Неожиданно в руках Паулина появилась корявая сухая ветка. Он пронырливо вытащил ей из зеленых кустов, так словно она заранее была им там припрятана для подобного случая. И как опытный монах Шаолинь, он начал избивать Люсьена по корпусу: справа, слева, справа, слева. Тяжелые лязги ударов по телу больно было даже слушать.
— Ты ведешь себя как ребенок, у которого отняли игрушку, – переводя дыхание, бросил ему в лицо Люсьен.
— Это была моя любимая игрушка, – ответил Паулин, рассекая воздух тяжелой палкой, и нисколько не смущаясь, что подает своему же сыну дурной пример.
Он промахнулся, и Люсьен сноровисто схватил за второй конец палки. Они боролись за право владеть единственным оружием в этом сражении. Снова падали и поднимались, не упуская возможности сделать противнику как можно больнее: ударить коленом в грудь, локтем по спине, кулаком в бровь.
И гнев обманутого мужа
вдруг адским пламенем из глаз
летит стрелой, вселяя ужас
в его угрозы злобных фраз:
«Я не позволю стать счастливой
с твоим поэтом молодым…
была женой ты мне строптивой…
не будет больше он живым.
Убью за грех и в наказанье
за похищение тебя,
за причиненные страданья
жестокой правдой бытия».
Паулин во все горло орал, что убьет Люсьена. Он был уверен в своих силах и решительно кидался в драку. За невысоким забором образовалась кучка любопытных подростков. С тротуара, раскрыв рты, они с интересом наблюдали за происходящим. Бабушка с тростью, ускорив шаг и постоянно оглядываясь в сторону сцепившихся мужчин, громко возмущалась тем, что среди белого дня зрелые дядьки устроили разборки. Больше наблюдать безучастно я не могла.
— Елисей, бегом обратно в садик, – уже не сдерживая слез отчаянья, я поспешила спрятать ребенка среди детей и за одно попросить двух пап, которых я видела в коридоре, помочь разнять дерущихся мужа и любовника.
Мы вновь перешагнули порог детсада. А бабушка уже и успела поднять всех на уши. Повариха и одна нянечка первыми поспешили посмотреть, что же происходит за стенами детсада, да и только. Они вышли с помещения, устремив свои взгляды в угол зеленой лужайки, где на фоне густых кустов Паулин торопливо уходил по газону, волоча поврежденную ногу и, видимо, боялся на неё даже наступать.
Удары кулаками в челюсть…
мой принц еще на высоте,
а мужа хлещет злая ревность,
твердя ему о правоте.
Я не желала ход событий
до точки «игрек» доводить,
и до минут кровопролитий
мужчин хотела вразумить.
Меня уже никто не слышал,
и в драке на глазах детей
у обоих слетала крыша
от возмутительных идей…
Дети и мамы, и папы выходили на улицу, и шли себе спокойно, даже не думая вмешиваться. Ступая по квадратным плиткам, они как неправильные шахматные фигуры просто шли вперед.
— Остановите их, ну, кто-нибудь, – я перешла на громкий крик. И меня услышали.
Лицо Люсьена было разбитым. Синяки и ссадины, кровь, размазанная по подбородку, багровые потеки по шее, испачканная и порванная рубашка – ужас. Он шел мне навстречу. Но Паулин резко и неожиданно снова набросился на него сзади. Люсьен ловко присел, поворачиваясь к врагу лицом и прикрываясь щитом из сильных рук. Увесистые тумаки снова посыпались градом.
Тем временем к детскому саду подъехали еще две машины. Были ли это родители, приехавшие забрать детей, или случайные свидетели кровавой драки, я не знала. Но они не стояли истуканами и не проходили мимо, а сразу же поторопились разнять двоих «сумасшедших».
Потоком кровь на их рубашки
стекала в страшной тишине,
и капель спелые фисташки
чернели в лучезарном дне.
Автомобили тормозили,
прохожие полезли в бой...
бессовестно, но полюбили
друг друга этой мы весной.
Люсьен тоже довольно умело бил Паулина по лицу кулаками. После очередного удара, мой избитый муж упал на землю, свернулся клубком и закрылся руками. Он сдался. Помощь двух смельчаков не понадобилась.
Угомонились. Я так рада,
что стихли лязги кулаков…
а ярким пламенем из ада
не возвращается любовь,
не избежать расплаты часа,
и круг, начертанный судьбой,
не разорвать как цепи трассы
одной безадресной мольбой.
Те двое подбежали к Паулину, и мне до них больше не было никакого дела, как и до состояния мужа. Все внимание я переключила на своего рыцаря, широкоплечего сильного мужчину, доказавшего в честном бою, что он точно не даст меня никому в обиду. Я бросилась к нему. Мы бежали друг другу навстречу в солнечном дворике сада. Я смотрела в серые глаза, улавливая его двоякие чувства. В них были и проблески злых огоньков, и нежные ласковые эмоции, передаваемые мне всю глубину его любви и переживания. Я хотела тогда крепко обнять Люсьена, но он лишь взял меня за руки и остановил, не позволяя испачкаться о его рубашку.
— Не бойся, всё будет хорошо, – на удивление уравновешенно говорил Люсьен, стараясь скрыть злость, но я то уже могла понимать его, словно мы знакомы вечность.
— Можно я поухаживаю за тобой? У меня в сумочке есть влажные салфетки, – и я дрожащей рукой расстегнула тугой замочек и на ощупь стала искать нужное содержимое.
— Где Елисей, – Люсьен присматривался к собравшимся на ступенях нянькам, среди которых и стоял мой малыш, крепко обнимая подаренного мишку. – Он видел как я бил его отца?
— Надеюсь, что нет, – ответила я, вытирая пятна крови с его лица, – но то, что вы подрались, он точно понял. Глядя на вас, разве не понятно чем вы занимались?
— Мне очень жаль, что все так вышло. Я бы не хотел, чтобы Елисей с первого дня нашего знакомства возненавидел меня.
Его глаза смотрели печально то на меня, то в сторону Елисея. Люсьен даже краем глаза поглядывал на другой край газона, где Паулину уже помогли подняться.
— Елисей еще маленький, он не знает что такое ненависть. И, кстати, нам нужно скорее отсюда уходить, я неловко себя чувствую под пристальным вниманием окружающих.
— Забираем малыша, и едим в гостиницу…
Таксист подозрительно окинул оком Люсьена, но ничего не стал говорить, было итак понятно, что он беспокоился за чистоту сидений своего авто.
— На набережную р. Кальмиус, к гостинице «Эдем», – я невольно вспомнила нашу ночь в «Пассаже», и мне захотелось её повторить. Но уже не на берегу Черного моря, а в живописном уголке Донецка.
