20
***
Всех людей можно поделить на два подвида. Подвид первый — это люди, у которых от волнения крутит живот, и подвид второй — соответственно, люди, у которых не крутит.
К сожалению, я — подвид первый.
С самого утра я с трудом смогла поесть. Уговаривала себя — мол, Рита, ты взрослая девочка, а так трясёшься при мысли о том, что придётся с Мишиным в одном СВ ехать. Он же человек всё-таки, а не каракатица какая-нибудь. И он же тебе обещал. И извинился. Не будет он тебе гвозди в постельное бельё подкладывать и перцем полотенце посыпать.
Но если бы дело было только в Мишине…
В общем, да — как только я увидела его на вокзале такого отдыхательно-расслабленного, то сразу показалась самой себе маленькой восемнадцатилетней Ромашкой, по-прежнему беззащитной перед ним. Столько лет прошло, а я всё не могу ничего ему противопоставить, словно по уши влюблённый подросток. Я даже с матерью научилась бороться, а вот с Мишиным…
Хотя, наверное, я льщу самой себе. Никогда я не боролась, убегала просто. Отрицание проблемы — лучший способ её решить, верно, Рита?
Угу…
.
В купе я сразу убрала чемодан и села на своё место в некоторой растерянности. Даже позавидовала Мишину — он явно никакой растерянности, и уж тем более неловкости, не испытывал. Плюхнулся напротив и начал рыться в своём чемодане.
— Не знаю, как ты, а я собираюсь пообедать, — заявил он мне, вытаскивая на свет божий здоровенный пакет со всякой снедью. — Я утром почти не завтракал и теперь дико хочу кушать.
— Может, дождёмся, пока поедем? — предложила я неуверенно, но Сергей только отмахнулся, раскладывая на столе содержимое своего пакета.
— Вот ещё. Думаешь, проводница еды не видела? Переживёт. Вот только… — Мишин задумчиво оглядел меня всю — от поднятых на макушку очков до аккуратных белых босоножек. — Если ты тоже собираешься есть, я советую тебе переодеться. Ты вон, во всём белом, как невеста. Вдруг испачкаешься?
— Ну не во всём. У меня есть ещё зелёные бусы…
— Ну да, ну да, — покивал головой Мишин, открывая здоровенный лоток, откуда сразу начал доноситься аромат жареной курицы. — Ты как одна моя знакомая нудистка. Полезла она в море, а море слегка штормило, волны были большие, вот её и отнесло на обычный пляж. И каждый раз, когда она рассказывает эту историю, все спрашивают: а что, на тебе совсем никакой одежды не было? А она отвечает: «Ну почему? На мне был крестик!»
Я прыснула в кулак, живо представив себе эту прелестную картину.
— Вот и не надо мне про бусы. Переодеваться будешь? А потом пообедаем.
Одежда для переодевания у меня имелась, поэтому я кивнула, а секундой спустя вытаращила глаза, когда Мишин откинулся на диван, вальяжно махнул рукой и проговорил:
— Ну давай, переодевайся!
Пару мгновений я ещё смотрела на него, чувствуя, как внутри вскипают то ли обида, то ли раздражение, а потом Сергей покачал головой, вновь сел нормально и сказал:
— Ромашка, я пошутил. Пожалуйста, постарайся не принимать в штыки любые мои слова. Это была просто шутка, хоть и дурацкая.
Я немного смутилась, даже хотела извиниться, но не успела — Мишин вскочил с места и, пробормотав: «Переодевайся спокойно» — вышел из купе, прикрыв дверь.
И почему мне сейчас кажется, что из нас двоих именно я так и не выросла?
.
В качестве одежды для поезда я взяла с собой светло-зелёное летнее платье с… ромашкой. Его подарил мне Матвей после нашей с ним «свадьбы», с широкой улыбкой на лице пожелав, чтобы оно осталось единственным напоминанием о моей прошлой жизни.
Я тогда действительно хотела начать всё заново, даже попросила его называть меня не Ритой, а Машей. Он так и делал, и для его дочери я не «тётя Рита», а «тётя Маша». Мне тогда казалось — смена имени поможет справиться со страхом. Может быть, это и помогало, но гораздо сильнее справляться со страхом мне помогал сам Матвей.
Зря я, наверное, взяла с собой именно это платье. Рефлекс сработал — не подумала, запихнула в сумку традиционную одежду для поезда. Платье было из вискозы и не мялось даже после сна. Но Мишин по этой ромашке наверняка пройдётся…
Ну и ладно. Ну и пусть проходится. Ничего он не понимает. Его-то всю жизнь все любили, в отличие от меня.
Поезд тронулся, и я, одёрнув платье и посмотревшись в зеркало, чтобы убедиться в пристойности вида, открыла дверь.
— Заходи, я переоделась.
Сергей шагнул внутрь, но почти сразу застыл, испепеляя меня взглядом. Я как-то неловко плюхнулась на сиденье, не опуская головы — не в силах была оторваться от его горящих глаз, — сглотнула и пробормотала:
— Что-то случилось?
Мишин вздрогнул, моргнул, и я выдохнула — его лицо вновь стало нормальным.
— А? Да не. Задумался просто.
Он сел напротив, а я внезапно поняла, в чём дело.
Нет-нет, не в ромашке на моём платье. Просто оно было не настолько свободным, как мои обычные повседневные вещи, ещё и юбка короткая. Мишин никогда не видел меня в подобном наряде.
