Он вновь морщится и крепче прижимает руку к окровавленному боку. Перевожу взгляд на Тимура, который всё так же хмуро и недовольно смотрит в сторону своего друга. Но молчит, ничего не говорит. Понимаю, что разговор у них был, но этот упёртый осёл не слушает его. Что ещё больше меня раздражает и злит.
— Царапина?! — вскрикиваю. — Царапина? — уже не сдерживаясь, кричу. — Да у тебя вся рубашка в крови! — голос повышается и из-за страха и волнения начинает дрожать и хрипеть. — Нужно вызвать «скорую»! — тут же подрываюсь, желая как можно быстрее отыскать свой телефон и набрать номер «скорой», но меня тут же хватают за запястья, не давая сдвинуться с места.
Сердце бешено стучит.
— Не смей! — прикрикивает Марат, но потом хрипит, кашляет и сгибается от боли.
Я ахаю и подрываюсь к нему ближе. Падаю рядом с ним на диван.
— Я найду аптечку, — слышу голос Тимура, но не обращаю на него никакого внимания.
Всё моё внимание и взгляд обращены только к одному-единственному человеку — моему мужу, которому необходима сейчас моя помощь.
Чувствую, как глаза начинают щипать. Зажмуриваюсь и чувствую, как по лицу катятся слёзы, а я сама всхлипываю. Мои руки тянутся к Звереву. К той руке, которой он зажимает рану. Меня всю трясёт, мне страшно, но я всё равно прикасаюсь к ране, и тут же мои пальцы окрашиваются в красный цвет.
Сжимаю своей рукой его и поднимаю взгляд, встречаясь с глазами своего мужа, который всё это время пристально смотрит на меня. Взгляд потухший, уставший, и я чувствую его боль, будто это у меня сейчас рана и мне больно.
Зверев тянется другой, свободной рукой к моему лицу и смахивает с щёк дорожки воды.
— Не плачь, Аврора, — тихо и как-то нежно шепчет, сталкиваясь своим лбом с моим, но руку всё так же держит на моей щеке — не отнял, а только сильнее прижался к ней.
Я трусь об его ладонь и прикрываю глаза, вновь всхлипывая.
— Дурачок, — голос хрипит. — Больно?! — открываю глаза и смотрю в горячий шоколад, который обжигает, но не ранит меня. Спрашиваю его тихо.
Марат качает головой и вновь морщится. Мои пальчики другой руки тянутся к шее мужчины, зарываются в его шикарные волосы и нежно выводят замысловатые узоры на затылке. Пытаюсь его успокоить и хоть как-то отвлечь от боли, что он чувствует.
В голове стучит набатом вопрос о том, что случилось? Почему он в таком состоянии? И страх подбирается ещё ближе к моему сердцу, сковывая его в прочных цепях.
Не сразу замечаю, что мы уже не вдвоём в гостиной с Маратом — рядом маячит Тимур с аптечкой. Отрываюсь от мужа и смотрю на друга Зверева, в глазах которого волнение и ярость.
— Спасибо, Тимур, — говорю, но голос вновь подводит, и получается только лишь просипеть.
Тот только качает головой и хмуро смотрит на друга, который уже откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Но руку с бока не убрал. И с каждым вздохом вздрагивает и морщится. Отчего у меня сердце ещё больше сжимается. И дышать становится ещё тяжелее.
— Нужно вытащить пулю, — говорит Тим, но смотрит при этом на меня.
Руки начинают ещё сильнее дрожать. Громко сглатываю и вся сжимаюсь. Пуля… Пуля? Пуля?!
Я вновь всхлипываю, не понимая, что происходит и что мне делать. Слёзы вновь текут, только уже не прекращая. Смахиваю их окровавленной рукой, и перед глазами всё размыто.
— Рори, тебе нужно собраться, — мужчина присаживается рядом с Маратом, который всё это время не проронил ни одного слова, отчего я понимаю, что ему ещё хуже, чем я думала.
Я киваю и тяну пальчики к груди своего мужа, дабы снять мешающую рубашку. Пальцы дрожат, а слёзы текут, но я не обращаю на них никакого внимания. Сейчас главное — Марат. Всё остальное потом.
