— Нет. Не могу. Это неправильно. Впутаю тебя, а потом тяжело будет вырваться из его паучьих ловушек. Уходи. Не поеду я.
— Значит, я детей забираю, а ты лежи, отдыхай, подумаешь как раз… — хитро слежу за ее реакцией. С люмбаго вряд ли она погонится за мной, как тигрица, но хотя бы мотивация будет не ломаться, а довериться.
— Нет, — тянется, пытается встать, но прострел хорошо сковал спину, и проверять не нужно. При таком сквозняке да на стуле. — Прошу, не делай этого. Я без них не могу. Давид, оставь меня, я не твоя женщина, не морочь мне голову… И себя не терзай.
— Кто тебе сказал, что я терзаюсь? — ой, вру-у-у. Но ей же знать об этом не обязательно? — Поехали. У меня закрытый охраняемый дом, никто не проберется. В школу малышей сам возить буду, а ты пока решишь свои проблемы.
— Это слишком щедро, я не могу такое принять.
— Можешь, — подхожу ближе, окидываю взглядом ее рост, наклоняюсь, а она влипает в кровать насколько может, но я все равно быстрее и ловчее. Подхватываю ее под колени и под шею вместе с одеялом, притягиваю к себе и, не обращая внимания на возмущения и удары кулаками по плечам, уношу прочь из этого клоповника. — Ты едешь со мной, Арина. И дети тоже. Хватит драться. Ласточка, тебе сейчас покой нужен, не тревожь спину. Ну хватит… Арин, будешь брыкаться — поцелую.
И это срабатывает. Она замолкает на моей груди и, тихо посапывая, смиряется с тем, что я несу ее к машине.
— Осторожно, — усаживаю девушку вперед, немного отклоняю сиденье назад, чтобы ее не тревожил прострел, но она так жалобно смотрит, а бледное лицо от малейшего движения перекашивает, что я понимаю — не доедем. Два часа в пути она не выдержит, если не снять хотя бы острую боль.
Она терпит мои прикосновения. Они не наглые, но мне приходится трогать ее ноги, бедра и талию, чтобы облегчить ее состояние и усадить ровнее. Эти прикосновения, как угли на мою душу, но у меня получается не только выдержать, но и не возгореться прямо там, при детях, больной женщине и друге, что топчется рядом.
Меркулов смотрит на Арину как-то странно недоверчиво, трет квадратный подбородок и вдруг утыкается в телефон, быстро набирает кого-то и отходит в сторону, чтобы никто из нас не услышал.
— Егор, — подзываю его, когда заканчиваю с пристегиванием Ласточки, — можешь ехать домой, вещи ко мне завези. Дальше я сам справлюсь. Мы останемся на сутки в отеле, Арина не доедет сейчас, в больницу не хочу — обстановка, сам понимаешь.
Друг убирает телефон от уха, прикрывает ладонью динамик.
— Сделаю. Наберешь меня, когда нужен буду?
— Конечно, — подхожу ближе и, пожав ему руку, бросаю взгляд на машину. Дверь со стороны Арины все еще приоткрыта, а она смотрит на Меркулова, будто приморозилась. Рот приоткрыла и не дышит. — Вы что, с Ариной знакомы? — оглядываюсь на Егора, а он смотрит на машину и, заполошно моргнув, поворачивается ко мне и мотает головой.
— Нет. Она просто напомнила мне одну знакомую, — Меркулов как-то неловко улыбается и возвращается к разговору. — Минутку повиси. Все, Давид, до связи, — он садится в машину, будто убегает, а я не отвожу глаз. Что-то тут не чисто. Бросаю взгляд на Арину — она сидит неподвижно и стеклянными глазами смотрит прямо.
И на повороте эти двое снова безмолвно переглядываются, а мне охота догнать Егора и выпотрошить из него правду. Он что-то знает, а Ласточка точно не раскроется. Именно мне. Но почему?
Обойдя машину, бросаю взгляд на притихшую Арину. Она все еще в слезах, но прячет их за прикрытыми глазами, кусает губы до крови.
— Ну, что, ребятня, готовы к приключениям? — поворачиваюсь к малышне, что притихли на заднем сидении.
— Дя! — радостно вскрикивает Юла. Стянув мокрые перчатки, она вытирает капли растаявшего снега на щеках. — Жаль, что Мульцик не с нами… — добавляет грустно и смотрит на двор хостела.
— Не понял! — завожу авто, трогаюсь с места. — А где это наш защитник?
