— Куда ты идешь? — спросила она.
— На улицу.
Я пожал плечами, надел футболку и сбежал вниз из комнаты, опустошение начало просеиваться в ее взгляде. Ее крики последовали за мной вниз по лестнице, но я был не в том настроении, чтобы утешать ее, особенно когда я был ничем не лучше ее брата, не лучше мужчин, которые насиловали меня в тюрьме. Если бы я только смог остановиться и обдумать все это со всех сторон, отправив мою злость куда подальше, я бы обнаружил, что она была жертвой.
Я похитил девушку, которая в пятнадцать лет оказалась беспомощной в той ситуации, что ей навязали. Я наказал ее, не зная всей правды. Меня беспокоил даже не секс, так как она сама этого хотела. Это было все остальное — я был холодным и бессердечным ублюдком, который использовал ее страх против нее, уничтожил ее, и заставил чувствовать, будто она ничего не значит для меня.
Я вышел наружу, но не ушел далеко, будто невидимая линия очертила мне путь к дому, к ней. Я сжал челюсти от необходимости найти Зака и расчленить каждый кусочек его тела, но я не мог оставить ее одну, и меня осенило, что я не мог столкнуться с ним. Он думал, что она мертва.
Блядь.
Весь мир думал, что она мертва. Я сжал кулаки. Я забрал ее, и уже поздно отступать. Я не хотел отступать. Я хотел все в ней — ее боль и печаль, ее радости и триумфы, ее оргазмы и ее агонию, когда я держал ее в безвыходном положении. Но отпустить ее, это единственная правильная вещь, которую я могу сделать.
Я кинул быстрый взгляд на дом и замер. Она стояла в дверном проеме, глаза покраснели и преследовали меня, ее тело было обернуто моей простыней. Она только что призналась в том, что ее изнасиловал ее собственный брат, но я хотел сорвать эту простынь с нее и бросить на землю. Я вспомнил о том, как ее рот ублажал меня в ванной, и о том, что оргазма я так и не получил. Я крупно облажался.
Я пересек расстояние между нами, поднялся по ступенькам и прошел мимо нее. Она следовала за мной, когда я зашел в гостиную. Она робко подошла, словно боялась издать хоть звук. Упав на диван, я посмотрел на свою здоровую руку, пока больная была зажата между коленями. Она опустилась на пол и взяла мою раненую руку в свою ладонь. Мне кажется, неважно, что я делал с ней или что буду делать — я начинаю верить, что она не может выбросить меня из своего сердца.
Она размотала бинт и провела пальцами по моей опухшей руке.
— Больно?
— Ничего страшного.
— Мне жаль.
Я наклонил голову и взглянул на нее.
— Это не ты приставила мой кулак к стене.
— Я не о твоей руке говорю. А о твоем состоянии.
— Почему ты не сказала мне? — спросил я. Она подалась назад, опустив взгляд. Я схватил ее за руку и притянул ближе к себе. — Если бы я только знал, что он сделал с тобой.
— Это моя вина, не твоя.
— Это неважно, Алекс. Я собрал все, что случилось со мной в течение восьми лет, и выплеснул это на тебя, — моя душа была вся в дырах, каждая из них являлась вещью, которую я уже никогда не смогу вернуть. Похороны отца, первый год жизни моего сына, моя карьера, все ускользнуло от меня — все благодаря ревности Зака. Даже понимание того, что она жертва, не утолило мою жажду ранить ее, что превратило меня в самого худшего ублюдка в мире. — Я ранил тебя, — я смотрел на нее долго и тяжело, дабы она могла понять, что я облажался. — И все еще хочу сделать тебе больно, очень сильно.
Ее дыхание стало прерывистым. Она вытерла влагу под глазами, хоть и пыталась скрыть это.
Я потащил ее к себе на колени, не в силах сдерживать себя и расставил ее колени по обе стороны от меня. Простынь развернулась, и ее горячая киска сквозь джинсы сжимала мою выпуклость. Мой член упирался между нами, что напоминало мне о незаконченном деле.
— Это все моя вина, — сказала она, сжимая мою футболку.
— Ты была ребенком. Тебе нужно знать, что это не твоя вина,— я с трудом сглотнул, так как воспоминания о моем собственном нападении на нее, вырвались наружу. Я учился сдерживать их, подниматься с кровати каждое утро и жить несмотря ни на что, пока какая-то вещь — запах, звук, или простое прикосновение — не производила взрыв воспоминаний в моей голове. — Зак знал лучше. Блядь, он был моего возраста, и я уверен, что он знал лучше, — я прошелся пальцами по ее волосами, задевая кончики, и потянул их. Она вздрогнула, но я не остановился. — Блядь, да он же твой брат.
— Сводный брат.
— Да мне похуй, — как можно продолжать этот разговор, когда она голая сидит на моем члене, а моя эрекция снова растет. — Он не имел права прикасаться к тебе, — мгновенно я убрал руку от ее волос, так как слова бумерангом вернулись ко мне. — Я ничем не лучше. Я не должен был забирать тебя, — и точно уж не должен думать о том, как нагнуть ее на этом диване и начать вдалбливаться в нее.
— Я рада, что ты сделал это.
Она вообще слышит, о чем говорит? Я провел ее сквозь ад, и мой член еще не закончил с ней, ни на секундочку.
— Я хотел тебя, — мой взгляд остановился на ее шее, когда она сглотнула. Обернул руку вокруг ее горла, и удивился, потому как она не возражала. Желание выдавить из нее воздух манило меня. — Внутри меня есть демон. И вот что случается, когда у человека есть темная сторона и он не выпускает ее наружу. Я привык бороться с ним, сидя в клетке.
— Райф, — мое имя слетело с ее губ с протяжным стоном. Я нажал пальцем между ее ключиц, именно там где ее пульс порхал, так быстро, словно крылья голубя.
Я не хотел думать об этом, не говоря уже о том, чтобы сказать, но блядь, где-то в глубине души меня терзала совесть. Я должен освободить ее. Только у этой игры уже нет конца. В течение многих лет я фантазировал о каждой детали, распланировал каждую секунду, но о том, чтобы отпустить ее, я явно не думал. Я не думал, что она побежит к копам, так как чувствовала вину за это, но куда ей еще податься, кроме этого острова, несмотря на полный беспорядок в моей жизни. Я проклинал эту ебанную совесть и время.
— Это должно прекратиться, Алекс.
— О чем ты говоришь?
— Я говорю, что отпускаю тебя, — слова повисли между нами, и теперь, когда они были сказаны, я хотел забрать их обратно. Было так много причин не держать ее больше здесь, а именно то, что она была невиновной, как я думал поначалу, когда отправился в тюрьму. Она просто сыграла свою роль, но действительно ли у нее был только такой выбор? Пятнадцать лет это слишком рано для изнасилования, аборта и шантажа.
— Почему? — прошептала она, словно одна только мысль о свободе была для нее невыносимой.
Я переместил руку ей на заднюю часть шеи и притянул ближе, намереваясь поцеловать.
— Потому что я все еще хочу причинить тебе боль, — сказал я, мое внимание привлекли ее трясущееся приоткрытые губы. — Все еще хочу взять тебя такими способами, о которых ты даже и не думала. К моменту, когда я с тобой закончу, ты будешь умолять быть моей, и это плохая идея.