Осторожно одну за одной расстёгиваю мелкие пуговицы на рубашке мужа. Убираю его руку, которой он придерживал рану, отчего он морщится и рычит. Поглаживаю его кожу, чтобы успокоить, и опускаю взгляд вниз, на тёмно-красное пятно на его боку, и внутри всё ещё сильнее сжимается, и хочется реветь во всё горло и бить руками об пол. Сцепить пальцы рук до такой степени, чтобы на коже остались следы от ногтей.
Мне больно смотреть и видеть тело Зверева таким: беспомощным, больным, с огромной раной и кровью на боку.
Не могу сдержаться и вновь всхлипываю.
— Аврора, соберись! — кричит Тимур.
— Не кричи на неё, — тут же слышу слабый, тихий, но твёрдый голос Марата, а я машу головой, сбрасывая чёртовы слёзы с лица.
Тим прав: я должна собраться, потому как это важно. Очень. Я должна помочь своему мужу, а не истерить.
Друг Зверева всё это время копошится в небольшой аптечке, вынимая всё самое необходимое, и приступает к делу, прося меня обработать рану и вокруг неё, дабы не занести никакую заразу. Дрожащими руками я стараюсь аккуратно выполнить всё, что требует мужчина. А потом он сам вынимает пулю — я на это всё не смотрю, но крепко держу руку Марата, который тяжело дышит и рычит, но сильно сжимает мои пальцы. Словно боится, что я исчезну. Мне больно, но я этого не замечаю, переживаю за него.
Глава 24
Аврора
Спустя полчаса после того, как Тимур вынул из раны Марата пулю и зашил её без каких-либо обезболивающих — отчего моё сердце ещё больше наполнилось болью и страхом, — он исчез. Перед уходом попросил ему завтра с утра позвонить, вбивая свой номер в мой телефон, и сказать, как себя чувствует пациент.
Я кивнула. Да, впрочем, я и сама собиралась позвонить и всё рассказать, потому как видела, что мужчина переживает за друга.
Несколько раз пыталась разузнать у него, что же всё-таки произошло. В ответ на меня хмуро смотрели и сказали лишь единственную фразу:
— Обо всём тебе расскажет сам Марат. Если, конечно, посчитает нужным.
От его слов я ещё больше напряглась. Всё это мне дико не нравилось. Все эти тайны, то, что сам муж запрещает мне выходить поздно из дома, да и вообще выходить. А теперь ко всему добавилось ещё и его ранение, которое острой болью отзывается глубоко в душе. Всё это настораживает, и я не знаю, как реагировать на всё это.
Но чётко понимаю, что я должна знать всё, что происходит. Потому что не могу жить в неведении. Переживая каждый день и ожидая, что он вновь придёт домой с ранением. Если вообще придёт…
От последней мысли я вздрагиваю. Вся сжимаюсь, а тело наполняется страхом, дикой болью, и становится так страшно его потерять и до невозможности больно. Страх потери окончательно выбивает меня из колеи, колени подкашиваются, и я на мгновение приваливаюсь к стене и тяжело дышу, потирая ладонью область в районе сердца, ощущая невыносимую, тянущую боль. Меня вдруг накрывает острая тоска, глаза сами собой наполняются слезами. Что я буду делать без него?..
Но тут же я понимаю, что сейчас нужна ему — и мне надо быть сильной. Глубоко вздохнув, выпрямляюсь и смахиваю ненужную соль с глаз. Ещё ничего не случилось, так значит, прочь истерики! Я отгоняю все плохие мысли из своей головы и направляюсь к дивану, где всё это время лежит мой муж. Мой муж!.. Впервые я по-другому начинаю думать о нём, о нашем браке…
Трогать Марата мы не стали, потому как швы могут разойтись, а это нежелательно. Совсем. Поэтому оставили его лежать на диване в гостиной. И я твёрдо решила сегодня остаться с ним рядом.
Марат лежит на диване с закрытыми глазами. Его грудная клетка тяжело вздымается, и само дыхание очень тяжёлое. Он морщится и слегка постанывает — ему больно. А я ничем не могу помочь. И это будто убивает меня. Ничего не могу сделать, чтобы облегчить его боль. И от этого становится ещё гаже внутри, чем было.
Приседаю на корточки возле него. Ладонь тянется к его обнажённой груди и к повязке на его боку. Пальцы до сих пор ещё трясутся от пережитого стресса. Впрочем, и сейчас я чувствую, как ком в горле мешает мне нормально дышать. Мне тяжело сдерживаться, потому что больно видеть ту картину, которая развернулась перед моими глазами.
