— Ты не понял: норвежских языка два. Ну, как тебе объяснить… две разные формы.
— М-да. И ты на обоих говоришь?
— Приходится…
— Расскажи мне про свою страну.
Сьёкье задумалась.
— Что тебе сказать? Норвегия — это государство на севере Европы.
— Ага!
— По территории… по территории примерно как штат Нью-Мексико.
— Вот оно что.
— Притом 70% этой площади не заселено… как, впрочем, и в штате Нью-Мексико.
— Ты смотри, какие похожие! А численность населения — тоже одна и та же?
— Ну да, еще чего! В Норвегии гораздо больше. Правда, я не знаю точно, сколько в Нью-Мексико, но вряд ли тут живет хотя бы два миллиона.
— А в Норвегии?
— Целых четыре; даже немного больше.
— Ух ты. Как в половине Москвы.
— Что ты хочешь этим сказать? — оскорбленно осведомилась Сьёкье.
— Только то, — испугался Вальд, — что мне досталось редкое, бесценное сокровище.
Сьёкье хмыкнула.
— Досталось, — передразнила она.
— А что… мы же жених и невеста, нет?
— Мы… да.
— Почему бы, кстати, не назначить день свадьбы?
Сьёкье помолчала.
— Вальд!
— А?
— По-моему, ты плохо представляешь себе фьорд.
— Так ты расскажи.
— Я рассказала бы… но это невозможно.
— Ну, хотя бы пару слов.
— Не знаю. Я просто хотела сказать… как бы тебе после Москвы не стало там скучно.
— Хм. А если будет скучно, поедем жить в город?
— В какой?
— В любой.
— Да. Только недалеко, чтобы часто возвращаться.
— А что, там так много городов?
— Если недалеко, то не меньше двух.
— А как называются?
— Хаммерфест и Тромсё.
— Вот видишь, сколько вариантов.
— Да… я вижу, нужно поговорить обо многом.
— Мы и говорим.
— Лучше бы не по телефону. Лучше бы в воде, а на худой конец в уютной мягкой постели.
— Не провоцируй меня.
— А что ты сделаешь? А ты самоудовлетворяешься без меня? Ты же сейчас вроде без женщин.
— Прекрати.
— Но это необходимо! Мне не нужен муж-импотент.
— Сьё… расскажи лучше еще про Норвегию.
— Хм… Тебя интересует длина береговой полосы?
— Конечно! Еще спрашиваешь.
— Двадцать тысяч километров.
— Сколько?
— Двадцать тысяч.
— Сьёкье, — сказал Вальд, хихикая, — я понимаю, что ты истинная патриотка, но у патриотизма тоже должны быть пределы. Двадцать тысяч километров — это больше радиуса Земли; собственно, это половина земного экватора.
— Именно так; теперь тебе, может, немножко больше понятно, что такое фьорд.
— М-да. А сколько всего фьордов?
— Классификации разные; лично я бы не стала считать. Это все равно что считать звезды.
— Сьё, я все больше хочу на фьорд.
— Я тоже.
— В следующий раз назначаем день свадьбы.
— Хорошо.
— Я целую тебя.
— Я тоже. Вальд?
— Ась?
— А как будет уменьшительное от Вальда?
— Тебе не повезло, девочка; это уже уменьшительное.
— А тогда как полное?
— Вальдемар.
— Ух ты!
— Мне тоже нравится. Так я целую тебя еще раз.
— Я тоже, Вальдемар, Вальд. Ведь у тебя вечер?
— И поздний притом.
— Ты дома?
— Я в уютной постельке… вот только без тебя.
— Да. Спокойной ночи.
— Я люблю тебя, Сьё.
— Я тебя тоже. Я буду ждать звонка.
* * *
Любимая! Если бы Вы не начали некоторое время назад столь стремительно расширять границы нашего мира, вряд ли я решился бы написать Вам о своих сегодняшних новостях. Но они для меня удивительны. Так как Вы уже ввели к нам не только наших маленьких, но и некоторых больших, позволю-ка себе и я то же. Надеюсь, Вы отнесетесь к этому со столь же спокойным и полным пониманием, какое проявил и я в отношении Вашей звездочки, девочки Маши; а сейчас речь пойдет о моей жене.
Вы и сами когда-то просили меня рассказать о ней кое-что… однако сегодня — даже не о ней самой, а о ее отражении, о проекции в моем сердце. (Но и девочка Маша была важна Вам — а значит, и мне — не как таковая, а через свое отражение в Вашей душе, ведь верно?) Перечитайте то немногое, что я Вам писал о своей жене; до сего дня я не мог бы ничего к этому добавить.
Но сейчас ситуация выглядит уже не совсем так. Здесь я должен изрядно отвлечься и припомнить еще один ранее изученный нами вопрос. Я говорю о хождении без трусов в джинсах; если помните, я подробно живописал прелести такого хождения и обосновал предпочтительность темных джинсов, на что Вы, с заставившей меня умилиться нежной заботой, но также и со свойственной Вам практичностью, воспретили мне ходить без трусов в холодное время.
Без стыда Вам признаюсь, что зимой я (как, впрочем, и большинство мужчин средней полосы России) надеваю под брюки кальсоны или даже более плотный спортивный трикотаж. Эти вещи — неизбежное зло нашего климата, но тем приятнее последующее освобождение от них. Когда именно? Здесь у каждого правда своя; лично я напялил джинсы на голое, едва миновали морозы — в этом году, если помните, был весьма теплый февраль. Я не стал докладывать Вам об этом, так как мы обсуждали в то время проблемы ничуть не менее значительные. Как и всегда.
Однако в марте сильно похолодало, и я оказался перед сложным выбором. Снова кальсоны или хотя бы трусы? Но я только-только успел вкусить телесной радости; член мой так не хотел снова в матерчатые тиски! Право же, лишить его выстраданной привилегии свободно болтаться внутри штанов было бы слишком жестоко. А не надеть ничего — значило, дорогая, нарушить Ваш благоразумный приказ.
И я нашел выход. Я взял несколько пар своих трусов и аккуратно вырезал ножничками ту часть, которая так мешала моему члену. Я уже писал Вам, что сам по себе член весьма вынослив и температурно неприхотлив; да и Ваш приказ был направлен именно на защиту прилегающей поверхности моего тела. Таким образом мне удалось совместить две, казалось бы, взаимоисключающие функции своей одежды; я стал ходить в этих полутрусах (я недолго думая назвал их полутрусами), заботясь лишь о том, чтобы они не попались на глаза моей жене. Я писал Вам, что она свыклась с моей летней манерой ходить без трусов; но кто знает, что бы могла она подумать при виде столь экзотического изобретения!
Ну как, удалось мне Вас заинтриговать? Теперь, наконец, подхожу к главному. Вчера вечером моя жена вернулась из-за границы; впрочем, «вернулась» — слово не то: она уехала с месяц назад в длительную служебную поездку и теперь приехала лишь на пару дней по делу. Она устала с дороги; она легла спать, не разбирая своих вещей. Я Вам писал, что люблю ее (вероятно, не меньше, чем Вы — Вашу девочку, звездочку); ночью я оберегал ее сон, а утром поднялся первым и пошел приготовить нам кофе.
