Он встал из-за стола и отошел в сторону, так что я не слышала ни слова из того, что он говорил. Прежняя я, возможно, обиделась бы. Я, настоящая – даже не напряглась. Таиров не стал бы мне предлагать съехаться, если бы его хоть что-то держало в прошлом. С другой стороны, я понимала, что это прошлое будет время от времени о себе напоминать. Только теперь я не видела в этом ничего плохого. После нашего разговора сегодня со многими моими страхами было покончено. Я обрела уверенность, которой у меня не было.
Чтобы скоротать время, пока его нет, я тоже достала телефон. Набрала Дашку. Гудки шли, но она не отвечала. Тогда я позвонила Вадику. Тот тоже долго молчал, но потом все же взял трубку.
- Привет, Вадик. Как дела? Я Дашке звоню, а она что-то трубку не берет. Позовешь ее?
- Эм… Ну, вообще-то ее нет.
- Как нет?
- Да вот так. Лазит где-то.
22
- Как это - лазит? А ты что? Иди, ищи ее, я не знаю! Звони. Опять и опять… Завтра ведь в школу!
- Да звоню. Трубку не берет! Ты ж сама говоришь.
- Значит, обзвони родителей ее подружек. Юру Кириллова набери. Таню Волошину.
- У меня и номеров нет. Да и чего ты завелась? Девяти еще нет.
Ну, еще бы у него они были! За все, что касалось Дашки – отвечала я. Так было с самого ее рождения. Поначалу я верила в то, что все изменится, когда она станет старше, смышленее, но этого не произошло. Вадик мало интересовался жизнью дочери. И принимал в ней весьма посредственное участие. Например, устраивал Дашке амнистию, если я по какой-то причине её наказывала. Покупал шоколадки, от которых дочь обсыпало, и бесился с ней на ночь глядя, отчего она, возбужденная, потом не могла уснуть и устраивала мне ночные концерты. Я не могу сказать, что Вадик не любил дочь. Просто эта любовь, как и все остальное в нем, была какой-то безалаберной, что ли? Инфантильной, незрелой… Зато при таком раскладе отец для Дашки был практически идеалом, а мать – приставучей мегерой. Которая заставляла учиться, убирать в комнате и помогать по хозяйству.
- Ладно. Напиши мне, как она объявится.
- Угу. Как там Турция?
Турция? Просто отлично. Федор свернул разговор и шел ко мне, улыбаясь.
- Устала очень. Ноги гудят. Столько павильонов обошли, что ломота во всем теле.
- Ну, ладно. Давай. А то вдруг Дашка позвонит. Люблю тебя.
Вадик отбил мой вызов. А я, не поверив своим ушам, открыла рот. Когда в последний раз он мне говорил об этом? Не помню! Признания в любви уже давно ушли из нашей жизни и разговоров. Так что заставило его сейчас об этом вспомнить? Так странно. И горько. И… поздно! Что самое ужасное – поздно! Ведь ничего уже не вернуть. Потому что к прошлому нет возврата, сколько бы мы себя ни обманывали и как бы ни старались реанимировать отношения. Теперь я это понимала. Не то, что раньше, когда, начитавшись глупых статей в женских журналах, я еще верила в то, что это возможно. Господи, да я перепробовала все способы, которые там советовали. Все… И ни одни из них не сработал. Зато теперь, решив развестись, я могу с уверенностью заявить, что сделала все от себя зависящее, чтобы сохранить брак и не чувствовать себя виноватой. Мы ходили на свидания, однажды вместе отправились в сплав на реке (так я думала возродить наш командный дух), а уж сколько я белья накупила, чтобы вернуть огонь в наши отношения – не сосчитать. Только знаете, что? Верить в то, что новый лифчик вернет угасшую страсть, все равно, что верить, будто прицепленный на труп бантик заставит его воскреснуть.
- Эй… Что-то случилось?
Не дав мне ответить, у меня вновь теленькнул телефон.
«Ты звонила?» - Дашка.
«Потеряли тебя. Дуй домой».
«В десять приду. Еще рано».
Я нахмурилась. Думала позвонить, но в последний момент сдержалась. Не хотелось портить себе вечер.
- Извини, это дочь.
- И что там?
- Бунтует, - вздохнула. – Не бери в голову. Ситуация штатная. А у тебя как?
- Да ничего. Алька что-то там с микроволновкой никак не разберется. Рассказывал ей, как там все устроено.
