— Ты нарушил правила и навредил моей матери. Зачем?
— Я не понимаю, почему ты держишься за неё? За мать свою, — отвечает он мне вопросом на вопрос.
— Тебя это не касается.
— Касается.
Он резко поднимается. Опирается на дерево и смотрит на меня снизу вверх. Молчит.
— Ты хотел поговорить и теперь молчишь, не отвечаешь ни на один вопрос. Или ты говоришь что хотел, или я ухожу!
— Я думаю, что нам врут, — выпаливает он.
— Интересное начало.
— Тот, кто способен великую любовь, способен на великую ненависть, и наоборот. Я думаю, это просто сила души. Сила эмоций.
Я едва совладаю с собой, чтобы просто вздохнуть.
— Я не хочу с тобой говорить о философии и психологии, если ты за этим меня позвал, — медленно произношу я.
— Я видел в тебе столько зла…
— Что?
— Знаешь, в Египте есть много жестоких богов, но только одна чуть не уничтожила все человечество. И ты прекрасно знаешь её имя. Богиня Любви.
— Ты видел, во мне зло? — напоминаю я.
— Да я и сейчас вижу, — хмыкает он. — Когда ты увидела меня ещё в своей машине, я почувствовал такую волну чистой ненависти!.. Это было вкусно. Такая мощная, черная. Мне понравилось. Это даже возбуждающе. Ты представляла, как я буду валяться, у тебя на капоте трупом? Вижу, представляла. Или вчера, с этим ножом в руках. У тебя были мысли им воспользоваться. Только пытки — это искусство. Ты им не овладела, я мог бы помочь, конечно.
Я даже не знаю, что сказать. Мерзкий паук оказывается ядовитым. Вплескивает в меня свой яд, и я думаю, что он прав, в какой-то части. И от этого становится еще более противно.
— Постараюсь быть добрее, — говорю я, глядя в пустоту.
— Но тебя не за что меня ненавидеть. Ты не там врагов ищешь, девочка.
— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, — устало говорю я.
Он опять присаживается рядом со мной. Мне кажется, ему действительно неловко это говорить. Пытаюсь отключить ненависть и хотя бы пожалеть его. Хотя с чего его жалеть, то?
— У тебя очень много энергии. Ты очень сильная. Ты особенная. Чистые, незамутненные, нерастраченные эмоции. Огромная душа, которая только ищет себя. И… Это странно, да, но я влюбился в эту энергию. В тот источник силы, которым ты являешься.
Кажется так закатывать глаза просто невозможно физически.
Я молча хватаю сумку и собираюсь уходить.
— Да стой ты! — он преграждает мне дорогу.
— Блин. Ты служишь ходячей ненависти! Из-за тебя пострадала моя подруга, из-за тебя чуть не умерла моя мать. А теперь ты мне рассказываешь про любовь? Ты с дуба рухнул или как? Ты ненормальный!
— Я, человек, а не один из богов, уж прости, такое может случиться. В нас две энергии, да. Это вообще странно, с твоей стороны забирать у кого-то право на любовь… Да даже у Гитлера жена была, и что? Насчет Маши — да мне плевать на неё и на большинство людей. А насчет матери твоей — да не умерла бы она, я просто хотел вырвать тебя из Питера. Я хотел поехать к тебе и поговорить там. Но мне немного помешал твой любовник тем, что похитил меня, блядь! Вот и встреча не задалась.
— И ты реально думаешь, что я сейчас тебя послушаю и уйду к тебе? Или что? Что у тебя, блин в башке твоей ненормальной? Ты псих?!
— Нет, не такой дурак, я на это не надеюсь, по крайней мере, сейчас. Я просто хочу, чтобы ты знала это, и знала еще кое-что очень важное. Как тот, кто заключил пакт с тобой, я обладаю некоторыми знаниями… Я видел договор, который твои братья написали. Который вы должны заключить во время ритуала.
— И что?
— Я не знаю, где он находится в вашем доме, но догадываюсь, что ты сможешь его найти. Не завещание, а именно договор. Прочти его. Лучше с кем-то, если не сможешь понять тонкостей.
— Зачем?!
— Ты поймешь. Просто прочти договор. Я больше ничего от тебя не требую, но просто знаю, что если, — он будто не знает, что сказать за «если». — В общем, мои двери для тебя открыты будут всегда. Даже если меня накажут. Всё.
— Это всё?
