Ознакомительная версия.
Паола опускает руки и наклоняет голову. Замирает так на несколько мгновений, словно собираясь с силами. Затем внезапно снимает латексные перчатки и проводит рукой по волосам, будто освобождаясь от тяжести.
– Да ладно, ты и так уже знаешь… – она решительно смотрит на меня. – Все закончено, Элена. Вчера вечером мы с Габриэллой расстались.
Потом, как бурная река, вышедшая из берегов, начинает выговариваться, рассказывая мне свою захватывающую историю любви с Борраччини, зародившуюся во время учебы в университете и продолжавшуюся тайком до бурного эпилога вчерашним вечером.
– Я годами терпела и принимала ее двойную жизнь, соглашаясь быть в тени. Но в конце концов я попросила ее выбрать: я или ее муж. Я хотела, чтобы мы начали жить вместе, стали нормальной парой, настоящей. Она попросила дать ей время, чтобы решить. И вот в субботу она появилась в Риме, даже не предупредив меня.
Паола глубоко вздыхает, прежде чем продолжить.
– Она дождалась последнего вечера, чтобы сказать мне, что выбрала своего мужа. И я, в глубине души, знала это. Хотя и понимаю, что это выбор не по любви, а из страха.
– Мне очень жаль.
Это все, что я могла сказать. У меня просто нет слов, тем более подходящих. Ее боль не исцелишь. Я обнимаю ее, разом преодолев то формальное расстояние, которое разделяло нас до сих пор. Я чувствую, что это ей нужно сейчас, и это единственное, что я могу предложить Паоле. Она остается слегка напряженной, но позволяет мне обнять себя. Ненадолго, потом возвращается в свою обычную броню.
– Это моя ошибка: долгое время я жила иллюзиями. Теперь можно закрыть эту главу и продолжать жить дальше, – говорит она с показным оптимизмом, протирая очки с такой тщательностью, будто это самая важная вещь в мире.
– Я всегда рядом, если что, – говорю ей.
Внезапно я вижу Паолу совсем в ином свете. Прежняя железная леди, неприветливая и хмурая, сегодня кажется маленькой девочкой, хрупкой и незащищенной. И эта сторона ее натуры наполняет меня глубокой нежностью. Похоже, я потеряла коллегу, но обрела новую подругу.
* * *
Сегодня я закончила пораньше и в четыре встречаюсь с Гаей на вокзале Термини, чтобы попрощаться. Она едет в Неаполь вслед за Беллотти, у которого на этой неделе командные соревнования на юге Италии. Правда, Беллотти не знает, что Гайя собирается приехать к нему. И трудно представить, как он отреагирует. (Этот парень не из тех, кто любит сюрпризы, особенно накануне соревнований.) Однако у меня хорошее предчувствие.
Провожая ее на поезд, я думаю о том, как было хорошо с ней в эти дни и как мне будет ее не хватать. Гайя – единственная, кто знает правду о Леонардо и, пожалуй, единственная, кто может до конца меня понять.
– Что мне делать, как по-твоему? – спрашиваю, прежде чем она сядет в поезд. – Идти на открытие ресторана?
Я чувствую, что готова с ним увидеться. Я дала четкое направление моей жизни, и новая встреча с Леонардо не заставит меня изменить решение. Не теперь. Я достигла определенного понимания (ну, или мне так кажется) и смогу это выдержать.
– Хочешь совет? – Гайя приподнимает бровь.
– Я его у тебя и спрашиваю…
– Лучше не ходи.
– Почему?
Я встряхиваю волосами – не ожидала такого ответа.
– Поверь мне, ты еще не готова.
Она говорит это и, сжав меня в типичном своем мощном объятии, садится в поезд. Из окошка вагона Гайя улыбается мне напоследок, и в ее зеленых глазах я читаю предупреждение: «Осторожно, Элена, не играй с огнем!»
С самого утра я начала обратный отсчет. Сегодня вечером открытие нового ресторана Леонардо, и я еще не решила, как поступить. Я пообещала Филиппо, что пойду с ним, но после разговора с Гаей меня раздирают сомнения.
Надо признать: чем ближе вечер, тем больше идея о встрече с Леонардо пугает меня. А если подруга права? Если он способен разрушить всю мою уверенность в себе?
На самом деле у нас с Филиппо все хорошо, в том числе и в постели, не могу этого отрицать. Однако меня не покидает ощущение, что какая-то часть меня мертва – я не чувствую себя живой и настоящей, как вместе с Леонардо. Боже мой, у меня такое творится сейчас в голове! Мне необходимо поговорить с Гайей, я пытаюсь дозвониться ей с утра, но она не отвечает. Что она там вытворяет в Неаполе со своим велосипедистом?
