– Но все хорошо?
– Вер! Я же сказал, что тебе ничего не угрожает. И свидетельские показания ты уже дала, думаю, тебя больше не будут дергать.
Я действительно отправлял к Вере Димку. Мы все, как положено, зафиксировали, прикрепили к материалам и передали, когда их запросили наверх. Но для надежности я, конечно, потребовал гарантий еще и у Глухова. Тот только подтвердил, что Вере ничего не угрожает. И похвалил, как лихо я это все документировал. Ну, то понятно. Я все-таки профессионал. А Вера… Вера – моя женщина. Я для нее и не так еще извернусь.
– Я не об этом! – отмахивается она.
– А о чем? – недоуменно свожу брови. Спать хочется дико! Башка не варит.
– У тебя все хорошо?
У меня? Во все глаза на нее пялюсь. Она, что ли, обо мне переживала?
– Теперь да… – сиплю и снова ее к себе прижимаю так, что хрустят косточки. Вера обнимает меня в ответ и медленными медитативными движениями поглаживает по спине. Все она понимает, думаю… Вон, как смотрит. И я смотрю… – Люблю тебя.
– Люблю. Пойдем в дом? – спрашивает, откинувшись в моих объятьях. – Я тебе спинку потру.
– М-м-м. В другой раз.
– Совсем нет сил?
– Совсем, – признаюсь, потираясь лбом о ее макушку.
– Ну, тогда душ, и спать, да?
– Да.
На второй этаж плетусь, еле волоча ноги. Останавливаюсь у двери в комнату Макса.
– Он уже спит, – шепчет Вера, осторожно поглаживая меня по спине. – И Юлька…
– Мелкая точно в норме? – интересуюсь, проходя в спальню.
– Точно. Кажется, она ничего не поняла толком.
– Слава богу, – бормочу, расстегивая брюки. Вера становится рядом, помогая раздеться. Ничего чувственного в этом нет. Просто помощь неравнодушного человека другому, полудохлому от усталости.
– Знаешь, что у меня спросила?
– М-м-м… – сил нет даже на уточняющий вопрос. Вера вскидывает ресницы.
– Ты ли теперь ее папа.
Киваю. Ноги не держат, я тяжело опускаюсь на кровать и засыпаю прежде, чем успеваю что-то ответить. Кажется, только глаза смыкаю, как что-то будит. День прибавил, но за окном серо и непонятно – то ли пасмурно, то ли еще не рассвело толком. Вслушиваюсь в тишину дома. Плачет, что ли, кто-то? А нет… Нет. Рвет!
Подскакиваю с постели и без стука вламываюсь в ванную. Вера сидит прямо на полу в обнимку с унитазом. Оседаю у нее за спиной. Перехватываю волосы, как раз когда ее скручивает очередным мучительным спазмом…
– М-м-м… Отойди.
– Я помогу.
– Только… хуже делаешь. Пахнешь…
Пахну?! Ах да. Трое суток почти не мылся. Твою мать… Но не до рыгачки же я воняю?
Быстро стаскиваю с себя трусы и ныряю в душ. Моюсь торопливо, но тщательно. Прям два раза! Не сводя глаз с внимательно за мной наблюдающей женщины. Смотрит, а у самой глаза слезятся.
Вырубаю воду, выхожу, обмотав бедра полотенцем.
– Ты чего? – опускаюсь перед ней на корточки. – Неужели я так вонял, что у тебя аж глаза заслезились?
– Нет, – смеется. – Не выдумывай, – перетекает в мои объятия.
– А почему тогда плачешь, Вер?
Откинувшись в моих руках, Вера закусывает губу, так явно борясь с очередной порцией слез, что мне не по себе становится.
– Ну что такое?
– Боюсь тебя разочаровать.
– Шутишь, что ли?
Вера трясет головой из стороны в сторону. И опять принимается грызть несчастные губы.
– Может, скажешь как есть? – чешу в затылке. – Я не силен в догадках.
– А еще в полиции работаешь, – смеется сквозь слёзы.
– Это все же другое.
– Точно, – влажно всхлипывает. – Я… Ты только сразу не злись, ладно? И себя не накручивай, ведь не факт, что у этого ребенка будут такие же проблемы, как у Макса. Я… Знаешь, я много читала. Так вот – никто не знает точно, откуда берется аутизм. В одних и тех же семьях рождаются как обычные дети, так и малыши с аутизмом… А даже если и так, я – не твоя кукушка. Мы со всем справимся, да?
