— Я здесь!
Знакомый голос снисходит на меня как божественная благодать. Близость этого мужчины для меня успокоительна и желанна.
Бекетов садится рядом с кроватью на стул, перетягивает правую руку на своё колено и сплющивает мои пальцы.
— Меня знобит, — снова всхлипываю.
— Скоро отпустит. Обещаю.
— Мне плохо. Мне плохо…
— Знаю.
Лицо Бекетова склоняется над моим. Оно кажется мне белым-белым, как алебастровая маска, без единого признака жизни. Без эмоций, только глаза чернеют, как бездна.
Пугающая темнота его зрачков страшит и манит одновременно.
Тошнота снова подкатывает. Но тошнить нечем. Желудок сжимается и не выдаёт ничего. Только сухой, противный кашель и резь во всём теле.
— Мне плохо, — снова повторяю, как заевшая древняя пластинка, и плачу.
— Знаю-знаю. Потерпи. Тебя экстренно промыли, вкололи препарат. Скоро полегчает.
— Что со мной было?
В ответ Бекетов издаёт такой трёхэтажный мат, что я не понимаю ровным счётом ничего.
— А перевести? — пытаюсь улыбнуться.
— Хозяин борделя решил угодить щедрому клиенту. Преподнести тот же сюрприз, что и другим клиентам.
— Не понимаю.
— Шмаль в твой лимонад добавил. Поэтому ты на меня лезла, как голодная шлюха.
Сказав очередную грубость, Бекетов выпрямляется и отпускает мою ладонь. Складывает руки под грудью.
Его лицо сейчас выглядит мрачно и пугающе. На лбу резко обозначились все морщины, возле губ пролегли глубокие складки.
Бекетов злится. Даже воздух потрескивает от негативной энергетики, собравшейся над его головой в огромную, чёрную зловещую тучу.
Беда лишь в том, что грозовой фронт быстро разрастается и движется в моём направлении.
Бекетов в ярости.
— Я не знала, что в лимонад подсыпали наркотики. Иначе бы пить не стала, — говорю, словно оправдываясь.
— Я должен был понять, — цедит сквозь зубы. — Это не в твоём духе.
— Что именно?
— К моему члену тянуться.
— А я тянулась? — включаю дурочку.
— Очень. Как будто сожрать хотела. Но потом тебя рубить начало. Болезненная моя, — качает головой. — У тебя пошла аллергическая реакция. Очень сильная.
Словно потрясений за прошедшие двое суток мне было мало, Бекетов добавляет:
— Ты могла умереть.
Мужчина резко вскакивает со своего места и пулей вылетает из комнаты.
Хлопает дверью.
— Бекетов! — кричу ему вслед.
Вернее, едва шепчу, потому что сил у меня почти нет.
— Мне холодно, — плачу. — Здесь так холодно!
Кутаюсь в одеяло, сгребаю его в охапку, желая согреться.
Но в дорогом борделе всюду холодный, роскошный шёлк, который скользит по телу, но ни черта не греет…
Просыпаюсь от звука шагов по комнате. Не хочу подавать признаков того, что проснулась, однако Бекетов мгновенно поворачивается в мою сторону, будто только и ждал моего пробуждения.
— Как ты? Легче стало?
Прислушиваюсь к своим ощущениям.
— Кажется, да. Только слабость небольшая.
— Слабость — это ерунда. Встать можешь?
— Не знаю. Я не пыталась.
— Давай проверим.
Я опираюсь на протянутую ладонь Бекетова.
— Голова чуточку кружится, — признаюсь как есть.
— Будет кружиться немного из-за того, что в желудке пусто. Нам нужно ехать. Дорогу выдержишь?
Мужчина пристально вглядывается в моё лицо и, не дождавшись ответа, кивает, словно говорит сам с собой.
— Только сначала я хочу в туалет.
Бекетов ведёт меня в ванную комнату и остаётся стоять.
— Чего ты ждёшь? Выйди.
— Останусь, — вздыхает. — Ты ещё слабая.
— Мне нужно кое-что сделать.
— Я отвернусь.
Мужчина поворачивается спиной ко мне, лицом к двери.
Я ошарашенно приседаю на унитаз.
— Бекетов, перевожу с человеческого языка на язык беспардонных, непробиваемых грубиянов. Мне пописать нужно!
— Писай, — хмыкает.
Мужчина тянется к крану, включая струю воды на полную мощность.
