– Нет, будем… Это надо обсудить. Я поговорил сегодня с Люком Доре, директором BTV. Он давно уже хотел вставить в вечернюю сетку вещания какую-нибудь передачу о культуре. Прайм-тайм по четвергам у нас зависает, мы теряем аудиторию. До сих пор я с ним не соглашался, но теперь готов дать ему зеленый свет.
Прайм-тайм, аудитория, зеленый свет – когда он так говорил, его работа казалась мне простой и веселой, как партия в подкидного. В этой игре Дэвид, кстати, всегда выигрывал, разумеется.
– Ну и что? – я сделала вид, что не догадываюсь, какой козырь он прячет в рукаве.
Дэвид взял меня за руку.
– А вот что, мадемуазель Лоран… Мне бы следовало сказать, мадам Барле… Имею удовольствие вам сообщить, что через несколько недель в эфир выходит новая передача на канале BTV под названием «Новости культурной жизни», и вы будете ее ведущей.
– Ты шутишь?
– Вовсе нет! Я достал кое-какие пробные записи, сделанные в Высшей школе журналистики, и показал их Луи. Ему понравилось.
– Но, Дэвид… Я никогда в жизни не работала в прямом эфире!
– Ну и что! Сделаешь, как девяносто девять процентов ведущих на телевидении: научишься по ходу.
Он отпустил мою руку и встал, словно по команде своей секретарши Хлои, в обязанности которой, по всей вероятности, входило следить за его расписанием.
– Название передачи, конечно, предварительное, если тебе не нравится, можешь придумать другое. А теперь мне придется тебя оставить, я и так уже на две минуты опаздываю. Мы вечером поговорим об этом дома.
Мой будущий супруг в очередной раз перевернул всю мою жизнь так, как я даже не смела и мечтать. А мой начальник только что оставил меня в одиночестве, даже не попрощавшись.
К несчастью для меня, то был один и тот же мужчина.
Никогда раньше электричка в Нантерр не казалась мне такой уютной, а путь из Парижа в пригород – таким коротким. Я позабыла все свои тревоги: и злонамеренные козни Луи, и не менее беспокоящие меня письма от моего анонимного мучителя. Кажется, я даже пару раз зачем-то глупо улыбнулась соседу напротив. Мне хотелось, чтобы мое блаженно-счастливое состояние перешло к другим пассажирам и каждый мог бы продолжить свой путь, закутавшись в облачко личного счастья. Впрочем, наверное, это было уж слишком…
За окнами вечерняя заря окрасила серые пригороды в ласковые оптимистические цвета, и даже мое захолустье показалось мне очаровательным.
У меня было такое прекрасное настроение, что я не зашла в комиссариат, хотя всю неделю собиралась это сделать, я даже забыла заскочить в булочную, чтобы купить маме сладости. Предложение Дэвида стерло из памяти все мои страхи, все опасения.
– Ничего, – сказала Мод, встречая меня у порога в своем стареньком халатике. – Я сделала мясное рагу по бабушкиному рецепту.
По ее виду нельзя было определить ни возраста, ни происхождения, но болезнь уже наложила свою печать: постоянно серый, нездоровый цвет лица, морщины, которые с каждым днем, казалось, становились все глубже, тяжелая поступь и медлительность в каждом движении…
Поначалу я испытывала угрызения совести, безуспешно стараясь скрыть свою радость перед ней. Я взялась помешивать рагу, наслаждаясь пленительным ароматом лаврового листа и муската, щекотавшим мне ноздри. Словно разделяя мое настроение, Фелисите, мурлыкая, терлась об мои ноги.
Я постаралась свести к минимуму рассказ о возможностях, открывшихся передо мной благодаря великодушному поступку Дэвида, но мама прекрасно знала мое положение и потому смогла оценить его по достоинству:
– Это замечательно, дорогая! Просто здорово…
Она прижалась к моей спине и обняла меня своими слабыми руками, такими слабыми, что мне почудилось, она обхватила меня, чтобы не упасть. Продолжая помешивать мясо, не отрывая глаз от густой кипящей подливки, я другой рукой ласково обняла ее.
– Да, конечно, но…
– …но?
– Мне неловко, что он делает это для меня.
– Почему?
– Ну, ты ведь понимаешь, мне же всего двадцать три года, я только что окончила университет, и тут вдруг – моя собственная передача, в вечерний прайм-тайм, на одном из самых популярных каналов во Франции. Ты только представь себе, как на меня будут смотреть, как оценивать, что подумают?
– Что кому-то иногда везет? – улыбнулась она, понимая, что ее предположение, по крайней мере, наивно.
– Нет, что кого-то проталкивают. И, поверь, если я не буду безупречна, меня заклюют!
Она прижалась щекой к моей спине, как делают дети, и сказала изменившимся от болезни и дрогнувшим от чувств голосом:
– Но ты будешь безупречной, Эль. Это точно!
– Ах, мама… – вздохнула я. – Хорошо бы, конечно, но, поверь, такого рода протекция, особенно в этой среде, обходится очень дорого. Вообрази, как озлобятся люди, когда подружка патрона ни с того ни с сего появится в эфире: зрители, комментаторы, критики, я уж не говорю о тех ведущих, которых из-за меня отодвинули в сторону. Я ведь сама от этого столько раз страдала.
Я вспомнила об эсэмэске с отказом в собеседовании, полученной несколько часов назад, но тут же выкинула это из головы. На близком расстоянии я чувствовала простой аромат розовой воды, постоянно сопровождающий маму. Он обычно оказывал на меня успокаивающее воздействие, но сейчас смешивался с запахом готовящегося мяса.
– Что касается меня, я не думаю, что это удача или счастливое стечение обстоятельств, – сказала она со всей твердостью, на которую еще была способна. – Если с тобой такое случилось, будь уверена, ты это заслужила.
– Хм…
– Ты говорила, что этому Люку, как там его, понравились твои работы?
– Да, по крайней мере, со слов Дэвида. Но у меня такое впечатление, что он просто хотел польстить своему патрону.
Мне же не случайно показалось, что мой жених был не в своей тарелке сегодня.
– Похоже, ты не слишком уважительно относишься к своему молодому человеку, – заявила она, стараясь, правда, произнести эти слова как можно мягче.
– К кому? К Дэвиду?
– Ты могла бы проявлять больше доверия к его мнению. В конце концов, ты же сама сказала, что он руководит крупным телеканалом. Если он считает тебя достаточно компетентной, чтобы вести передачу в эфире, не вижу причин не верить ему.
Я, онемев от неожиданного упрека, смотрела на маму вытаращенными глазами, потом перевела взгляд в глубину гостиной, где через полуоткрытую дверь виднелся старинный буфет, весь уставленный моими фотографиями, которые Мод собирала с особой тщательностью. Там как в мемориальном музее были собраны моменты моих детских мини-побед, школьных памятных событий, вплоть до дня, когда я закончила бакалавриат, и самое последнее фото – я в объятиях Сони с дипломом об окончании университета в руках.
