— Ты пытаешься заставить меня плакать? — потребовала она, отшатнувшись от меня, будто была раздражена.
Но я уловил довольный румянец на ее щеках, изгиб этого маково-красного рта.
— Никогда, — поклялся я. — И никогда не наступит время, когда я захочу расстаться с тобой, так что выбрось из головы мысль о том, чтобы полететь в Нью-Йорк одной. Ты должна быть рядом со мной.
Она посмотрела на меня, приподняв бровь, и сцепила руки на бедрах.
— Потому что я женщина, а ты мужчина?
— Потому что ты Елена, а я Данте, — поправил я. — Я должен быть рядом с тобой в равной степени.
— Тогда расскажи мне о плане, — потребовала она, даже топнув своим клиновидным каблуком по земле, выпустив в воздух струйку терпкого цитруса. — И не говори мне, чтобы я не волновала свою хорошенькую головку по этому поводу.
— Я бы никогда, — сказал я, сдерживая улыбку, потому что, черт возьми, она была очаровательна.
— Сделай выбор, Данте. Я не собираюсь скрываться из виду или оставаться на шаг позади тебя. Я твоя женщина? Тогда я всегда буду стоять рядом с тобой. Знаю, ты думаешь, что хочешь именно этого, но это не тот мир, в котором ты правишь. Ты действительно готов сделать меня частью своей жизни во всех отношениях?
— Ты готова стать ее частью? Когда ты войдешь в мафию, Лена, пути назад не будет.
— Могут ли женщины быть мафиози? — ее глаза расширились, но не от шока, а от интриги.
Я фыркнул.
— Сейчас двадцать первый век, есть женщины-капо, хотя их не так много. У Коза Ностры даже есть донна, которая правит железным кулаком в Чикаго.
— Тогда сделай меня, или как там, — потребовала она.
— Это серьезное обязательство, Елена, — сказал я с рычанием в голосе, потому что она, похоже, не понимала. — То, что ты связана со мной, подвергло тебя опасности в Нью-Йорке. Гидеоне ди Карло, человек, известный как «Мясник», подобрался к тебе. Томас Келли похитил тебя.
— Прошу, — она махнула рукой в воздухе в итальянской манере, и я понял, что мы снова говорим по-итальянски, ее голос был плавным и мягким. Всего два дня на ее родине, а Елена уже забыла о презрении к своей стране. — Симус похитил меня. Не обманывай себя и не думай, что ты первый, кто подверг меня опасности. Симус был на высоте. Я выросла, точно зная, чем занимается Каморра в тени. Ты не обязан ограждать меня от дерьма, Эдвард Данте. Я большая девочка. Умная. Я могу принимать собственные решения, и самым важным решением в моей жизни было сесть с тобой в этот чертов самолет. Я оставила все, чтобы стать твоей! Так сделай это. Сделай меня своей и никогда не отпускай.
Отчаяние в ее голосе пронзило меня насквозь. Я подошел к ней так, как подошел бы к испуганному мустангу, осторожно, с поднятыми вверх и открытыми руками.
— Лена, я не оставлю тебя. Никогда. Даже если ты не будешь лезть в мои дела.
Она смотрела на меня своими грозовыми глазами, меняющимися и клубящимися, как серые облака, в сердитые образования.
— Докажи это.
— Я не позволю тебе побудить меня разрушить твою репутацию, — рявкнул я, окончательно теряя самообладание.
Было слишком много всего.
Марко, Бэмби, ди Карло.
Рокко, Мирабелла Янни, вся эта гребаная Каморра.
Я терял самообладание.
— К черту мою безупречную репутацию, — огрызнулась она, пламя моей ярости охватило ее края и воспламенило все ее тело. — Я так усердно работала ради этого, но это ни к чему не привело. Я несчастна и одинока. Меня больше не волнует, что кто-то думает. Никто, кроме тебя и семьи, которую мы любим.
— А как же закон? Хочешь, чтобы правоохранительные органы всего мира знали, что ты сообщница одного из самых известных мафиози в Америке? — потребовал я, срывая лимон с дерева и крепко сжимая его в ладони. Плод взорвался, мякоть потекла по пальцам. —Вот и вся твоя юридическая карьера.
— У мафиози есть адвокаты, — злобно ответила она, скрестив руки и поджав ноги, как солдат, готовящийся к бою.
