И о чем я сейчас думаю, интересно?
Поспешно сворачиваю мысли с ненужного совершенно направления на нужное.
Ангел касается тонкими пальцами лица, и от этого кайфово. Ловлю себя на желании подставиться, словно кот, под ласку.
Нехило шандарахнули меня, похоже…
— Ты, вроде, в порядке… Ничего не сломано… — а осмотр-то очень даже профессиональный…
— Я в больнице?
Ох, бля! Это мой голос, что ли?
Ангел отшатывается и бледнеет еще больше. Оно и неудивительно, таким утробным рыком запоздалых путников на кладбище пугать… Или зомбаков в «Ходячих» озвучивать…
Затыкаюсь, кашляю натужно, пью еще отвратной воды из железной кружки.
Ну давай, Коняшка ты гребанный, приходи в себя уже! Ежу понятно, что не в раю ты! Хоть и с ангелом, которого еще требуется разъяснить, кстати…
Между тем, получаю ответ на свой вопрос:
— Нет.
Информативно.
Ладно, сделаем усилие.
— А где?
— Не знаю.
Очень информативно.
Сажусь, отдуваюсь, с радостью ощущая, как башка перестает кружиться. Да и живот успокаивается. Вроде.
— Воды еще дай.
Ангел ползет к большому грязному ведру, стоящему в углу… камеры? Комнаты? Хлева? Скорее, последнее. Но ладно. Разъясним. На моих глазах зачерпывает кружкой из этого ведра воду и передает мне.
Ладно. Ладно. Не думаем, какие микро и не микроорганизмы водятся в этом ведре в здешнем климате. В конце концов, если чего внутри заведется, современные средства работают на раз… Спросите, откуда знаю? А вот не скажу. Тайна это моя. Тщательно оберегаемая, в глубинах памяти навсегда закопанная. Ну, а если серьезно… Как-то раз, в одной дружественной африканской стране один молодой придурастый военкор, думающий, что он — прямо суперкоммандос… А дальше — то самое. Тайна.
Выпиваю до дна, с удивлением ощущая, что желудок вполне уже смирился со своей участью, а в голове — тоже наступает прояснение. И в глазах.
Осматриваюсь.
Хлев, да, последнее предположение было верным.
Грязища, зарешеченное низкое окно, лавка вдоль стены, на ней то самое ведро. А в другом углу — второе. Вот, похоже, мне и его надо использовать… Но как быть с соседкой?
Разворачиваюсь, разглядываю ангела. И удивленно хмыкаю.
Нихера себе… Ангел.
Не, что-то такое есть, конечно, не зря же с похмелья привиделось. Блонди, с короткими кудряшками, натуральными, по-моему, с огромными глазищами и тонкой шеей.
Лицо красивое, очень. Смотрится… Залипательно, да.
Наряд странный. Футболка серая, свободная, штаны карго серого тоже цвета, висящие на худой заднице мешковато. Кеды. Какие-то феньки на тонких запястьях.
На самом деле, с первого взгляда не отличишь — парень симпатичный или девчонка. Плоская, длинная, может, чуть ниже меня ростом, но в любом случае, для женщины высоковата.
Пока разглядываю, она щурится насмешливо и садится на лавку.
— Если надо в туалет, вот ведро.
Ого. То есть, няшу-скромняшу не будем стоить? Уже хорошо…
Встаю, покачавшись, словно журавль на ветру, ругаюсь сквозь зубы матерно, тоже не сильно заботясь о нежных ушах Ангела. Раз сама предложила воспользоваться ведром, то уж русский народный язык как-нибудь перетерпит.
Потом возвращаюсь обратно, с удивлением ощущая себя вполне живым.
Вот поразительное существо — человек. Мало ему надо для счастья. Попить, стравить давление в организме… Умыться бы еще…
— Эй… — так, с голосом надо что-то делать все же… Или он у меня теперь навсегда такой? Как у актера Ливанова… Бля-а-а-а… Кашляю, пробую еще раз, — эй… - в этот раз выходит неожиданно тонко.
Ангел, спокойно наблюдающая за мной со скамьи, приподнимает бровь, удивляясь метаморфозам моего голоса. Это еще что, малыш, ты не слышала, как дядя Боря умеет петь… Пожалуй, хорошо, что не слышала… Целее нервы будут…
— Та-а-ак… — это слово выходит вполне нормальным, кстати. Может, просто не стоит начинать с гласных букв? — Тебя как зовут?
