Под легкой щетиной я могу разглядеть ямочку на подбородке. Уголки его полных губ приподнимаются и медового цвета глаза смотрят в мои. Зейн небрежно кладет одну руку на бедро, а вторую на край кухонного островка, приподнимает брови и ждет, когда я заговорю.
Пытаясь сохранить самообладание, я делаю вдох и напоминаю себе, что пряник, черт подери, лучше кнута.
— Ты что, обычно останавливаешь частные вечеринки других людей и начинаешь убирать их кухню? — В его голосе слышится смех. — Или ты сбежала откуда-нибудь? Должен ли я позвонить властям? Кто-нибудь ищет тебя?
У меня отвисает челюсть. К черту пряник.
Сейчас он ощутит на себе кнут.
Чувствую, как мои слова, наполненные злобой, поднимаются вверх, по пути обжигая горло.
— Расслабься, красотка.
Он обхватывает мое плечо, полностью его накрыв. У парня немного большие… руки. И он назвал меня красоткой. Хотя мне повезло, и я достаточно умна, чтобы понять, что он, вероятно, не это имеет в виду. И уверена, его уловка, черт возьми, не ослабит мою решимость.
— Я шучу. Но реально, тебе не нужно убирать мою кухню. Я плачу за это другим людям.
Его спутанные темные волосы выглядят как произведение искусства. Они оттеняют бронзовую кожу, чувственный взгляд и ослепительную улыбку. Из-под воротника виднеется кончик татуировки, а мускулистые, обвитые венами предплечья, покрывают черные рисунки.
— Я просто пришла, чтобы попросить тебя убавить громкость. — Скрещиваю руки на груди и делаю шаг назад. — Я живу рядом и пытаюсь заснуть. И мне тяжело это сделать из-за шума. Не мог бы ты попросить гостей зайти в дом?
Мы оба бросаем взгляд в окно, где в бассейне группа парней отбивает пляжный мяч над сеткой для волейбола. На их плечах сидят одетые в бикини девушки. Звук их смеха на фоне ритмичной музыки доносится до кухни.
— Ты внучка Рут? — спрашивает он.
— Внучка. Да.
— О… — Он оценивающе осматривает меня с головы до ног. Его плечи поднимаются и опускаются, он прищуривает глаза. — Далила, верно?
Кончики моих пальцев инстинктивно касаются ключицы, желая поиграть с цепочкой, которой там нет.
— Откуда ты знаешь мое имя? — спрашиваю я.
— Рут сказала мне, — говорит Зейн, приподняв брови, как будто ответ и так очевиден.
Я закатываю глаза, стараясь не засмеяться. Могу себе представить, что именно говорила эта семидесятипятилетняя женщина, озвучивающая все, что у нее на уме.
— Но она не сказала, почему ты здесь. — Его полные губы складываются в улыбку, и Зейн убирает руки в карманы. — Только предупредила держаться от тебя подальше.
Это похоже на Рут.
— Она сказала, если хоть одна из ее внучек свяжется с развратным футболистом, она его непременно убьет, — добавляет Зейн, и мерцание в его теплых глазах говорит, что он больше удивлен, чем обижен.
— Должна признать, Рут не бросает слов на ветер.
Решительность покидает меня со скоростью света. Мне нужно вернуться на правильный путь. И когда я говорю, мой голос звучит со злостью, которую я смогла накопить в себе в этот поздний час:
— В любом случае, если ты просто перенесешь вечеринку в дом, я буду очень признательна.
Зейн молча стоит, уставившись на меня, что делает момент еще более неловким, чем он должен быть. На его возмутительно красивом лице застыло напряжение.
— Хорошо? — киваю я.
Смотрю на дверь. К счастью, толпа переместилась, и я вижу отсюда входную дверь. Делаю шаг, и еще один, пристально глядя на ручку двери. Я почти чувствую прохладный металл в своей ладони.
— Подожди.
Я оглядываюсь и вижу Зейна, идущего за мной. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом.
— Я не буду просить их войти внутрь.
— Извини? — Ошеломленная, я наклоняю голову.
— Я не буду просить их войти внутрь, — заявляет он с еще большей непоколебимостью, чем в первый раз.
— Почему нет?
