Когда мы думали, что умрем в этом пустом, темном месте, в то время как мы почти истекли кровью.
Я беру свой телефон, готовая вернуться к статье о Наполеоне. В войне есть что-то интересное, не в массовых разрушениях или жертвах, а в том, как они начались.
И в том, как они закончились.
Между ними царит хаос, но хаос не возникает просто так.
Я в начальной фазе, когда малейшее действие может спровоцировать кровавую битву.
Первую из многих.
Когда я вот-вот потеряюсь в словах, в разврате человеческого разума, ещё одно присутствие крадет мой интерес.
Он идет к нам, обнимая Эйдена за плечи. Последний — парень Эльзы — высокий, смуглый и красивый, и играет роль с тем хмурым видом, который говорит: Подойди ближе, и я уничтожу твое генеалогическое древо. Вот почему наблюдающие за ним студенты восхищаются им издалека, не смея встать у него на пути. Для Эйдена в женском населении существует только один человек — или, на самом деле, во всем населении — и это моя приемная сестра.
Эйден Кинг один из компании, известной как четыре всадника футбольной команды этой школы, и что-то глупое в том, какой ущерб они наносят обороне своих противников. Эйден Завоеватель, и, верный своему прозвищу, он уже покорил Эльзу.
В то время как он игнорирует всех, его внимание падает исключительно на нее, будто он может сократить расстояние и волшебным образом оказаться рядом с ней.
Тот, кто рядом с ним, делает противоположное тому, чтобы игнорировать свое окружение.
Он подмигивает одной девушке, дает пять другой и говорит случайной первокурснице позвонить ему с огромной ухмылкой, которая почти прячет его лицо. Они все поглощают это, чуть не спотыкаясь о свои ноги перед ним.
Ронан Астор.
Сын Графа с комплексом Прекрасного Принца.
Прозвище Смерть за его положение в команде.
Он не знает, что смерть это не титул. Смерть это начало каждой войны, а свою я уже начала.
Я украла его волю, его будущее, и довольно скоро за этим последует его жизнь.
У меня есть секрет, я похититель.
Ронан Астор моя следующая цель.
Так же, как и мой будущий муж.
Глава 2
Тил
Красота субъективна.
Я прочитала это однажды, и с тех пор у меня возникло странное чувство, что это говорило со мной.
Красота странное понятие для меня. Черный цвет красив, и темный шоколад с орехами тоже можно считать красивым.
Но кроме этого, что такое человеческая красота? Жиголо — извините, я имею в виду парней с модельной внешностью, таких как у Нокса, считаются красивыми. Эйден, парень Эльзы, тоже красивый.
Есть другой тип красоты, более темный, немного зловещий, скрывающийся под поверхностью, а не стремящийся к вершине.
Думаю, что это красота для меня. Дело не в физическом аспекте, а скорее в том, что скрывает внешность. Вы можете почувствовать это, когда кто-то не обладает красотой по общественным стандартам, но его харизма так или иначе говорит с вами. Вы этого не видите, но оно есть.
Ронан, однако, совсем не красив.
Он мелкий типаж, вроде жиголо. Если бы он был девушкой, его бы прозвали шлюхой, но в его случае его называют плейбоем.
Снаружи у него пропорциональное лицо, и на самом деле оно симметрично. Оно одинаково по обе стороны его гордого прямого носа, от глаз до щек, от острой челюсти и даже до ушей.
Такой симметрии я никогда не видела за всю свою жизнь. У некоторых людей, таких как актеры, есть то, что напоминает симметрию, но на самом деле никогда не бывает идеальной.
У него все идеально.
Его лицо слишком симметрично, будто его изваял греческий бог. Глаза людей обычно имеют небольшую асимметрию — но не его. Даже когда на них светит солнце, они оба светятся насыщенным одинаковым коричневым оттенком.
Я прихожу к выводу, что это часть его грязной аристократической крови, наследие, на которое он претендует, будучи тем или иным поколением мировой знати.
