Но гаже всего оттого, что если я его ударю, то никого не будет волновать, что это была всего лишь необходимая самооборона. Он мент. Для них писаны иные законы.
Я секунду раздумывала, какая жизнь мне кажется краше. Испоганенная его присутствием в моём теле. Осквернённой его прикосновениями. Или за решёткой с кровью мента на руках.
Врезалась вилкой в его предплечье со всей силы. И побежала к входной двери, пока он выл от боли. Отчим наблюдал за нами, но его реакция была настолько запоздалой, что он успел лишь медленно повернуть голову в мою сторону.
Ручка входной двери не поддавалась. Он запер её изнутри. А ключ в замке не оставил. Времени искать ключи нет. Он уже встаёт и направляется ко мне.
Я срываюсь с места и мчусь в свою бывшую спальню, молясь по пути, чтобы щеколда не оказалась сломанной. Когда была тут последний раз предусмотрительно попросила ребят её починить.
Захлопываю дверь и дрожащими руками закрываюсь изнутри.
Озноб, как в лихорадке, сотрясает тело.
А следом удары ногой или плечом по двери.
— Сука! Я доберусь до тебя! Шалава! Шлюха малолетняя! — доносится из коридора голос пьяного мента.
Упираюсь спиной в дверь, надеясь, что так щеколда продержится дольше. Но знаю, что вечность она меня от него не будет спасать.
В заднем кармане нахожу телефон. Зарядка на исходе. Откидываю голову назад, раздумывая, у кого можно попросить помощи. Но лучше сдохну, чем обращусь к Сабурову.
Та́ми. Не знаю почему, но набираю его номер. Я так себе с ним обошлась, но, кажется, после Ратмира он самый отбитый из всех моих знакомых. И вполне способен заявиться в квартиру с пьяным ментом.
Не прошёл и один гудок, как он снимает трубку.
— Серафима?
— Та́ми, у меня неприятности, — захлёбываясь слезами, реву в трубку. Сама не поняла, когда начала плакать, но теперь ощущаю, как задыхаюсь.
— Еду! Где ты?
Заикаясь, называю ему адрес, молясь, чтобы он приехал скорее.
Подозреваю, что времени у меня немного — ровно столько, сколь нужно дяде Коле на перевязку руки. И приём обезболивающего на грудь. Надеюсь, ему очень хреново.
Пока никого нет у двери, поднялась на ноги, оглядываясь.
Комнату почти не посещали. Разве что кровать мятая. Видимо, собутыльники ночевали. Но красть отсюда нечего.
На полках книжки лежат и стоят рамки с нашими с Анечкой фотографиями. И стена с моими медалями и грамотами. Мне некуда было везти их. Как ни странно, их никто не тронул.
Раздаётся резкий толчок в дверь. Первый из многих. Я подбегаю к ней, налегая всем весом, помогая удержать петли на месте. Та́ми я набрала только пару минут назад. Даже на гоночном болиде он не успеет добраться до жопы мира, где я нахожусь.
Я чувствую, как с каждым ударом становится всё страшнее. Дядя Коля не отчим. Я не справлюсь с ним.
Щеколда сдаётся, повиснув на одном несчастном гвозде. Удары закончились. Злой мент врывается в мою комнату и действует так стремительно, что я не успеваю ничего сообразить.
Валит на пыльный ковер лицом. Я пытаюсь подняться, но он сел на мои бёдра. Тянет за джинсы. Но они не поддаются. Скинни так легко не стащить. Нужно расстегнуть пуговицы.
Я не понимаю, как сгруппироваться, чтобы он не добрался до пояса брюк. Необходимо выиграть время. Дождаться подмоги. Только бы Та́ми не обманул. Не подвёл.
Движения заторможенные, словно я попала в канистру с гелем.
Мужчина сжимает мои волосы и переворачивает лицом к себе. Я тут же полосую его ногтями по лицу и шее, за что получаю удар по рту. Нижняя губа лопается, на язык попадает кровь. Нет, он даже не ударить меня хотел, так случайно получилось. Ударил бы — оставил бы без зубов.
Он возбуждён и разъярён. Наваливается на меня, пытаясь справиться с моим замком на брюках. Я ощущаю его рваное дыхание и кислый запах потной кожи. Меня буквально выворачивает наизнанку.