— Да. Это всё, — выдыхает он.
В какой-то момент мне становится даже жалко его по взгляду. Но, я отбрасываю эту мысль. Ненавидеть нельзя, жалеть тоже. Да пошел он!
— Тогда пошёл ты нахуй, — выдыхаю я. — Надеюсь, больше не встретимся.
Я толкаю его, и иду наконец-то в храм.
— Прочти договор, — слышу я за спиной.
Я молчу.
Прихожу в себя только тогда, когда оказываюсь в знакомой локации.
Но пытаясь пройти через порог, я понимаю, что меня что-то не пускает.
Как будто огромная стеклянная стена передо мною.
— Блин. Эй! Помогите! — я кричу и стучу по «стеклу».
Красавицы, как обычно слоняющиеся по коридорам, удивленно останавливаются. Подбегает Карина.
— Ух ты! — восклицает она.
— Да что такое?! — кричу я снова стучу по «стеклу».
— В тебе слишком много ненависти. Что на гаишника наткнулась? Взятку потребовал? — спрашивает она и так невинно хлопает большими, чуть зауженными глазами что я смеюсь.
— Да, именно что на гаишника, — с сарказмом отвечаю я.
Самое забавное, что как только моё внимание переключается с разговора с Олегом на Карину — стекло исчезает и моя ладонь неожиданно входит в пустоту воздуха.
— Я рада что ты здесь, — вздыхаю я.
— Да, я тоже. Не понимаю, честно говоря: сюда входят разные люди, но такого, чтобы из-за ненависти они не могли пройти — я вижу первый раз, — бормочет она.
— А у меня новая теория — мне сказали, что на самом деле тот, кто может сильно любить и кто-то может сильно ненавидеть. Что думаешь?
— Не знаю. Если мы говорим про частую ненависть, а не про какой-нибудь безразличие, то возможно, да. Я хотела сказать, я говорила с Олей.
— Так с этого момента замолкаешь, мы приходим к тебе в комнату и спокойно всё обсуждаем.
Карина послушно кивает.
Она провожает меня в свою комнату, которая оказывается простенькой, светлой и заполненной плакатами полуголых танцовщиц на высоких каблуках.
— Так у меня есть сейчас два вывода, и мне нужно, чтобы ты их подтвердила или опровергла, — говорю я, оглядывая все это великолепие. — Во-первых, в тебе не умерла тринадцатилетняя неформалка которая обожает везде клеить плакаты?
— Каюсь, это правда, — хихикает она.
— Во-вторых, кажется ты бисексуальна. Или ты тринадцатилетний подросток мужского пола?
— Нет и нет. Я просто восхищаюсь красотой женского тела, — заявляет она.
— Это так называется? Я подобное видела только у парней в крайней стадии спермотоксикоза.
— Нефиг все опошлять! Если ко мне придется самая красивая женщина из всех них и предложит все самое интересное… То я просто усажу её пить чай. Или танцевать. Разве ты никогда не любила человека, просто за его красоту, наслаждаясь им как картинкой?
— Ладно, я не настолько большой фанат красоты, — пожимаю я плечами. — Забираюсь на высокую постель Карины. И приглашаю ее сесть рядом. — Ну что там с Олей?
— Ну мы поговорили. В общем, то была права, она уже место себе не находила.
— И как прошло?
— Сначала ужасно. В первый день мы… мы просто разругались, опять. Но потом она сказала, что вы куда-то уехали. И у нее было больше времени, чтобы подумать. В общем, она приняла моё новое занятие. И сказал, что главное, чтобы я была счастлива, а всё остальное… это второстепенно. Утром мы тоже говорили, аж расплакались обе. Вот.
— Ну видишь, как прекрасно, — я вздыхаю. Наконец-то хоть одна проблема решена!
— Да, прекрасно. И это всё благодаря тебе.
— Нет, это все благодаря твоей смелости, я просто тебя подтолкнула, — киваю я.
— Я бы сама в жизни бы я не позвонила, — Карина опускает голову. Мне кажется, что у нее даже глаза на мокром месте.
— Ну ты чего, все же хорошо, — толкаю её слегка.
— Ты говорила про правду, что? Правду нужно знать. Какой бы она ни была?
— Ну да.
— Я кое-что знаю. Правду она может тебе очень не понравиться.
— Правда о чем?
— О братьях.
Она смотрит на меня как-то испуганно.
