Остановившись на развилке, я задумался. По тракту путешествовать проще, но он заведет нас слишком далеко на восток. А Турий Рог стоит почти у самой западной границы Светаны, оттуда и до Багряного Края рукой подать. Дорога, идущая через Мглистые земли удобней, ибо никакой петли не делает. Раньше от прохожих людей не раз приходилось слышать, что во владениях Туманного лорда царит порядок, разбойники не водятся, можно и в лесу ночевать, коли есть чем брюхо набить. Получается, лучше нам напрямую добираться.
Малинка, когда я поделился с ней своими соображениями, согласилась. Мол, правильно рассудил, она на карте видела — по Мглистым землям путь короче.
— Хорошо бы добраться до Рога, пока ночные заморозки не начались, — шмыгнула носом. — Не люблю холод и зиму.
И мы двинулись прямо, по безлюдной светлой полосе, чуть впереди скрывавшейся под пологом близкого леса. Я глянул направо, на широкую ленту тракта, на шедших и ехавших по ней людей, и почему-то испытал странное удовлетворение. Будто один из всех выбрал верный путь.
Первый же вечер в Мглистых землях встретил нас густющим туманом, оправдывая название местности. Малинка сказала, что край Туманных лордов лежит в низине, куда стекается сырость, и, мол, в гербе владетеля даже изображено мглистое облако.
— А что изображено в твоем? — спросил я больше из вежливости, чем из любопытства, о чем тут же пожалел, ибо сладенькая опять не на шутку смутилась.
— Много чего, долго рассказывать, — наконец выдавила она. — В том числе крапива.
— Тебе подходит, — усмехнулся я, вспомнив, как называла девочку Тина.
— Не спорю! — тут же ощетинилась Малинка. — Мне нравится мой герб! Он гораздо лучше всяких слащавых розочек-козочек.
— Конечно-конечно, — поспешил согласиться я, но сладенькая почему-то разошлась не на шутку.
— Я умею драться, владею оружием. Мне удавалось выходить победительницей из схватки с воином-мужчиной! — Язык чесался сказать, что гораздо удачнее у нее получается побеждать мужчин без драки и оружия, но я благоразумно сдержал порыв. — Я образована, разбираюсь в политике. — Это что за зверь такой? Почему-то уверен, к постельным утехам эта самая политика не имеет никакого отношения. Хотя, если вспомнить искусность Малинки, можно подумать, что здесь не обошлось без какого-нибудь заковыристого словечка. — И я не собираюсь провести всю жизнь в замке, вышивая, штопая и вытирая сопливые носы детям!
— Я от тебя ничего такого и не требую, — покосился на сладенькую с удивлением. Чего разбушевалась?
Малинка ответила яростным взглядом. Три болота, до чего ж ей идет злиться! Зарумянилась, волосы на лбу, висках и шее от тумана закурчавились, кое-где на них поблескивали крошечные капельки…
— И не смотри на меня так!
— Как?
— Будто не знаешь? Оставь свои айровы штучки! Не получается у тебя, как у Корня. У него кроме вожделения во взгляде была властность и самоуверенность, а не… — тряхнула головой и замолкла.
Тьфу, Перец, какой же ты все-таки олух! И так всю дорогу стелешься перед ней притоптанным подорожником, а теперь еще и открыто пялишься с восхищением. Неожиданно-острая досада резанула по сердцу, и я не выдержал. Заставил себя позабыть, кто такая Малинка, уцепился за одну-единственную мысль: передо мной строптивая девица, которую нужно во что бы то ни стало уложить в койку.
— Эй! — окликнул ее.
Девочка недовольно взглянула на меня и остановилась, на короткий миг на лице отразился испуг, а потом оно стало таким же пустым, как тогда, в присутствии Корня. В первый момент в душе плеснула опьняющая радость: получилось! Теперь ни одна не уйдет, и не надо исхитряться и пытаться прикоснуться. Тут же следом накатил страх: Малинка меня убьет, а если оставит в живых, то слова больше не скажет. Держать ее морочной я не могу да и не хочу. Мне сладенькая нравится такой, как есть, а не оболваненной куклой… И самое главное, как вывести девочку из этого состояния? Вдруг поцелуй не поможет? А если я ее замороченной трахну, то точно живым не уйду…
Я стоял и тупо таращился на Малинку, не в силах сделать шаг и поцеловать. Со стороны мы, наверное, смотрелись весьма потешно: парочка недоумков, застывших на дороге и пялящихся друг на друга. Хорошо, что наслаждаться зрелищем могли лишь птицы да белки, прохожие до сих пор нам не попадались.
— Перчик, — девочка внезапно провела рукой по лицу и вся как-то обмякла. — Никогда больше не смей меня заморачивать. Тебе ясно?
— Да… Прости, я не хотел ничего плохого… Конечно, больше никогда не буду… — мне вдруг стало неимоверно стыдно. Три болота и одна лужа, когда же в последний раз я испытывал это мерзкое жжение на лице и ушах? Сейчас и не упомню, думал, разучился краснеть, ан нет! — Как же ты освободилась? — спросил, чтобы хоть немного отвлечься, перестать ощущать собственную пылающую кожу.
— Да ты сам меня освободил! Мне показалось, перетрусил, — вымученно улыбнулась Малинка. Я смотрел непонимающе, она продолжила. — Я вдруг перестала ощущать принуждение. Одновременно пришла растерянность, потом — страх. Оба чувства определенно были чужие, меня-то просто разрывало от злости, — улыбка стала лукавой и куда более живой.
— Злись поменьше, Крапивка, — подмигнул ей. — Тогда не будешь выглядеть сногсшибательно хорошенькой, и я смогу держать себя в руках.
— Да что ты себе позволяешь! — шагнула ко мне и в шутку затормошила.
— Я и правда слишком многое себе позволяю, прекрасная госпожа, — перехватил ее руки, отвел за спину и придержал там. — Но мне осталось не так уж долго докучать вам. Потерпите?
Вместо ответа Малинка прильнула ко мне и впилась в губы.
— Ты все-таки пользуешься своими нечеловеческими способностями, проходимец, — промолвила, насытившись поцелуем.
Я лишь хмыкнул. Пусть думает, что хочет, коли ей так спокойнее.
Вторую ночь в Мглистых землях провели под крышей. К небольшому селению на опушке темного ельника подошли, когда до сумерек оставалось еще несколько часов, и ничто не мешало продолжить путь. Но хозяин местного постоялого двора, куда мы заглянули поесть, уговорил не спешить. Мол, коли решим у него остановиться, то выйдя завтра утром затемно, к вечеру доберемся до следующей деревушки.
— Чего в лесу-то ночевать? Безопасно, конечно, спасибо лорду, да уж больно неудобно. Летом комарье зажирает, а в эту пору к утру из-за тумана ни одной сухой нитки не останется, — пожилой кабатчик бросил жалостливый взгляд на шмыгающую носом Малинку. Проведенная в лесу ночь не прошла для сладенькой даром.
