— Я имел в виду, что лично мне плевать на вред от чайных пакетиков после того, что я пережил.
— О, прости. Это, конечно, глупо и бестактно с моей стороны…
— За что ты извиняешься? Ты меня ничуть не задела. Если я вечно попадаю в передряги, не значит, что нужно наплевать на советы от мамы. Вот так-то лучше, — кивнул я, глядя на полупустую тарелку и, заблаговременно поставив чашки с чертовыми пакетиками, разлил в них кипяток. — А теперь чай. От одного раза ничего не случится. А ты зато на человека станешь похожей. Что ты делала на улице? Там же дождь.
— Вышла на минутку свежим воздухом подышать.
Тая бледными пальцами обхватила горячую чашку, очевидно грея руки, бросила на меня осторожный взгляд, от которого захотелось выстрелить себе в лоб. Когда она уже перестанет меня бояться?!
— А чего принеслась сюда с улицы с сумасшедшими глазами?
— Переживала за тебя…
— Но здесь охрана, не было причины волноваться. Или ты насмотрелась фильмов, в которых переодетые в медсестер убийцы вкалывают через трубку капельницы смертельный яд?
— Это не смешно, Максим! Вот ты весь в этом. Шутишь постоянно, смеешься там, где не стоит.
— А ты чересчур серьезная и слишком сильно переживаешь зря.
— Вот поэтому мы друг другу и не подходим. Понимаешь?
— В самом деле? Из-за разных характеров? Побоку чувства, побоку наша история — главное, что мне плевать на вред чайных пакетиков, а тебе — нет?
С видом степенного вышколенного дворецкого на чайной церемонии у королевы, Тая расправилась с обсуждаемым уже который раз предметом и тяжело вздохнула.
— Ну ты же понимаешь, что дело не в этом, Максим. Я видела твои шрамы, — тихо закончила она. — Они ужасные…
— Стало противно, да? — я напрягся, чувствуя фантомную боль от ожогов.
— Нет, ну о чем ты говоришь? С чего противно?! — возмутилась Тая, звякнув ложечкой о край чашки, ее рука дрожала, и это было заметно. — Я представила всю ту боль, что ты испытывал. Я, конечно, могу сказать, что это из-за меня, но ты будешь спорить. Поэтому скажу просто, что ощущаю косвенную вину. А теперь эта пуля…
— А она тут при чем? К тебе явно отношения не имеет.
— Уверен? Ты еще не знаешь, что Борис Сергеевич… он… Ну-у…
— Подкатывает к тебе, старый хряк? — помог я Тае, видя ее нерешительность. Внутри вспыхнуло желание придушить жирного Казанову.
— Да. Откуда-то узнал мой номер, на улице караулит, заваливает подарками. Цветами. Представляешь, после нас зашел в отдел часов, поговорил с продавщицей, она сказала ему, что мне часы понравились, но точно на них не указала, так он весь прилавок купил и приволок в багажнике! — Прикрыв глаза руками, она несмело засмеялась, и от представленной картины невольно усмехнулся и я.
Ну, Турок, ну, старый ловелас. К такому даже ревновать смешно, над ним только потешаться можно.
— Цветы дарит пачками, а я их медсестрам отдаю, не выношу цветочный запах в помещении. Аллергии нет, ничего такого, просто не нравится.
— Запомню на будущее, — проговорил я свои мысли вслух, на что Тая среагировала так, как и ожидалось. Улыбка схлынула с лица, она снова вздохнула.
— Ты не сдашься, да? Что бы я ни сказала, как бы ни спорила, Максим Суворов решил — так и будет?
— А с чем спорить, Тая? — я взглянул на нее совершенно серьезно, без улыбки, время шуток прошло. Приподнялся с кресла и потянул ее к себе, невзирая на слабое сопротивление, усадил на колени и обхватил лицо руками. Погладил пальцами тонкую, почти прозрачную кожу, вдохнул нежный чистый аромат.
Тая положила руки мне на плечи и замерла в ожидании, а я знал, что ей сказать. Моя маленькая недотрога предоставила мне столько времени, чтобы подумать над аргументами.
