– Спасибо, Роберт!
– Не благодари! Ты мне нужен больше, чем я тебе.
– О’кей, я твой должник.
– Так вот, есть сапфир с наилучшими характеристиками. Если бы ты видел, какой цвет, мамуля моя дорогая! Я понимаю, что ты отошел от камней…
– Что с весом?
– Двадцать восемь карат.
– Ого…
Бизнес с драгоценными камнями давно не интересовал Иратова. Огромная конкуренция, серьезные риски много лет назад отвратили его от слез земли. Так он называл бриллианты, сапфиры и изумруды – слезы земли. Тем не менее он поинтересовался у Роберта ценой на сапфир, услышав ее, спросил про дисконт. Предложенные компаньоном пятнадцать процентов его устроили – с условием, что камень со всеми бумагами завтра будет в Москве.
– Деньги перечислю тотчас!
– Покупаешь? – изумился партнер.
– Да.
Арсений Андреевич отлично понимал, что сейчас не время приобретать драгоценности, но решился на покупку не ради будущей прибыли – он сделал одолжение своему партнеру, скорее долг вернул, расплатился за чужую мудрость, ну и, конечно, этот сапфир предназначался для Верочки – за бескорыстие и любовь.
Весь день он звонил: то связываясь со своим архитектурным бюро, то портному Львову, обещая заскочить и заказать новый костюм, поинтересовался у тренера породистого жеребца по кличке Эрот, как дела у его любимца, и много чего еще собирался сделать Иратов в этот день своего чудесного исцеления.
Между тем, одетая во все белое, с покрытой белым платком головой, Верочка посетила храм Воскресения Словущего на Остоженке, где поставила свечи, положила денег на нужды храма, заказала сорокоуст, а потом исповедалась, роняя счастливые слезы… Она была чиста, как небо над Иерусалимом, а потому помощник настоятеля Иван Остяцкий, диакон, почти плакал вместе с ней, удивляясь сиянию незапятнанной души.
Остяцким были произнесены ритуальные слова, он многократно перекрестил ее, а потом Верочка оповестила диакона, что хочет ребеночка, да не получается.
– Так Матрона сейчас в Донском! Идите просите!
– Муж у меня гражданский…
– Так повенчаю…
– Он вообще не знает, что я в храм хожу.
– Откройтесь по-простому, разве не поймет он, коли любит? – диакон прижал руки к сердцу.
Верочка совсем не знала, как отнесется Иратов к тому, что она посещает храм и целиком предана Иисусу Христу, тогда как Арсений Андреевич считал Сына Божьего величайшим гуманистом всех времен и народов, но никак не Его Сыном.
– Зачем, Верочка, Творцу сын?
Она знала ответ твердо, но, не желая теологических споров в семье, просто пожимала плечами, как бы принимая слова Иратова самим сердцем. Где муж – там и правда!
– А супруг ваш верующий? – спросил Остяцкий.
– Нет, – ответила Верочка. – Но он твердо знает, что Бог существует.
– Это и есть вера!
– Он говорит, что знание о Боге важнее, нежели вера в Него.
– Интересный человек! – усмехнулся диакон Иван. – Приводите его как-нибудь… Потрапезничаем. Я думаю, что настоятель против не будет.
Ответа на предложение Остяцкого Верочка не дала, уклонилась, понимая, что совместных застолий не стоит ждать, и перевела тему на Матрону:
– Поеду по вашему совету к святой.
– И то дело!
Простояв четыре часа в очереди, она поняла, что такими темпами не успевает на ужин с Иратовым, загрустила и намеревалась выпасть из толпы в светскую жизнь, как здесь Верочку взял под локоть какой-то взлохмаченный, с горбатым носом старик, похожий на грека, очень худой и хмурый лицом, в черном до пят пальто, и, процедив, что у него занято местечко впереди, возле самого входа, потянул ее за собой. Она не успела и рта раскрыть, как оказалась возле украшенной цветами иконы Матроны. Перед ней стояла темнокожая молодая женщина необыкновенной красоты с голубыми глазами.
Откуда она здесь, на секунду подумала Верочка.
– Просите же, просите! – торопил старик.
И она стала просить Матрону о чуде, о маленьком мальчике с черными глазами, шептала про себя и тыкалась губами в защитное стекло.
Ее оттеснили к выходу. Уносимая людским потоком, она искала в толпе старика с греческим профилем, но он будто растворился в наступающем сумраке.
«Ангел, – подумала Верочка, – или черт!»
Пошел крупный мягкий снег, укрывший к вечеру весь город предновогодней манной…
Арсений Андреевич Иратов спал. Никакие тревожные сны не мучили расслабленное его сознание, лишь легкие картиночки прошедших дней мелькали мгновениями. Верочкино лицо… Чудо как хороша была намедни в белом. Голубые глаза под светлыми ресницами… Шампур с нанизанными на него кусками мяса, бокал красного вина… В каком-то далеке улыбка матери… Лишь одна картинка не подходила к экспозиции, наполненной светом, выделялась своей советской кондовостью – капитан Алевтина Воронцова, в полном парадном облачении, осклабившая рот в жуткой улыбке… Это последнее явление было послано наполненным мочевым пузырем, заставившим Арсения Андреевича проснуться, хоть и не до конца. На автопилоте он сошел с кровати и, не открывая глаз, оставаясь в связи со сном, прошел в ванную комнату, окутанную ночной, чуть зеленоватой подсветкой, уперся ногами в унитаз, приспустил спальные штаны, поискал рукой внизу живота, но не нашел искомого предмета, с помощью которого организм обычно расстается с переизбытком жидкости. Пришлось просыпаться, чтобы восстановить координацию. Он открыл глаза, оперся одной рукой в стену, а другой попытался отыскать главный орган мужского тела. Тот отсутствовал… Мозг Иратова, как старый подвисший компьютер, с трудом переваривал полученную тактильным способом информацию. Пришлось наклониться, чтобы подключить зрение. И вот здесь сознание завопило предсмертным криком, как будто в него вонзили электрический нож.
Нету его!!! Нету!!!
Под черепной коробкой вспыхнули прожекторы, мобилизующие всю нервную систему. Иратов, вспотевший от ужаса, вылезающий из штанов, придвигался к огромному, в рост человека, зеркалу. Зацепился ступней за штанину и упал, больно ударившись коленом о кафель. Поднявшись, он надеялся, что все это галлюцинация возвращающегося недуга, но, залитый включенным светом, полностью нагой, Арсений Андреевич удостоверился, что орган в отражении отсутствует, а также исчезла и приданная к нему мошонка.
Он вдруг коротко вспомнил, что когда-то в Америке была эпидемия отрезания ревнивыми женами мужских достоинств, – а вдруг это…
С кровоточащим коленом, глядя на себя в зеркало, он не находил следов раны в паховой области. Ощупывая низ живота, Арсений Андреевич чувствовал лишь ровную гладкую поверхность, и только какая-то маленькая выщербина под подушечкой пальца ощущалась…