Мой боец.
Lottatrice mia.
Даже разозлившись, я должен восхищаться ею.
— Если ты будешь на моей стороне, Елена, те пули, которые люди бросают в меня, могут попасть в тебя. Ты хочешь рискнуть своей жизнью, чтобы быть со мной, да?
— Я готова рискнуть жизнью ради награды, которая изменит мою жизнь, — сказала она мне твердо, ее пламя остыло до ледяной уверенности. — Я не знаю, что значит любовь для тебя, но для меня это значит любить кого-то, независимо от того, с каким багажом он пришел, до тех пор, пока он позволяет тебе любить его, и так сильно, как ты только можешь. Единственный риск, которого я боюсь, это риск потерять тебя. Ты полюбил бойца, Данте. Позволь мне сражаться с тобой.
Мы смотрели друг на друга под рассеянным золотистым светом, проникающим сквозь ветви лимонных деревьев, ветерок свистел в листьях, длинная травка колыхалась вокруг наших лодыжек. Я слышал дыхание, резкое и быстрое от страсти.
Я хотел сжать эту прекрасную длинную шею за то, что она думала, что сможет уйти от любви ко мне живой. Я хотел умолять Бога или того, кто может быть в ответе за судьбу, не забирать ее у меня так, как они забрали мою мать. Я слишком хорошо видел, что случилось с ней после того, как она попала в темный мир Ноэля.
Я не смог бы вынести, если бы это произошло с Еленой.
Она читала мое лицо, следя глазами за каждой минутой выражения, пока, наконец, не смягчилась, она вздохнула. Она подошла ко мне, обхватила руками мой торс, прижалась щекой к груди, к ожерелью с крестом под моей рубашкой, к моему неровно бьющемуся сердцу.
— Я не твоя мать, — прошептала она. — Я родилась в этом мире. Возможно, в детстве мне это не нравилось, но теперь я знаю, что это было неспроста. Это было сделано для того, чтобы, когда я вырасту и встречу тебя, я была готова встретить реальность жизни в любви к мафиозному дону. Я знаю, чего ожидать, Данте. Покушения посреди ночи, погони на машинах по Стейтен-Айленду, похищения. Я знаю, и я готова. Потому что между всем этим хаосом есть ты. И для меня нет ничего лучше в этом мире, чем ты.
Я смотрел на нее, пока она крепко обнимала меня, наклонив лицо, чтобы ее серые глаза встретились с моими. В ее выражении было столько честности, ее сердце было открыто и обнажено для меня.
Сколько еще раз я буду заставлять ее прогибаться, пока она не докажет мне, что хочет этого?
Хочет меня.
Не просто второго сына герцога с деньгами и престижем.
Не просто мафиозного дона с опасной сексуальной привлекательностью.
Меня.
Эдварда Данте Давенпорта Сальваторе.
Осознание этого было похоже на крещение, духовное возрождение. Я даже не знал, что чувствовал себя недостойным и боялся любви, пока не влюбился в бесстрашную гладиаторшу. Только когда она стала казаться невосприимчивой к моим недостаткам, не обращая внимания на мои опасности, я понял, что ожидал от нее как минимум испуганного бегства, а как максимум ненависти ко мне.
Она не сделала ничего из этого.
Стреляя в своего отца, неся тело человека, которого я вырубил холодным нокаутом, в подвал и наблюдая, как я допрашиваю его с помощью паяльной лампы и ложки, Елена ни разу не испугалась.
Она даже не моргнула.
Мне пришло в голову, что если она была права насчет того, что родилась для меня и жизни, которую я мог ей дать, то, возможно, я был рожден для нее. Только моя история могла подготовить меня к тому, чтобы понять, каково это быть нелюбимым своей семьей, подвергаться изгнанию, а затем делать это с собой, потому что задавался вопросом, как ты можешь быть достаточно хорош, если даже твоя семья не верит в тебя?
Возможно, каждая плохая вещь, которая случалась с нами, каждый раз, когда нас заставляли чувствовать себя злодеями в нашей собственной истории жизни, мы продвигались дальше по пути к этому.
Мы.
Два сломленных и израненных человека стали целыми благодаря любви.
Не сладкой, приторной, счастливой.
Нет.
В этой любви были зубы и когти, борьба и страсть.