— Спорить о чем? О том, что между нами есть чувства и их невозможно отрицать? С тем, что ты уже показала их мне и нет смысла делать шаг назад, превращаясь в неприступную крепость? С тем, что у нас есть своя история, но мы ее пережили? Ведь пережили, да? Иначе ты не сидела бы на коленях у меня в больнице, и не слушала мои пафосные речи, и не заняла бы соседнюю палату, чтобы приходить ко мне ночью. Милая, конечно, нас осудят, родные — твоя и моя мама, отец… Он, думаю, поймет и обрадуется. Так или иначе мы пришли друг к другу. И знаешь, я ни о чем не жалею. Ты изменила меня, понимаешь? И не только меня. Не поверишь, но мы реально с пацанами не считали тот аукцион чем-то зазорным, воспринимая просто как способ быстро закрыть кредиты. И мы их закрыли, не думая о судьбе проданных девушек. И я уверен, дождусь того момента, когда при упоминании аукциона и клуба в твоих глазах будет мелькать только неясная тень грусти, а не, как сейчас, боль. Ведь я полностью отказался от клубов, модельных агентств, всей этой грязи, а вчера звонил Жека. Представь, открывает тематический парк развлечений по проекту дочери. Это ты сделала, понимаешь? Твои слова изменили жизнь многих людей. Повлияли на нее благотворно. Не хочу даже думать, как бы жил дальше прежней жизнью. Ты молчишь, а я всё говорю, говорю, — прервался я, чувствуя, как Тая постепенно расслабляется в моих руках, впитывая каждое слово и чутко на него реагируя.
Прерывистым вздохом, взмахом пушистых ресниц, крошечной слезой, скатившейся вниз по щеке. Я провел по ней пальцем, впитал влагу подушечкой, сглотнул от невозможного, звенящего напряжения между нами, словно вокруг искрило электричество. Ждал ее ответа как самого важного в жизни…
— А я на скрипке играю снова, — прошептала она, облизнув кончиком языка губы, и я, завороженный этим робким движением, чуть не прослушал такую важную фразу. А Тая улыбнулась, давая понять, что все мои слова пролились на благодатную почву и были правильными. Наконец-то! Наконец-то я хотя бы что-то сделал так, как надо!
— И как ощущение?
Притянув Таю ближе за талию, я почувствовал боль в боку и понял, что только повязка на животе и швы удерживают от того, чтобы не воспользоваться удобной широкой койкой и не показать ей всю силу своих чувств. Но наша первая ночь не должна случиться в палате, ни за что. Тая достойна дорожки из лепестков роз, свечей, шелковых простыней…
— Пока не очень, пальцы болят, — улыбнулась она скромно, а я обратил внимание на внутреннюю поверхность ее ладони и мелкие ссадины на пальцах, перецеловал каждый под тихие смешки Таи, отдающиеся во мне триумфальной музыкой.
— Ты дашь мне время? — попросила она, подняв на меня взгляд.
— Время на что?
— Подумать…
— Опять уедешь? Пойдешь к психологу? Найдешь себе занятие и очередного клоуна в качестве буфера между нами?
Кажется, я погорячился высказать свои мысли вслух, но, господи боже мой, кто-то же должен сообщить недотроге, что она живет в коконе!
— Я… я…
— Жить ты боишься, Тая. Что люди скажут, тебя волнует. Боишься всего.
— Тебе не кажется, что у меня для этого есть основания? И что психологи и побег из родного города — это не моя прихоть, а естественное развитие событий?!
— Ну, ну, не кипятись. Я… наверное, не так выразился. Просто хочу, чтобы прошлое оставалось в прошлом. Ты же не хочешь постоянно вспоминать о тех обстоятельствах? Ведь не хочешь?
— Нет… Ты прав. Полтора года назад я дергалась от любого шороха, но время прошло, надо и правда начинать жить. Но как же Илона, Максим? Я не понимаю. Она уехала с Тони на закрытие Недели моды. Вы расстались?
— Ты ревнуешь своего итальянца? — поинтересовался вяло, без особого рвения, потому что было очевидно для меня, как обстоят дела между Таей и итальянцем.
— Он не мой, ты же знаешь. А ты? Ревнуешь свою девушку?
А вот она спросила совершенно серьезно, боясь ответа.
— Мы расстались, Тай. Знаешь, по соцсети. Увидел статус: «Я свободна, девочки, и я летаю!». Ну и всё понял.
— Статус? Какой статус? Вы даже не поговорили…
— О чем мы не поговорили?
— Ну, о вашем расставании.
— Так, милая, на дворе ночь, мы обсуждаем двух проходных людей в нашей жизни, а у меня кровь из-под бинта сочится…