- В каком смысле? Она что, у тебя?
Я потянулась к бокалу, отпила, испытывая довольно смешанные чувства.
- Ну, да. Из-за Димки. Не хотелось его срывать. Он еще и со мной ведь жить не привык толком.
В этом была какая-то своя логика. Наверное… Точнее - умом-то я это понимала, а вот сердцем… Другая женщина на моей территории совсем не радовала. В голове всполохнула ревность. Все же хорошо, что я оставила у Таирова свою кофту! Пусть знает, что он – мой. Пусть не думает, что он к ней вернется, после всего…
- Что? – спросила я.
- Ты с таким остервенением орудуешь ножом, что мне уже страшно.
Я замерла. Покосилась на свои руки с зажатыми в них приборами.
- Вкусно, – пробормотала я.
- А-а-а…
Федор, кажется, поверил. Взял вилку и принялся есть. Быстро, но аккуратно. А у меня вновь в груди потеплело. Я любила за ним наблюдать. Как он ест, как работает, щурясь и чертыхаясь, как чертит что-то быстро и ровно без всяких линеек, как общается с Димкой… Не сюсюкая, по-мужски. Если кому-то и стоит рожать сына, то только такому, основательному мужику. Я подперла щеку рукой, наплевав на все этикеты, и, не сводя с него глаз, заметила:
- Если честно, я тебя жутко ревную.
Приборы замерли. Таиров отложил вилку и нож. Промокнул губы белоснежной салфеткой и как-то так на меня глянул… растерянно. Но тут же затолкал это чувство внутрь, откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки.
- К Альке, что ли?
- К ней. Едва держусь, чтобы не устроить безобразную сцену.
Таиров присвистнул. И улыбнулся. Белозубо и широко. Растер шею, таким знакомым… любимым жестом.
- Она в прошлом давно.
- Прямо сейчас она в твоем доме.
- Хм… Думаешь, теперь так быть не должно?
- Уверена.
Я поймала себя на том, что капризничаю. Что, как какая-нибудь инста-телочка, дую губы... А он позволяет мне. Смотрит, смеясь… От уголков глаз расходятся лучики-морщинки. И мне ужасно… ужасно нравится капризничать, зная, что можно… если не переходить грань. Понимая, что он только рад будет потакать моим капризам. Что для него это отдельный кайф – баловать свою женщину и угождать ей. Что он по этому соскучился, может, даже больше меня самой. Хотя… нет. Вряд ли.
- Придется с этим что-то делать.
- Будь любезен.
- Хотя на безобразную сцену в твоем исполнении я бы посмотрел.
- Напрасно. Это страшное зрелище, – навела ужаса я.
- Серьезно? Марин…
- М-м-м?
- А ты вообще хоть раз устраивала кому-нибудь безобразные сцены? Как-то сложно представить…
Я задумалась. А ведь он прав. Я из тех людей, кто все в себе держит. По крайней мере, такой мне приходилось быть.
- Нет. Не устраивала, – вынуждена была признать. - Но с тобой, Феденька, вот прям чувствую, что могу.
Таиров откинул голову и рассмеялся.
- А знаешь, так даже проще. Когда в лоб. А то догадывайся, что тебя не устраивает. Это не по мне совершенно.
- Вот точно. Ты правду-матку обычно рубишь. И орешь.
- Тебя это пугает?
- Нет, – покачала головой. – Это ужасно сексуально.
- Когда я ору? – еще больше развеселился Таиров.
- Угу. Такой весь властный, рычащий… м-м-м… Ну, чего ты смеешься?
- Да что-то я не замечал, чтобы мои прорабы млели, когда я их песочил!
Тут уж я не выдержала. И тоже рассмеялась. Хотя проснувшаяся во мне ревнивая демоница никуда не делась. Она жаждала… убедиться, что он только мой. Утвердить свои на него права. И меня слегка потряхивало от необходимости удерживать ее в узде.
«Дашка дома», - гласило новое сообщение от Вадика. Я перевела дух.
«Спроси, все ли она сделала уроки».
«Ок».
Ну, вот и все. Все хорошо… Я окончательно расслабилась. Конечно, зря. Потому что демоница, воспользовавшись этим, тут же провернула блицкриг и одержала надо мной безоговорочную победу. Едва за нами с Таировым закрылась дверь номера, она вырвалась на свободу. Она приказала ему раздеться, повалила его на кровать и, оседлав, как норовистого коня… чего только с ним ни делала.
