Поднести кисть ко рту и отчего-то жадно облизать ладонь и пальцы.
Зачем мне это? А, попробовать… его вкус…
Где моя волшебная палочка?..
Вот она, наставить её ужаснувшемуся Квотриусу на влажный живот, умиротворяюще улыбнуться брату…
- Evanesco!
И очистилась кожа, словно не было семени на ней мгновение назад.
В глазах Квотриуса великое восхищение чародейством… Глупыш…
Но как же он хорош!
Припадает к губам, ещё хранящим вкус и запах его спермы…
Сливаются губы наши…
О, экстаз, которого не ведали даже боги! Это, всё же, Она - Любовь!
Попытаться посасывать сладкий язык Квотриуса, он явно удивлён столь диковинной лаской, что закралась мне в голову.
Откуда я знаю то, чего даже Квотриус не ведает? А ведь он уже давно стал мужчиной.
Нет, верно, не знает его старуха-дикарка… таких поцелуев.
Скользнуть языком по ровным, белым зубам Квотриуса, время от временя проникая глубже, изучая все укромные закутки его рта, выпивая такую сладкую слюну брата.
Вот и Квотриус стал познавать науку поцелуев - сам уже заигрывает, хоть и неумело, с моим языком.
О, от этой нежной ласки такое изысканное, словно от небывало искусного и сложного яства, наслаждение!
Но эта ночь, ночь исполнения желаний и мечты, так коротка, близится рассвет - уже пропели вторые петухи…
Квотриусу пора возвращаться в одинокую, пустую опочивальню на другом конце дома, а как бы хотелось… ещё…
Жаль, но… Пора.
Ещё раз, уже стоя в дверях, доверчиво и страстно прижимается ко мне, всё ещё горячему, как и он сам.
«О, нет, Квотриус, не уходи!» - как бы хотел я прокричать ему сейчас…
Моя страсть всё ещё не утолена!..
Вымаливает разрешение вернуться следующей ночью.
- Да, мой желанный…
Бесшумно выскользнул нагой, сжимающий тонкий шёлк туники в руке, из такой большой и необжитой спальни.
Остаюсь с лёгкостью в теле и душе, но, почему-то, с тяжестью на сердце…
Да люблю ли я его?! Или мне только показалось?
Может, это только страсть, вожделение?..
… Вернувшись к себе нагим, Квотриус, с гордо поднятым из-за прощальных объятий и поцелуев с братом, пенисом, увидел… мать.
Тотчас он набросил тунику, не скрывавшую, впрочем, его эрекции и хриплым, сорванным от криков, голосом, спросил:
- Зачем ты пришла, о, матерь моя? Ведь и твой прежний, и нынешний Господа дома против того, чтобы ты покидала камору для рабынь - старух.
Если тебя увидят в моей опочивальне, тебе не избежать наказания за ослушание. А петухи уже пропели…
Верно, хочешь сказать ты мне что-то важное? Говори и уходи скорее.
- Да, сын мой единородный Квотриус. Пришла я, дабы спасти, уберечь душу твою от смертного греха.
- Говори, матерь моя… Нина.
Квотриусу не нравилось «новое» имя матери, как и её новая вера в Распятого Раба - некоего Иисуса.
- Из-за того, что наступает утро, и мне действительно должно держаться подальше от опочивален и иных комнат домочадцев нового Господина - твоего старшего брата, скажу я без обиняков - ты сегодня спал с ним, и слышали это не только домочадцы, но даже и рабы. И хоть и не появилось среди них христиан, как я ни старалась…
Но, сын мой, кровосмешение и мужеложество противны Господу, и, хотя, как идолопоклонник, в Царство Божие ты не попадёшь, но за кровосмешение карают и боги моего племени. Пойми - спать с братом, хоть и сводным, а, главное - мужчиною, грешно.
Господь Бог не потерпит таких грехов и накажет вас обоих. Кроме того, Господин дома, как рассказывают, чародей и говорит языками неведомыми…
- Матерь моя Нина, обещалась быть ты краткой, но вместо краткости и дела говоришь ты о том, чего в твоей жизни было так мало, а, может, не было вовсе - о любви.
Что мне с того, что мои восхваления Северусу за его щедро расточаемые на меня, недостойного полукровку, ласки, любовь и страсть слышал весь дом?
Мы любим друг друга, а ты, прошу, не вмешивайся с довольно глупыми верованиями своими в нашу с Северусом чистую любовь.
Не может никакая любовь, пусть даже и между братьями, быть грязной потому, что она - дар богов, даваемый немногим.
И прошу, ради тебя же самой - не приходи более, не гневи высокородного брата моего и Господина дома и домочадцев, а дожидайся смиренно, когда отправят тебя к братьям твоим. Там займёшь ты подобающее твоему рождению место. Но место твоё больше не здесь, среди ромеев.
Этим же днём замолвлю я за тебя, о, матерь, слово пред высокородным патрицием и Господином дома Северусом, чтобы поскорее отправили бы тебя к народу твоему.
И не тревожь меня более.
Да не возненавижу тебя, о, матерь моя.
Теперь ступай - видишь, уже светает?..
… Тох`ым и Х`аррэ, вместе с другими рабами, пододвинулись поближе к костру - здесь не так кусала мошкара, несмотря на неприятный в тёплую ночь жар от огня. Их сегодня даже не покормили на ночь, сказав,что б ложились спать на пустое брюхо.
При этом Вуэррэ, тот воин с волосатой грудью, что оказывает Тох`ыму недвусленные знаки внимания, как то - пинки, подзатыльники, шлепки по заду и, наконец, самое неприятное - тычки в спину тупым концом копья во время дневных переходов и по утрам, когда усталый, не отдохнувший за короткую ночь, Тох`ым продирает коричневые, как орехи, и прозрачные, как вода, глаза, опять подошёл к костру и шумно помочился на него, загасив спасительное пламя и, тем самым дав понять рабам, что им сегодня толком и не спать.
А сам помахал своим достоинством в сторону Тох`ыма.
Тот принял унизительную позу раба, признающего превосходство хозяина - сел на корточки, закрыл глаза и голову руками, грязными от кострища. Воин в голос расхохотался и попытался приподнять сохранившуюся местами, длинную, как плащ воина, но всю дырявую одежду Тох`ыма острым концом длинного, железного меча.
Тох`ым под негодующий вопль Х`аррэ прикрылся одной рукой и приоткрыл глаз, за что и получил сильный удар мечом плашмя по обнажившейся голове.
- Хватит прикидываться недотрогой, - сказал Вуэррэ. - Все в роду знают, что ты спишь с парнем и, видно, хорошо у тебя получается, раз он так предан тебе. Ишь - ревнует, посмотри-ка на своего дружка.
А почему же ты не хочешь поиграть в эту игру, к примеру, сейчас со мной? Я ж мужчина хоть куда, сам посмотри.
Лучше бы Тох`ыму было вовсе не родиться - на глазах Х`аррэ мужик показывал Тох`ыму здоровенный и уже готовый к использованию, вставший член. Тох`ым спрятал голову Х`аррэ в складках своей изношенной одежды, прошептав:
