Кстати, об ужинах. И завтраках. Они просто божественны. Во многом, потому что мне безумно нравится сидеть за одним столом с крошечной Юлькой, когда она расцветает от удовольствия, что сумела мне угодить.
Перед сном мы вместе принимаем ванну. В тусклом свете больших свечей, которые расставлены то тут, то там, отражаясь от окна слабым подрагивающим мерцанием, отвлекая взгляд от вида огней ночного города, мы нежимся в пышной пене и ласкаем друг друга. Наши поцелуи, медленные и неторопливые, заставляют время остановиться, замереть, перестать отнимать у нас часы и минуты наедине, такие правильные и приятные.
Наши ночи полны страсти, как и каждое восхитительное утро. Я всегда знал, что так будет. Чувствовал это. Но крайне приятно убедиться наверняка.
И лишь одно омрачает состояние эйфории этих моментов с крошечной Юлькой. Тишина. Отсутствие действий от жены и дочери. Эта тишина давит, предвещая, что скоро наша сказка лопнет, как мыльный пузырь. И чем больше сияет от счастья Юля, тем тревожнее становится мне.
В очередной понедельник, когда я спокойно попиваю свой утренний кофе и жду, пока Юлька соберётся в вуз, мне звонит Эля и зловещим шёпотом предупреждает, что декан с ректором созывают экстренное заседание учебной комиссии.
Мне не нужно гадать, по какому поводу. Всё очевидно и даже ожидаемо. Сама Лена или же это была идея Светланы – дело десятое. Первостепенно сейчас другое.
Мне предстоит убедить весь учёный совет, что Юля – жертва… И убедить саму Юлю свидетельствовать против меня. Только это поможет сохранить ей репутацию и бюджетное место в университете.
К моменту, когда девушка выпархивает из ванной в полной готовности, я собран и спокоен.
– Юленька, сядь, пожалуйста, – зову её.
Она подбегает ко мне, звонко целуя в щёку, и занимает соседний стул. Я улыбаюсь, глядя, как она без стеснения прихлёбывает из моей чашки остывший кофе, и ненавижу каждое слово, которое должен до неё донести, ведь они разобьют её крошечное любящее сердечко на долгие дни впереди.
– Ягода, мне очень жаль, но случилось кое-что неприятное. – начинаю я. Юля меняется в лице и быстро спрашивает:
– Ты больше не хочешь жить со мной?
– Нет, конечно, нет. – заверяю её, и она выдыхает с облегчением. – Я люблю тебя и сомневаюсь, что есть что-то в целой вселенной, что изменит сей факт.
– И я люблю тебя, знаешь? – спрашивает она, заискивающе заглядывая мне в глаза.
Не могу сдержаться. Целую её пухлые губы, слизывая розовый блеск. Углубляю поцелуй, пока её дыхание не сбивается, и плавно отстраняюсь.
– Знаю, – киваю серьёзно. – И мне нужно, чтобы ты сделала кое-что для меня.
– Что? – хмурит она свои идеальные бровки.
– Сегодня будет учебная комиссия, Юль. И ты должна будешь подтвердить то, что я скажу.
– И всего-то? – веселеет она. – Конечно, никаких проблем. Скажу, что ты супер-препод и супер-босс, делов-то!
– Юль… – вздыхаю я. Сначала я хотел сказать ей правду, но в последний момент решаю промолчать. Вдруг мне удастся каким-то чудом уладить всё без её участия? – Только то, что я скажу. И если это потребуется. Договорились?
– Договорились! – кивает она, перебираясь ко мне на колени.
Она идеальна. Моя сладкая девочка. Только моя. И я готов заставить Землю вращаться в обратном направлении, лишь бы беды и горести обошли её стороной.
Но, к великому моему сожалению, ни частными беседами с деканом и ректором, ни поднятыми связями выше не удаётся остановить запущенный механизм махины под названием учебная комиссия.
К обеду меня снимают с пар и вызывают в кабинет декана. Я знаю, что Юля будет там, и надеюсь, что она сдержит своё обещание. Я смогу её защитить, только если она позволит мне это сделать. Но встречаемся мы в коридоре, практически у самых дверей кабинета Льва Борисовича.
– Здравствуйте, Юля, – тихо говорю ей, невзирая на снующих поблизости студентов. – Помните наш утренний разговор?
– Здравствуйте, Сергей Дмитрич, – церемонно отвечает она. – Помню.
