Краем глаза она заметила два знакомых силуэта – Халида и Заира спешили полюбоваться на ссору достойного Сулеймана и его нежной супруги.
Объяснение меж тем разгорелось не на шутку. За зычным голосом жены звездочета голоса его самого слышно не было. Зато хорошо были слышны звуки, поразительно похожие на удары по тучному телу. И слышались иногда вскрики, увы, совершенно непохожие на вздохи страсти, а более всего напоминающие крики боли.
– Ох, сестры, что-то не хочется мне тут долго оставаться, – пробормотала Саида.
– Да, пора, наверное, оставить голубков. Пусть воркуют сами, – согласно кивнула и Халида.
Но Заира слушала этот скандал, полузакрыв глаза, и на лице ее было написано искреннее удовольствие.
– Ах, дорогие мои подружки, – проговорила она, – я мечтала об этом весь последний год. Ну давайте послушаем еще немножко!..
Саида рассмеялась и потащила девушку по дорожке прочь.
– Не завидуй, добрая моя Заира, пусть себе ссорятся.
– О да… Как я сейчас завидую его жене… О, как завидую!
– Что, тебе тоже хочется поискать ребра на его жирном теле?
– Да я убить его готова! – внезапно со злостью сказала Заира. – Он украл у меня три долгих года! Он украл у меня веру в любовь! Я, должно быть, никогда больше не смогу поверить ни в чьи чувства. Так и умру одинокой злой старухой…
– Ну-у, сестричка. Не стоит так говорить. И убивать этого мерзкого слизняка тоже не надо. Во-первых, лучше, чем его жена, ты этого сделать не сможешь, а во-вторых…
Но что во-вторых, она договорить не успела. Двери бывшего гнездышка «птичечки» распахнулись, и звездочет, тряся телесами и придерживая у чресл нечто, напоминавшее половину его собственных шаровар, припустил по улице прочь. Следом за ним, по-прежнему размахивая колотушкой, бежала его нежная и любящая супруга, крича вдогонку донельзя ласковые слова.
От улицы Весенних снов до улицы Яблонь путь был вовсе не близким, и девушки предвкушали удовольствие, с которым весь город будет наблюдать за звездочетом и его женой.
– Жаль, – проговорила Заира, – что стражников позвать не успели…
Халида улыбнулась. Но, конечно, не стала говорить своим приятельницам, что стража была предупреждена. И если Аллах всемилостивый все же позволит звездочету живым добраться до дома, то там его будет ждать недурной сюрприз. Ибо не к лицу правоверному да к тому же мудрецу содержать любовниц… И попасться на этом.
Диван молчал.
«Одним меньше», – подумал Шимас и еще раз обвел глазами безмолвных мудрецов. Удивительно, но на их лицах не было ни следа удивления.
– Да будет так, – задумчиво проговорил визирь. – Стража!
«Ого, мудрецы… Так вот кого вы боитесь! Не я вам страшен, а стражники. Пугает вас не ложь или подлость, а сила и глубокие подвалы зиндана. Ну что ж, это и для меня станет отличным уроком!» – Все это пронеслось в голове Шимаса в единый миг. Ибо стоило ему только позвать стражников, как лица советников и мудрецов из равнодушных превратились в наполненные не просто страхом, но даже ужасом.
– Препроводите попечителя заведений призрения в судебную палату. Должно быть, там его уже заждались.
И вновь визирь увидел чудо – лица мудрецов и советников, всего мгновение назад столь напуганные, столь полные паники, вдруг стали просто усталыми лицами людей, которые в тяжких, но праведных трудах провели весь долгий день.
– О Аллах всесильный и всемилостивый, – проговорил Шимас едва слышно, – воистину никаким лицедеям не сравниться с диваном… Да и мне еще многому предстоит научиться у этих уважаемых людей.
Визирь неподвижно восседал на высоких подушках. Мимо него тянулись, выходя, мудрецы. Но заседание на сегодня было еще не закончено.
– Уважаемый казначей, почтенные советники казначея… Нам с вами предстоит еще немного побеседовать.
«Воистину, сегодня удивительный день. Теперь передо мной лицо уважаемого человека, изможденного тяжким трудом, но отдающего все силы на глупые прихоти мальчишки-визиря… И этот уважаемый человек великий лицедей… Жаль только, что он так и останется непризнанным!»
Казначей вновь опустился на свое место. Замерли предупредительно за его спиной и советники казначея. Визирь, щелкнув пальцами, призвал к себе мальчишку-писца.
– Друг мой, приведи сюда старшину писцов.
Мальчишка, поклонившись, бросился исполнять приказание. В диване стояла всеобъемлющая, гулкая, страшная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием казначея. О, как он был глуп, решив, что сегодня вполне разумно будет все же посетить диван – ведь надо же в присутствии появляться хотя бы изредка. «Аллах всесильный! Лучше бы я этот день провел дома! Или отправился в веселый квартал… Или в долгое странствие!»
Предчувствия редко посещали Исмаила-ага. Но сейчас он был более чем неспокоен; он был не просто встревожен – его била крупная дрожь.
А началось все в тот миг, когда визирь в первый раз обратился к нему с вопросом, хватит ли средств в казне на проект несчастного попечителя заведений призрения, глупого сластолюбца Ахматуллы.
Хотя, по здравом размышлении, визирь был бы полным глупцом, если бы не поинтересовался его, казначея, мнением – или если бы не повелел проверить состояние дел в казне, списки кредиторов и должников. Но о проверке казначей ничего не знал, а потому вопрос визиря застал его врасплох. О, сначала ему показалось, что его велеречивого ответа хватило этому молодому глупцу. Но сейчас… Увы, слишком сосредоточенным был взгляд визиря. Вот поэтому так тяжко билось сердце казначея, поэтому он чуть ослабил ворот шелковой рубахи.
Послышались шаги. Но вместо старшины писцов появился главный стражник дивана. «Счастливец, – вдруг подумал казначей. – Ему не грозит отставка только за то, что он служил еще отцу нынешнего халифа!»
Взор главного стражника дивана был холоден, он спокойно смотрел перед собой, позволив себе не глубокий поклон, а легкий кивок головой.
– Достойный охранитель порядка, уважаемый Искендер! Прошу тебя оставаться здесь, в главном зале для заседаний дивана. После недолгой, но, думаю, весьма содержательной беседы с достойным Исмаилом, почтенным казначеем, я передам тебе другие поручения.
И вновь главный стражник дивана чуть склонился. «Как кукла! – со страхом глядя на него, подумал казначей. – Он не живой человек, а просто деревянная кукла!»
И диван объяла тишина. Исмаил-ага задыхался, ему казалось, что воздуха в пышном зале не осталось вовсе. От Шимаса, конечно, не укрылось паническое состояние казначея. Увы, оно преотлично подтверждало сухие факты, более чем лаконично изложенные в записке старшины писцов, который теперь имел полное право именоваться главным письмоводителем и делопроизводителем дивана.
