Но Нэш несвободен.
А Кэш наоборот.
Нэш ничего мне не обещает.
Кэш хочет быть честным и дать мне то, что может.
Стоит ли связывать с одним из них свою жизнь? Или мне лучше повернуться спиной к ним обоим? И убежать.
Чувствуя мое настроение, Джинджер меняет тему на гораздо менее депрессивную – секс-игрушки.
Ох, Джинджер!
* * *
Ужасаюсь, когда, войдя в дом, вижу посреди гостиной больничную койку. Сердце падает на лиственничный пол с глухим стуком, который слышу только я.
Вот отец сидит в любимом кресле-качалке, положив закованную в гипс ногу на подушку. От этой картины мне становится немного легче, хотя я все равно в смятении. Гипс не на нижней части ноги, как я думала. Он до самого паха. Отец сломал бедро. И никто мне не сказал.
Провалились бы они все к черту!
Я ставлю вещи на пол и прямиком к отцу – руки уперла в бедра, вся в праведном гневе.
– И ты не мог позвонить и сказать мне? По твоей милости я узнала все последней, от Джинджер, через несколько дней.
По выражению его светло-карих глаз вижу, что он настроен пригладить мои взъерошенные перья. Именно это желание избегать конфликтов в конце концов заставило мать бросить его и отправиться на поиски более зеленых, более тучных пастбищ. И более богатых. И более прибыльных. Вообще-то говоря, любых других, помимо того, на котором она паслась. Корова!
Иногда это все, что я могу сделать, чтобы не ненавидеть ее.
– Ну, Панк, – начинает отец, используя мое детское прозвище, отчего я всегда становлюсь как замазка в его руках. – Ты ведь знаешь, я от тебя никогда ничего не скрываю, если только не считаю, что так будет лучше. У тебя и своих проблем достаточно с этой новой работой, с учебой – весь последний год, – с кузиной, у которой ты живешь. Я не хотел увеличивать твою ношу. Попробуй посмотреть на ситуацию с моей стороны, – мягко завершает он.
Не могу сердиться, когда отец такой. Хотя, должна признаться, это может очень раздражать.
Я опускаюсь на колени у его ног:
– Пап, ты должен был позвонить.
– Лив, ты ничего не могла сделать. Только переживала бы. А теперь ты потеряешь работу. Из-за меня.
– Это не так важно. Джинджер говорила о ягнятах. Я быстренько сделаю все, что надо, и вернусь на работу.
Отец закрывает глаза, откидывает голову на подголовник и покачивается взад-вперед, сдерживая гнев. Несколько секунд он молчит, эффектно подводя черту под этой частью разговора.
Еще одна его досадная привычка. Он просто перестает – говорить, спорить. Просто… перестает.
Я замечаю несколько новых седых волосков у него на висках, в прошлый раз их не было. И кажется, складки, обрамляющие его рот, залегли глубже. Сегодня он выглядит намного старше своих сорока шести лет. Тяжелая жизнь, полная разочарований, берет свое. И теперь это проявляется.
– Чем тебе помочь, папа? Я здесь, так что можешь поручить мне какую-нибудь работу. Как твои книги?
Отец не смотрит на меня, но отвечает:
– Книги в порядке. Пока тебя нет, вести их мне помогает Джолин.
Я скрежещу зубами. Джолин считает себя бухгалтером. Только никакой она не бухгалтер, и близко не стояла. Уверена, там столько всего напутано. Я тяжело вздыхаю и меняю тему:
– А что с домом? Надо что-нибудь сделать?
Наконец отец поднимает голову и смотрит на меня. Глаза веселые.
– Я взрослый мужчина, Лив. Я умею справляться сам, без пекущейся обо мне доченьки.
Округляю глаза:
– Мне это известно, папа. Я совсем не о том говорю, ты сам знаешь.
Отец протягивает руку и хватает прядь моих волос рядом с ухом. Дергает, совсем так же, как тягал меня за хвостики, когда я была маленькой.