— Потому что ты слишком молода, чтобы тебе мешала музыка, — говорит он. — И я бы оказал медвежью услугу, подчинившись тебе, потому что тогда ты можешь возомнить о себе, Бог знает что.
На мгновение меня охватывает ярость и, глотая воздух, я пытаюсь успокоиться.
— Я не думаю, что я — центр Вселенной. И не думаю, что прошу невозможного, когда требую проявить немного человеческой порядочности. Ты живешь в окружении соседей. Сейчас середина недели и люди спят. Ты не можешь просто превратить свой задний двор в бордель-тире-клуб, а затем обижаться, когда тебя вежливо просят вести себя тише.
Зейн недоверчиво ухмыляется и подходит ближе. Моя макушка достает точно до его подбородка, но я не позволю его размерам меня запугать.
О нет, нет, нет.
Если будет нужно, я могу выдержать несколько раундов с этим козлом.
— Во-первых, это не бордель. Это — светофорная вечеринка, — начинает он сухим тоном.
— А ты не староват для светофорной вечеринки? — спрашиваю я. — Или ты в братстве взрослых мужиков?
Зейн игнорирует меня.
— Во-вторых, немного веселой музыки — это еще не клуб. В-третьих, ты не просила вежливо сделать тише. Ты довольно настойчиво потребовала, чтобы я перенес всю вечеринку.
— Эта твоя трактовка ситуации, — возражаю я.
Хорошо понимаю, что каждое слово, выходящее из моего рта, не приносит мне никакой пользы, но я не позволю думать этому спортсмену в одежде из «Аберкромби», что уйду отсюда с поджатым хвостом.
— Тебе нужно что-то еще, Далила? У меня гости, требующие моего внимания, так что…
Я сжимаю кулаки. Ему повезло, что я не жестокий человек, потому что сильный удар по его точеному подбородку кажется очень хорошей идеей.
— Думаю, мы закончили, — говорю я.
Совершенно очевидно, что он не собирается выполнять мою просьбу, поэтому, полагаю, я сделала все, что в моих силах.
Добравшись до входной двери, распахиваю ее, напоследок окидывая Зейна яростным взглядом, и хлопаю ею за собой. Не думала, что это чересчур — проявить немного обычной вежливости, немного человеческой порядочности. И если Зейн считает, что именно этого я требовала, он бредит. Я вела себя профессионально и сдержанно.
И я была права.
Зейн де ла Круз — гигантский мудак.
Глава 2
Зейн
Тренер Робертс искренне полагал, что, если я перееду в закрытый жилой комплекс в пригороде Гейнсвилла, где средний возраст жителей составляет шестьдесят семь лет, то это меня успокоит. Он думал, что это заставит меня прекратить «дикие выходки».
Но вместо этого я чувствовал себя тигром, мечущимся по клетке, желающим выбраться из нее, не быть к ней привязанным. Я не желал, чтобы мной управляли и говорили, что делать.
Мои соседи с северной стороны — Кларисса и Дон Чепмен. Пенсионеры, приехавшие из Биг-Скай штата Монтана в середине шестидесятых. Кларисса любит лежать у своего бассейна в скромных цветочных купальниках, покрывшись толстым слоем крема с защитой SPF50 и ругать Дона за то, что он не подстригает живые изгороди до одобренной ассоциацией домовладельцев высоты. Мне непонятно, почему они не нанимают кого-нибудь, как это делает весь район. К тому времени, когда Дон заканчивает, он обгорелый и раздраженный. Он бросает свои ножницы и дает знать Клариссе, что закончил. Затем заходит в дом и выносит ей холодный лимонад.
Если это и есть семейная жизнь, тогда нахрен она мне нужна.
Как бы то ни было, когда Чепмены разъезжают по улице в своем маленьком зеленом гольф-мобиле, они улыбаются и машут мне, словно мы друзья, но я-то слышал, что они говорят обо мне.
Участки здесь огромные, но все они до чертиков благоустроены. Отовсюду слышны голоса. Из окон. Через живые изгороди. Сквозь несущие стены. Над заборами.
Я знаю, что они обо мне думают, особенно эта нахальная Рут Роузвуд, живущая по соседству. Ей семьдесят пять, у нее чертовски много предположений обо мне, и она не боится делиться ими с каждым в радиусе десяти километров от Лагуна-Палмс.