Повествование Веры так скачет, что я, не поспевая за ним, лишь головой качаю. Дескать, да, конечно. А сам ни хрена что-то не понимаю. Совсем. Просто смотрю тупо. В глаза. Потом чуть ниже сползаю…
– В конце концов, ты тоже за это несешь ответственность! Я же не заставляла спать со мной без презерватива! Ты сам решил вместо контрацепции использовать концентрацию, так себе решение, как видишь.
– Вер, не тарахти. Постой… Ты беременная, что ли? – интересуюсь в лоб, и сам вздрагиваю…
– Думаю, да.
– Думаешь?
– Тест я не делала. Я вообще, если честно, обо всем с тобою забыла. А тут плохо стало. И… почему-то вспомнилось, что месячных уже почти два месяца нет. Какие еще могут быть варианты? – всхлипывает жалобно. – Ну а что грудь увеличилась, ты даже сам заметил.
– Заметил, да. Ч-черт.
Ноги затекли, я встаю. Сердце в груди колошматит, как ненормальное. И как-то так меня ведет… Все одно к одному ведь. Работа, Вера, стресс… Хоть бы коня не привязать раньше времени. Веду рукой ото лба к макушке. Надо что-то сказать, да? Как-то… успокоить? Или что? Тем более что Вера права. Я сам не позаботился о нормальной контрацепции, а ведь до этого без презерватива никогда и ни с кем не обходилось. А с ней… Может, мое подсознание так сработало, а? Может, не так уж я и не хотел детей? Раз с ней то и дело косячил…
– Как же не вовремя, – срывается с губ. Вера отшатывается, будто я ее смертельно обидел. Вжимается спиной в холодный кафель, зябко обхватывает себя за плечи… – Я к тому, что на работе… Опасность, опять же… И… Дело не в том совсем, что я не хочу, – сбивчиво объясняю, опасаясь, как бы Вера не сделала из моих слов совершенно неверных выводов. – Я же сдохну, Вер, если с тобой… с вами… – мажу взглядом по ее животу, не в силах поверить, что в нем растет мой ребенок, – что-то случится. А впрочем, что уже… – двумя руками сразу тру лысину. – Назад же мы ее не заткнем?!
С трудом скрывая наползающую на лицо улыбку, Вера ведет головой из стороны в сторону.
– Не заткнем. Факт.
Эпилог
Из зала суда выхожу выжатой как лимон, с которого предварительно соскребли цедру. Я себя тоже чувствую как-то так – без кожи. Как бы ни старался Ефрем, через почти два года следствия, выявившего такие схемы, и объединившего в себя такое количество эпизодов, что ой, мне все же пришлось ехать на суд и давать показания. И было это особенно мучительно потому, что в зале сидели почерневшие родители Костика, которые мало того что прожигали меня полными ненависти взглядами, будто это я была преступницей, а не их сыночек, так еще и ушат помоев на меня вылили, когда я проходила мимо них к своему месту за кафедрой. Впрочем, чему я удивляюсь? Знаю же, какие сплетни они обо мне распускают все это время, как клянут меня и чего желают. Слухи даже из деревни доходят. Но все равно не пойму – неужели они действительно настолько слепы? А еще немного странно осознавать, что я потратила столько сил, чтобы добиться одобрения совершенно чужих мне, как теперь очевидно, людей. Я же всерьез верила, что стала для них едва ли не дочкой…
Только выходим за дверь, как на нас обрушивается миллион звуков: шум дорожного трафика, гудки клаксонов, надрывный вой сирен, обрывки разговоров и музыка, доносящаяся из проносящихся мимо машин. Огромный мегаполис нависает со всех сторон. Пусть даже здесь, в достаточно старом районе, застройка не особо высокая, все равно чувствуется дух большого города и его монументальность. Суд над участниками преступной схемы по понятным причинам проходит в столице.
– Ну, ты как? – озабоченно интересуется Меринов, закинув мне руку на плечи.
– Домой хочу.
– Я уже вызвал такси.
– К нам домой, – поясняю с улыбкой.
– А-а-а, ну… Немного осталось, да? – улыбается Ефрем. Я киваю и утыкаюсь носом в его грудь.
– Угу. А тебе здесь, наверное, в кайф? – спрашиваю, откидываясь в руках мужа. Это мой страх – что он заскучает в нашей глуши и захочет вернуться в родной город. Здесь я себя не представляю. Но и без Меринова мне уже жизни нет. Вросла в него намертво за два года, что мы вместе.
