядлого авторитета. Вот сейчас он совершенно другой человек. Спокойный, сдержанный. Его некогда твёрдый взгляд стал мягче, теплее.
Диагностика подходит к концу.
Я стираю с себя остатки геля, натягиваю трусики обратно, смущаясь.
Мы прощаемся с доктором и покидаем стены клиники. На следующей неделе меня поставят на учёт по беременности. Я всё еще волнуюсь. Меня начинают ужасно раздражать запахи и резкие звуки. Тошнота есть, временами накатывает. Вот только вчера я стала замечать, что моя грудь слегка увеличилась в размере и стала очень чувствительной.
Саид
— Ты голодна?
Девчонка вскидывает на меня огромные, ясные глаза. Хлопает длинными ресницами, на которых дрожит влага.
Расчувствовалась, что ли? В больнице. Из-за малыша.
Бабское нытьё!
Я отмахиваюсь от мысли, что и меня немного торкнуло. Самую малость.
В момент когда увидел крохотное, чёрное зёрнышко. Это мой ребёнок? Наследник?
Ураган поднялся в глубине души. Разметал прочие чувства. Я как прибитый к полу, смотрел. Едва дыша. Сердце через раз колотилось, как у больного.
Не может быть, чтобы я так… отреагировал. По-бабски!
Отец меня воспитывал строго. Держал в ежовых рукавицах.
За малейшую провинность наказывал. Бил, проще говоря.
Он хотел воспитать из меня настоящего мужика и не позволял матери нежничать со мной. Мужчина должен быть сильным как скала. Таким же мощным непререкаемым. Наверно поэтому я и не особо нежничаю с бабами. Не знаю как надо. Не научили.
Но мать я плохо помню. Она ушла слишком рано…
С самого детства я знал, что встану у руля империи Ахмедовых.
Я — сила. Власть. Авторитет. Ничто не может меня ранить.
Никто.
Я должен быть выше слабостей. Это всё для простаков и обычных смердов.
— Я дома могу покушать, — мямлит Алиска.
Опускает вниз голову. Крутит нервно пальцами хвостик косички, перекинутой через плечо.
Только сейчас замечаю, что на Алиске тряпки какие-то… никакие.
Не фонтан, одним словом. Дерьмо какое-то простецкое.
Трогаю пальцем край рукава её платья.
— Покушать ты и дома можешь. А вот это… что такое? Позоришь меня! — цыкаю.
— Мои вещи. Те, что папа собрал! — вспыхивает. Злится. Краснеет от волнения. — Если бы я сама поехала, то смогла бы взять нормальные вещи! А ты… Вы… Вы мне не позволили. Вот папа и собрал всё, что смог. Думаешь, мужчины в этом разбираются?!
У её возмущений есть основания.
Да. Конечно, она в этом права. Но могла бы и сказать, что ли?!
А я сам… Где были мои глаза.
Девушка, вынашивающая наследника Ахмедова, ходит в обносках трёхлетней давности.
Рычу от злости.
Вся клиника за спиной потешалась, наверное. От смеха лопнули, животы чуть не надорвав! Ахмедов сидит задницей на золотой горе, владеет половиной города, но не может одеть девушку в приличные тряпки.
Однако я всего лишь старался не смотреть в её сторону лишний раз.
Слишком крепко засела память о том, какая тугая и влажная у неё писечка. Член мгновенно колом встаёт от этих мыслей.
Смотреть на неё — значит, ходить с палаткой в штанах. Опухает от возбуждения и стоит, как дрель зудящая.
Нарочно в стороне держусь, чтобы не наброситься на неё. Один раз уже переступил через свои принципы. Один раз дал слабину. Вот к чему это привело!
Запутало невероятно. Куда уж больше.
У меня есть невеста. Почти жена. Пострадавшая, с душевной травмой. Надо о ней в первую очередь думать, а не о том, как привсунуть член в тугую киску Лисички.
Сторонился её и пропустил важный аспект.
На ней рваньё надето. На голове не причёска, а какая-то деревенская коса. Но толстая и соблазнительная.
Мгновенно представил, как намотаю эту косу на кулак. Крепко, до боли в запястьях, схвачу у затылка и буду долбить сочные, красные губки. Смотрятся как пышные зефирки. Такие же мягкие и сладкие. Уж я то знаю…. Сколько раз мой член между ними скользил, входя до упора в податливую глотку?
Приходится сесть поудобнее и дышать через раз. Потому что у меня невероятно крепко встал.
— В следующий раз ртом работай.
— Что?!
Алиска возмущённо пищит и забивается в угол сиденья, почти выпрыгивает на улицу. Во избежание этого блокирую двери кнопкой.
— Да как ты… — говорит, смотрит на мою ширинку.
Член дёргается навстречу её взгляду, каменея ещё больше.
Ох, блять… Невинная Лиса думает о минете.
Да, деточка… Заебись о каком глубоком минете ты думаешь! Я бы залил её глотку тёплым семенем. Я бы смотрел, как она глотает, лижет языком ствол и сосёт головку, собирая остатки.
Всё. До последней капельки.
Кровь отливает от головы. Приливает к концу члена. Вся кровь туда… Бам-бам-бам. Я как озабоченный. Как онанист проклятый.
— Дура. Я не о том говорю!
— А о чём же? Ты сказал, ртом работай.
— У тебя и других мыслей нет, да? Думаешь, ртом только сосут? Им ещё и говорят. Я имел в виду: надо было сказать.
— Ну да… — фыркает. — Я так и поняла. Кхм… Значит, я просто испорченная.
Блять.
Очень. Очень испорченная.
Очень плохая.
Развратная.
Маленькая дрянь.
С мокрыми трусиками.
Ведь она же сама пришла… тогда, после аукциона. Сама на мой крепкий ствол напросилась. Запрыгнула и едва саму себя чуть не трахнула, проклятая девчонка! Подставила свою тугую щёлочку — розовую и мягкую. Никем не раздолбанную.
Соблазн, млять! Вроде сопливая ещё, но знает, чем брать.