— Я тебе не мешаю и даже ничего не слышу.
— Выйди!
— Не выйду.
— Извращенец!
— Я о тебе забочусь. Ты проблемная, забыла? Можешь на ровном месте упасть, можешь с толчка соскользнуть, удариться об угол ванны и хер знает что ещё! — перечисляет громким голосом. — Так что умоляю. Писай и не стесняйся. Я хочу покинуть этот гадюшник как можно скорее…
Я сижу на крышке унитаза, сложив руки на коленях. Шумит вода. Бекетов стоит ко мне спиной. Ничего не происходит.
Кажется, Бекетов не пошутил ничуть!
Он будет торчать здесь, добавив на счёт моих неловкостей добрую сотню баллов!
Будь ты проклят, Бекетов.
Я выполняю процедуру, не свалившись, как он прогнозировал!
— Умница, — скупо хвалит, когда я умываю руки.
Я сильно покраснела от смущения, настолько сильного, что даже слабость отступает на второй план.
— Готова?
— К чему? — спрашиваю.
— Одеться, — едва уловимо гладит меня по щеке. — Тебе нравится щеголять передо мной голой. Или почти голой…
Бекетов первым выходит из ванной комнаты, однако он постоянно держит меня в поле зрения своего взгляда.
Не собирается упускать из вида.
— Твоя прошлая одежда здесь, — указывает кивком на картонный пакет, приютившийся у кровати. — Но там мало.
Вытряхиваю содержимое.
На пол летят крошечные кружевные трусики. Новые, с этикеткой.
— Это не мои трусики! Где моя одежда? Сорочка, пеньюар, чулочки…
— Наверное, выбросили. Надевай трусики.
В ответ я прикрываю грудь руками, словно только вспомнив, что на мне надета лишь полупрозрачная и короткая сорочка!
Одежда для шлюхи!
— Я ни за что не выйду из комнаты голой! И в том, что на мне сейчас надето, тоже не пойду!
— Надевай трусики, Анна-Мария, — тяжело вздыхает мужчина. — Я могу попросить хозяина борделя найти тебе одежду. Но не хочу находиться здесь больше ни одной секунды.
— Но я…
— Я пожертвую тебе свой пиджак.
— Ого… Какой ты щедрый.
— Оживаешь, Проблема. Начинаешь язвить. Поторопимся. Только перед выходом из комнаты мне придётся закрыть тебе глаза повязкой. Таковы правила.
— И ты им подчиняешься?
— Увы. Представь, как меня это злит? — рыкает.
— Ты пошёл на такие жертвы ради меня, — выдыхаю, натянув трусики и укутавшись в мужской пиджак.
Он скрывает всё от глаз посторонних. наполнен теплом и приятным мужским запахом. Мне в нём уютно, хоть он безразмерно велик.
— Ради тебя? Нет, Проблема. Я здесь не ради тебя. У меня здесь были свои дела. А ты… просто под руку повернулась! — убивает признанием.
Я замираю без движения.
Даже не знаю, из-за чего мне стоит беспокоиться больше: что Бекетову на меня плевать или что у него дела в элитном, закрытом борделе?!
Бекетов выводит меня из комнаты. Я ничего не вижу, но всё слышу. Впрочем, по тем звукам, что доносились до моего слуха, многого понять не получится. Шепотки, лязганье замком, треньканье лифта.
Гораздо больше мне говорят другие ощущения: холодок, скользнувший по ногам.
— Обхвати меня за шею, — командует мужчина и легко поднимает меня, унося прочь на руках.
— Ты забираешь меня из этого ужасного места навсегда?
Я доверительно прижимаюсь к мощной широкой груди, наслаждаясь звуком гулкого биения сердца и запахом мужского тела.
— Если только ты не попросишь вернуть тебя обратно.
Бекетов отвечает в своей привычной манере, с густой усмешкой, проникнутой иронией. Я настолько сильно выжата, что не могу сходу придумать остроумный ответ, а через миг понимаю, что не хочу ёрничать.
На меня волнами накатывает запоздалое понимание того, что именно произошло со мной. Целые сутки, проведённые в страхе, на приливе адреналина… Я не сошла с ума и не скатилась в истерику, держалась, как могла.
Однако теперь мой организм даёт слабину. Я начинаю плакать.
— Не стоит солить мне рубашку, Анна-Мария. В бордель я тебя не сдам, — успокаивает.