— Я тебя сейчас трахну, сука. И мне за это ни-че-го не будет, — рычит в ухо, пока я пытаюсь отодвинуть его от себя руками, но без толку, — а вот ты можешь и за решётку попасть. Скажу, что напилась и приставала к капитану полиции.
Внутри всё клокочет от ярости. Где-то рядом есть страх. Но он уходит на второй план.
— Я убью тебя, — сиплю, он всей своей тяжестью лежит на моей грудной клетке. Я едва могу сделать вздох. — Найду, где бы ты ни был, и яйца тебе отрежу. Слышишь?
В моих словах столько веры. Знаю, если он осквернит меня, я оставлю эту гниду истекать кровью, а содержимое его мошонки скормлю любимому братцу. И плевать, чем мне придётся за это поплатиться.
До моих ушей доносится, что кто-то барабанит во входную дверь. Да так, что я даже здесь, лёжа на полу, ощущаю, как по ней волна пробегает от удара кулаком. Неужели Та́ми так быстро успел доехать?
Глава 4
Шум не остановил насильника, будто он и не слышал ничего. В ужасе я подумала: а что, если это просто собутыльники рвутся присоединиться к «пиршеству»?
Дяде Коле всё же удалось справиться с застёжкой, и джинсы предательски поползли вниз вместе с бельём. Шок от прикосновения его потной руки к моим половым органам вызвал у меня истерику. Я будто получила контузию, больше ничего не видела и не слышала. Только яростно сопротивлялась. В поле зрение попала его щека. Вцепилась в неё зубами, как бешеная собака.
Он взвыл. Отшатнулся от меня наконец. А я почувствовала во рту вкус его крови. И выплюнула её в его ошалевшую физиономию.
Мент всплеснул рукой. И пока она надвигалась, перед глазами пролетела вся жизнь. Если его кулак попадёт мне в лицо, от меня же ничего не останется.
Фокус смещается. Мир становится чётче. Спустя секунду осознаю, что его кулак завис в воздухе. Он изумлённо оборачивается в намерении увидеть того, кто его остановил. Но уже в следующий миг лоб дяди Коли соприкасается с полом чуть выше моего плеча.
Я слышу, как он выпускает воздух из лёгких. Всё происходит как в замедленной съёмке. Его тяжёлую тушу снимают с меня, и лишь сейчас я вижу того, кто пришёл на помощь.
Лицо Сабурова совсем рядом. Он мазнул по мне взглядом, будто не ради меня сюда заявился. А так, мимо проходил.
В глазах такая тьма, что становится страшно. Там нет эмоций. Там нет жизни. Только жажда крови.
Переворачивает обмякшее тело обезвреженного капитана полиции, сжимает его челюсть и снова ударяет. На этот раз макушкой об пол. Слегка. Помните, как раньше приводили в себя барахлящие телевизоры? Пару раз ударить, и он вновь работает. Так и Ратмир привёл в чувство мужчину.
Я отползла от них подальше, натягивая попутно джинсы. И опасаясь приближаться к нему пока он в таком состоянии. Но оторвать взгляда от разворачивающегося на моих глазах зрелища оказалась не в силах.
Дядя Коля с ужасом взирает на Ратмира. Впрочем, как и я.
Я продолжаю тяжело дышать. От переживаний не хватает воздуха. Кажется, будто задыхаюсь.
Сабуров хочет, чтобы его противник был в сознании. Понимал происходящее. И когда кулак встречается с щекой дяди Коли, раздаётся треск. Челюсти хана. Крик, переходящий в жалобный стон, разносится по комнате.
До меня вдруг доходит, ради чего я сюда притащилась. Мне нужно узнать про Аню. Если Рат его снова ударит, я не уверена, что дядя Коля вообще ещё когда-нибудь сможет говорить. От очередного удара треснуть могут кости черепа. Не ручаюсь, что внутри что-то есть, но вдруг и остатки мозгов вытекут.
Нет, не из добрых побуждений я решила полезть в пекло. Не оттого, что испытывала жалость или сострадание. Упаси боже. Даже близко такие эмоции во мне не зародились.
Наоборот. Внутри растеклось тепло. Согревая меня и успокаивая. Почти как наркотик, оно добралось до головного мозга, побуждая его вырабатывать эндорфины, дофамин и сератонин. Ну и конечно, адреналин никуда не делся.
Вот оно — возмездие. Отмщение. Слаще сахара. Возможно, именно так себя ощущают наркоманы после дозы. Блаженно.