Я вхожу в ворота Виллы Боргезе, рядом с Галереей. У меня встреча с Мартино. Он пообещал мне на сегодня настоящую lectio magisralis[73] о произведении Караваджо, которое он изучает.
А вот и он. Пришел вовремя, в отличие от меня, и стоит у входной лестницы. Голубые брюки, белая рубашка с коротким рукавом и… (не могу поверить!) галстук-бабочка с оптическим рисунком.
Он целиком вошел в роль. Похож на юного Филиппе Даверио с лицом Роберта Паттинсона. Я со смехом приближаюсь.
– Ну что ж, ты все сделал точно!
– Только ради тебя, – говорит Мартино, разводя руками и одаривая меня широкой улыбкой. Потом целует меня в обе щеки. – Исключительно ради тебя я нашел в себе силы надеть рубашку с коротким рукавом.
– Надо же, какая честь. У меня самый элегантный гид на планете!
– Я знаю. И начинаю подумывать о том, чтобы носить ее всегда, – он поправляет бабочку с высокомерным видом.
– С брюками с заниженной талией и кроссовками смотрится прекрасно, уверяю тебя.
– Ну что, – начинает он, вздыхая, – ты готова умереть от скуки? – Мартино подает мне руку, истинный джентльмен.
– Не могу дождаться! – улыбаюсь и, подмигнув, беру его под руку.
Мы поднимаемся по каменным ступеням и триумфально входим в Виллу Боргезе. Это место – храм искусства, и мне немного стыдно, что в свои тридцать лет я еще ни разу здесь не была. Спасибо, что Мартино помогает заполнить этот пробел.
Сразу же в центральном зале, посреди других шедевров итальянского искусства, выставлена «Мадонна со змеей» Караваджо.
Мы останавливаемся перед картиной, и на мгновение у меня перехватывает дыхание: ноги дрожат, сердце бьется сильнее обычного, в желудке все вверх тормашками. Возможно, это симптом синдрома Стендаля[74], однако я уверена, что во мне что-то сдвинулось. Я изучала этот шедевр по книгам, но, увидев его вживую, была невероятно впечатлена, хотя сюжет не отличается оригинальностью: Мадонна и Младенец убивают змею, олицетворение первозданного греха, в присутствии Святой Анны.
– Красиво, правда? – спрашивает меня Мартино.
– Невероятно, – отвечаю ошеломленно. Картина была создана пять веков назад, но выглядит такой живой, такой… современной.
– Представляешь, она была написана для алтаря собора Святого Петра, но потом заказчики отказались, – объясняет Мартино с видом знатока.
– А почему?
– Картина была признана скандальной, ее назвали еретической.
Взглядом я приглашаю его продолжать, желая узнать побольше.
– Посмотри на Иисуса, – говорит Мартино, указывая на фигуру. – Это ребенок, но он выглядит взрослым, ну или чересчур взрослым, чтобы быть изображенным без одежды.
И правда, у Младенца уже определившаяся мускулатура и выраженный половой орган, эти детали выделяются в неповторимой игре светотени, созданной художником.
– Теперь, посмотри на Мадонну, – продолжает Мартино. – Она похожа на женщину из народа: глубокий вырез на платье, пышная грудь на виду…
– Да, ее красоту можно назвать подчеркнуто чувственной, – комментирую, не отрывая глаз от картины, – почти вызывающей.
Мартино кивает:
– Говорят, что моделью Караваджо для это картины стала некая Лена, знаменитая проститутка, которая позировала ему и для «Мадонны Пилигримов».
– Зная биографию Караваджо, меня бы это не удивило. – Я улыбаюсь при мысли об этом сумасшедшем художнике, всегда окруженном женщинами. – Конечно, Мария и Христос очень реалистичны. Выглядят намного живее и человечнее святой Анны.
– Действительно. – Лицо Мартино освещается, и я вижу, как заметки на полях книг, которые он штудировал, мысленно пробегают перед его взором. – По мнению некоторых ученых, истинный мотив отказа от этой картины Караваджо кроется в чересчур отстраненном образе святой, которую принято олицетворять с Божьей милостью.
– Святая Анна, и правда, напоминает бронзовую статую. Стоит со сложенными руками и смотрит с выражением отвращения на лице, но ничего не предпринимает, чтобы убить змею, – замечаю, будто все происходит у меня перед глазами.
– Может быть, в образе святой Анны Караваджо хотел рассказать нечто о нас, о нашей человеческой сути, – задумчиво произносит Мартино.
– Потому что никто так не собран и не решителен перед лицом зла, как Дева Мария. Скорее наоборот, зачастую люди поддаются его очарованию.
Согласна и сразу же примеряю к себе эту мысль. Она напрямую касается моей затянувшейся истории с Леонардо. Он – мой грех, мой змей-искуситель: ядовитый и одновременно притягивающий, очаровывающий настолько, что этому невозможно противостоять.
Ознакомительная версия.