– Я знаю, о чем ты. Но кроме того, знаю, что ты считаешь, мол, заботиться обо мне – это твой долг, особенно после того, как твоя мать ушла. Но это не так, дорогая. Если я буду видеть, как ты гробишь свою жизнь, все время возвращаясь сюда, это меня доконает. Иди и ищи себе лучшей доли где-нибудь в другом месте. Вот что сделает меня счастливым.
– Но, папа, я не…
– Я знаю тебя, Оливия Рени. Я тебя вырастил. Знаю, что́ ты планируешь и как рассуждаешь. И я прошу тебя не делать этого. Просто оставь меня здесь, в этой жизни. А для тебя найдется что-нибудь получше в другом месте.
– Папа, я люблю этих овец и эту ферму. Ты сам знаешь.
– А кто говорит, что не любишь? И мы всегда будем здесь. Чтобы ты могла приехать в гости. И однажды, когда меня не станет, все это будет твоим и ты поступишь с этим, как захочешь. Но пока это все мое. Мои проблемы, моя жизнь, мои тревоги. Не твои. Твоя забота – получить образование и найти хорошую работу, чтобы переплюнуть своего старика раз в десять. Тогда, может быть, я позволю тебе вернуться домой. Как тебе это нравится?
Я знаю, что он делает, к чему ведет разговор. И понимаю это. Я чувствую свою вину. Но согласно киваю и улыбаюсь отцу только для того, чтобы его успокоить. Он не знает одного: я никогда не брошу его, как она. Никогда. И никогда не променяю людей, которых люблю, на легкую жизнь. Никогда.
– Раз уж ты здесь, у меня есть просьба. Ну, на самом деле две.
– Назови.
– Я там собрал все для чаквэгон бинс[8]. Приготовишь на ужин?
– Это твое любимое блюдо. Конечно приготовлю.
– Хорошая девочка.
Он улыбается мне несколько секунд, а потом отвлекается на шоу, которое смотрел по телевизору.
– Пап?
– А? – спрашивает он и смотрит на меня, изумленно выгнув брови.
– Вторая просьба?
Отец сперва хмурится, но тут же его лицо проясняется.
– Ох! Ох, правильно. Джинджер и Тэд хотят, чтобы ты заглянула к ним вечерком на запоздалую прощальную вечеринку.
Качаю головой:
– Я тебя не оставлю ради того, чтобы пойти…
– Нет, ты оставишь. Вечером будет игра. Я хочу посмотреть ее спокойно, а ты пока повеселишься с друзьями. Разве старый больной отец слишком о многом просит свою дочь?
Я фыркаю.
– Как будто я могу отказаться, когда ты так все обставил.
И снова я понимаю, что́ он делает. И почему. Но на этот раз уступаю только потому, что знаю, как он любит футбол и, может быть, искренне хочет посмотреть матч в одиночестве, чтобы я не сновала вокруг с вопросами о давлении, когда он увлечется и начнет ругаться на телевизор.
Отец поворачивается к экрану с довольной улыбкой. На этот раз я оставляю его в покое и отправляюсь готовить ужин.
* * *
Вхожу в бар «У Тэда», меня встречают свистом. Я застенчиво одергиваю юбку. Плохо, когда нет времени собрать сумку. В результате в моем распоряжении только одежда из домашнего шкафа, а я выросла из нее еще года два назад.
Черная юбка короче, чем мне хотелось бы, а футболка, которую я надела с юбкой, немного сильнее подчеркивает формы, чем это необходимо, не говоря уже о том, что я не припоминаю, чтобы эта одежка так слабо прикрывала живот. Если бы я не была взрослой, отец, наверное, не позволил бы мне выйти из дома, пока не переоденусь. К несчастью, кроме трико для йоги и заляпанных краской шортов – джинсов с обрезанными штанинами, – другого выбора у меня не было, вот и пришлось нацепить короткую юбку и тесную футболку.