— Мама его в приют отдала, — обиженно выдает Миша.
Арина сникает, отворачивается к окну и холодно поясняет:
— Мне пришлось. Нас не брали в автобус с ним.
— Нужно было переноску купить! — злится Мишка.
— И оставить вас голодными?! — взрывается Ласточка, бросает в меня лютый взгляд и, неловко повернувшись, вскрикивает от боли.
— Миша, довольно, — на ровном участке, получается посмотреть назад и показать пацану, мол, прикуси язык. Он понимает, но стиснутые кулаки не расправляет.
— Это был мой кот, — шепчет, растирая слезы по щекам. — Я его нашел в мусорном баке с перебитой лапой. Лечил и выхаживал. Я его люблю! А ты… — смотрит на мать, будто она враг.
— Миш, заберем мы твоего кота. В каком он приюте? — перехватываю с панели мобильный, набираю Меркулова. — Арин, адрес.
— На Рабочей, недалеко от Автовокзала.
— Да, что-то случилось? Подрались уже? — удивляется в трубку Егор.
— Нет, все в порядке, — улыбаюсь Арине, она внимательно всматривается в мое лицо, будто не верит, что я существую. — Будешь в городе, зайди в приют на Рабочей, Мурчика забери, пожалуйста.
— Понял. Сделаю.
— Ну, вот, все будет хорошо с вашим хищником, — возвращаю на место телефон и выруливаю к центру города — есть тут неплохой отельчик, не пять звезд, но для провинции сойдет.
— Куда мы едем? — спрашивает Арина, когда дети зачарованно прилипают к окнам, разглядывая вечерние огни, а мы почти добираемся до нужного места.
— Скоро увидишь, — не смотрю на нее, слежу за дорогой, а сам прокручиваю в голове их гляделки с Меркуловым. — Арин, Егор сказал, что вы знакомы.
— Так и сказал? — сипло выдыхает, снова дергается, теперь уже от ямки на дороге. Я стараюсь осторожно ехать, но не все от меня зависит.
— Да, — твердо вру.
— В прошлой жизни, — и девушка снова смотрит в окно, — были знакомы, но почти не общались. Он охранял моего отца.
О-о-о, теплее. Значит, отец не из простых смертных, но какого черта его дочь тогда побирается сейчас?! Правильно я копнул и весьма удачно, но пока оставим этот вопрос — ковырять не стану по больному, сначала ее на ноги поставить нужно. Что-то между этими молчунами точно было. И Егор тоже — соврал ведь и не покраснел, гаденыш. Прикрывал девушку намеренно или по молчаливой просьбе не договорил?
Останавливаюсь возле отеля, жду, пока детки выйдут с открытыми ртами. Запрокидывают головы и ошарашенно разглядывают высокое здание с горящей неоновой надписью.
Мобильный прячу в карман, достаю из бардачка портмоне, приходится перегнуться через Арину и коснуться локтем ее острой коленки. Я все чувствую, горю, но на каком-то чуде получается сохранять себя в равновесии, подавлять либидо, как это делаю на работе. Да только Арина мне нравится, тяжело переключаться. Так сильно желаю прижаться к ней, что запах, влетающий в нос, сводит с ума с первого глотка.
Выпадаю на улицу почти буквально. Вцепившись в дверь, с сильным хлопком закрываю ее и, пока иду в обход машины, пытаюсь дышать холодным, морозным воздухом и не материться.
— Миша, умеешь закрывать? — бросаю пацану брелок.
Он ловит его на лету.
— Неа.
— Там есть кнопка, нажмешь, когда я маму возьму на руки?
— Конечно, — он веселеет.
— Подержишь? — обращаюсь к Арине, что зримо вжалась в сиденье, и протягиваю ей портмоне. — Возьми меня за шею, так не будет простреливать. Придется пару минут потерпеть мое близкое общество, пока мы поднимемся в номер.
Она судорожно сглатывает и кивает. Вкладываю в ее холодные пальчики кошелек, девушка вздрагивает от прикосновения, перехватывает до скрипа кожи вещь, только потом обнимает меня и шумно втягивает воздух.
Вытащить девушку из салона и пронести ее сто метров — это чепуха, даже не напрягся, а вот глубоко вдыхать сорок три раза ее тонкий уникальный запах — убийство.
И мне чуть не поплохело, когда я ступаю в высокий холл отеля, но ответственность за ношу не дает расслабиться, выравнивает спину, натягивает улыбку на губы, хотя улыбаться совсем не хочется.