– Пожалуйста, Юль, – я задерживаюсь на мгновение. – Верь мне.
– Обещаю, – шепчет она.
Я открываю дверь, пропуская её вперёд, делаю глубокий вдох и вхожу следом. Плохо, что мы явились одновременно, но тут уж карты так легли.
Никого постороннего в кабинете нет. Только несколько мужчин: декан и ректор университета, да пара чинуш из министерства, и я немного расслабляюсь. Уверен, что всё пройдёт гладко. Не для меня точно, но для Юли последствия будут минимальны.
– Здравствуйте, Сергей Дмитриевич, Юлия Владимировна. – говорит Лев Борисович. – Прошу, садитесь, и начнём.
Юля выбирает место первой. Я сажусь через несколько стульев от неё. Напротив нас учёные мужи, которые внимательно смотрят то на неё, то на меня.
– Полагаю, вы знаете, почему оказались здесь? – спрашивает у меня ректор. Я сдержанно киваю. – Юлия Владимировна, а вы знаете, зачем вас вызвали? Сергей Дмитриевич успел поставить вас в известность?
Она нервно передёргивает плечами и спрашивает:
– А должен был? Что-то, связанное с моей работой на кафедре? Стойте, только не говорите, что пропали чьи-то работы…
– Мы вызвали вас, – перебивает её декан, – потому что нам поступила жалоба, что вы с профессором Суровиным состоите в интимных отношениях. Это вопиющие нарушение правил внутреннего распорядка и профессиональной этики.
– Я не… – Юлька запинается. – Мы не…
– Не стоит отпираться, милочка. – снисходительно обращается к ней сухарь из министерства. – Представленные доказательства говорят сами за себя.
Он раскрывает папку и швыряет на стол снимки, сделанные в моём кабинете на кафедре. Интима там, конечно, никакого нет, но, исходя из них, вполне очевиден характер отношений между нами.
Лена времени зря не теряла! Шпионила за нами, собрала вяленький компромат и сообщила куда надо. Благо, кроме вполне невинных поцелуев и объятий ничего в стенах вуза больше и не было. Нет нужды подставляться, когда живёшь в одной квартире. Но и этого достаточно, чтобы мы сидели здесь.
Жалею ли я, что позволял себе малость расслабиться и уделял немного внимания Юле, скрывшись в кабинете после пар? Даже не знаю, но однозначно не позволю этому инциденту разрушить жизнь Юле.
– Это моя вина, – заявляю громогласно. – Я вынудил свою студентку вступить со мной в связь, угрожая завалить по предмету и выкинуть с должности, прекрасно зная, что, в противном случае, она лишится заработка и бюджетного места и не сможет доучиться.
Мой резкий, жёсткий тон не подразумевает споров или возражений, и это понятно всем в кабинете. Даже Юле. Хотя я готов к спорам. Я готов сидеть и убеждать комиссию часами. Но этого не требуется.
– Это правда? – тихо спрашивает у Юли Лев Борисович.
Она не смотрит на меня, и я должен сдерживаться. Но не могу.
«Давай же Юлька! – требую мысленно. – Скажи всего одно слово! Да хотя бы просто кивни!», и она словно прислушивается ко мне.
– Да. – кивает она, решившись. – Сергей Дмитрич заставлял меня, а я боялась отказать. Недавно у меня умерла мама, и я не могла остаться без работы и потерять место из-за неуспеваемости. Что я могла сделать? Он – завкафедрой, у него власть.
Её слова повисают в воздухе. Кажется, ни у кого нет больше вопросов. Юля звучит убедительно, и я надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы её не трогали.
– Спасибо за откровенность, Юлия Владимировна. – спустя некоторое время говорит ректор. – Возвращайтесь, пожалуйста, к занятиям.
Юлька мнётся. Знаю, как её подмывает рассказать правду и поспорить, отстоять своё право любить, но это создаст ещё больше проблем. А я не хочу, чтобы у неё были проблемы. Сам я готов ко всему, меня устроит любой расклад. Моя дочь, в конце концов, создала мне этот геморрой. Но Юля не должна лишаться привычной жизни из-за наших непростых отношений.
– Спасибо, – наконец говорит она, шумно поднимаясь со стула. – До свидания.
На краткий миг наши взгляды пересекаются, и я подмигиваю девушке. Всё будет хорошо.