— Ева…
— Ева… Евита… Эвита… Ты в курсе, что так звали жену президента Аргентины? — с каждым произнесенным словом голос становится все лучше. Практика — наше все, однако.
— Не-е-ет…
Голова внезапно кружится, и я падаю рядом с Эвитой на лавку. Выдыхаю шумно.
Бля, вот всегда я, даже в самой тупой ситуации умудряюсь нести отвлеченную хрень. Мася называет это «словесное недержание на нервной почве»… Судя по тому, что чуть было не начал просветительский блог из истории Аргентины, нервничаю я сильно.
Вовремя торможу себя, просто смотрю искоса на Эвиту и бормочу:
— Потерянное, блять, поколение… Тебе хоть восемнадцать есть?
— Есть, — шмыгает она, а огромные голубые глаза неожиданно наполняются слезами. Прямо, озера Канады… Чтоб она сгорела, сука… Но только после того, как моя Мася вернется обратно к родным березкам. И ко мне. Хрен с ним, пусть с мелкими, я их буду любить… Они же от Маси…
Осознав, что все еще порядком пьян, раз в башке такой бред бредовый крутится, тоскливо вздыхаю. Ладно. Не ко времени уныние. Надо выяснить ситуацию. И из нее выбраться. И доползти до “Шератона”. И спать. Ноги моей больше в этих гребанных фавелах…
— Как ты здесь очутилась, Эвита?
— Я… — она горестно шмыгает носом, — я… По контракту приехала…
— По какому еще, бля, контракту?
Хотя, тут она может не говорить. Стандартная история. Ничего нового не услышу.
Но молчу, даю высказаться. Может, все-таки, что-то цепанет… Ну и про себя тоже интересно выяснить… Как-то же я тут оказался?
— По которому танцовщиц набирают…
Да, ничего нового… Зря надеялся.
— А я как сюда попал?
— Тебя сегодня ночью притащили… Те же люди, что меня… Сюда…
— Что говорили?
— Не знаю… Я не понимаю испанский…
— А как ты контракт подписывала-то?
— Он на русском был…
— Бля.
— Я же не знала! — неожиданно с обидой повышает она голос, — я не думала! Меня… девочка пригласила, мы вместе выступали раньше! На спортивных танцах! Она говорила, что все легально, будут селить вместе, охранять, возить на работу, следить, чтоб никто ничего…
— Ну, практически, и не соврала…
— А они… паспорт… и вообще…
— Ясно. Ну что, Эвита, ждем развития событий тогда? — я усмехаюсь и неожиданно обнимаю ее за костлявые плечи, прижимаю к себе, утешая, — ничего… — глажу по спине, слушая, как она всхлипывает мне в футболку, — ничего… Прорвемся, да? Главное, выяснить, на кой хер им я…
— А я? — хлюпает она носом.
— Ну, а про тебя и так все ясно, Эвита ты глупая…
— Будут… заставлять…
— Будут, — вздыхаю я, — удивительно, что до сих пор не заставили… Или…
Она напрягается в моих руках, потом отрицательно водит носом по футболке.
— Нет… Я кусалась… Они меня назвали… как это… «гатито». И кинули сюда.
— Гатито? Ну, в принципе… Может, и так…
— А что это такое?
— Гатито — это котенок по испански. Значит, покупателя ищут. Который таких “гатито” любит. Или того, кто таким “гатито” когти вырвет…
Она крупно вздрагивает в моих руках, сопит жалобно. А я неожиданно сжимаю тонкие плечи сильнее и понимаю, что ее отсюда заберут только через мой труп. А, значит, с серьезными потерями…
Почему-то именно это ощущение доверчиво жмущейся ко мне Эвиты, дарит блаженное долгожданное спокойствие всему телу.
Нет, я по-прежнему очень усталый, пьяный и охерительно хуево себя ощущающий. Но это все — фон.
Главное, что внутри все спокойно. Так спокойно, как давным-давно не было…
Звук открываемой двери звучит неожиданно жестко.
Эвита вздрагивает в моих руках, а я разворачиваюсь, сразу закрывая ее спиной от взглядов вошедших…
Три мужика, которые заходят в комнату, вообще никак не отличаются от кучи тех, кого я видел еще вчера днем, в фавелах, и вообще, на улицах Байреса.
Только грязнее, наверно. И вонючее. Двое из них в такой же, как и у меня, полувоенной одежде, еще один — в цветной рубашке и золотых зубах.