Его красота не имеет смысла по двум причинам. А, он слишком хорошо это осознает; это пугает. Б, и самое главное, за этим нет никакой глубины.
По крайней мере, в случае Нокса он использует пластичную легкую личность в качестве защитного механизма, получая то, что он хочет. Я слишком хорошо знаю, что он скрывает за всеми этими смехами и ухмылками.
За те несколько недель, что я наблюдала за Ронаном, он ни разу не проявил ни одной грани болезненной, жизнерадостной личности. Он всегда улыбается, смеется, ухмыляется, устраивает вечеринки, трахается, трахается, и еще раз трахается.
Это... скучно.
И да, я наблюдала за ним. В конце концов, он часть моего плана.
Он просто еще не знает об этом.
Впрочем, скоро ему станет ясно. Очень скоро.
— Опусти руку, Ван Дорен.
Эйден останавливается перед нами. Он улыбается, но в его улыбке нет теплоты.
Глубина.
Человеческое отчаяние.
Это то, что делает его красивым, не как парня, а как того, кто выделяется из толпы нормальных.
Эйден совсем не такой. Он огромная тьма с небольшим количеством света, который он показывает только Эльзе.
— Ой, Кинг. — мой брат ухмыляется. — Она моя сестра.
— Вы не одной крови. На самом деле... — он делает паузу. — Даже если бы вы были кровными родственниками, я бы все равно сказал тебе убрать руку.
Эльза подавляет смех, прикусывая нижнюю губу, когда Эйден тянет ее к себе за другое запястье. Я наклоняю голову, когда она прижимается к нему, обнимая его за талию, в то время как он держит ее рукой за поясницу.
Словно они не могут стоять достаточно близко или касаться друг к другу достаточно долго.
Зачем им это делать?
Человеческое прикосновение переоценивают. Я пробовала, и это действительно не имело значения. По крайней мере, не так, как я хотела.
Нокс и Эйден вступают в какой-то спор, который на самом деле не регистрируется. Как будто они говорят в открытом космосе — понятия не имею, то ли я блокирую это, то ли это просто больше не существует для меня.
Когда я возвращаю свое внимание к телефону, в моем периферийном зрении появляется резкий яркий свет. Поднимая голову, мои глаза сталкиваются с этим возмутительно симметричным взглядом, меня встречает ухмылка, совершенная, собранная воедино и достойная сына Графа.
Я могла бы поклясться, что кто-то только что посмотрел на меня, но он единственный в поле зрения. Кто-то с его репутацией и поверхностностью даже не знает, как смотреть в упор. Ронан все время смеется и хорошо проводит время до такой степени, что негативность считается ниже его. Я никогда не видела его сердитым или недовольным. Даже когда Эльзу отвезли в отделение неотложной помощи, он появился, полный смеха и шуток, пытаясь подбодрить ее.
— Bonjour, ma belle — Привет, моя красавица, — говорит он мне легким, приветливым тоном, и думаю, что в этом тоже есть какой-то флирт, но я не уверена.
Ma belle.
Моя красавица.
Не знаю, почему он так меня называет, если никогда не считал меня красивой. Я слышала, как он разговаривал с Кимберли — лучшей подругой Эльзы — на днях, и когда она сказала ему, что я симпатичная, он ответил: «Есть симпатичная, а есть жуткая, и она относится к последней категории. Ммммлады?»
Это был первый раз, когда кто-то произнес эти слова. Жуткая? Конечно. Я чувствовала это во время моего ограниченного общения с людьми, но никто не говорил об этом вслух, или, может, никто не говорил об этом вслух, чтобы я это услышала. Они обычно думают, что я сумасшедшая, ненормальная... странная.
Мне любопытно посмотреть, что он почувствует теперь, когда вынужден жениться на жуткой, но у меня нет ни мыслей, ни терпения продолжать это.
