Я смущенно опускаю голову и замечаю, как дергается перемотанный бинтом кулак Севера, сжимаясь на колене до побелевших костяшек.
Артур сверлит жениха холодным взглядом из-под отросшей челки. Ну, хоть молчит, и на том спасибо, а то остряк стал, Боже упаси!
С одной стороны, они – свои, но чувствую себя, как под расстрелом. Каждое движение и эмоция, как на ладони. И после смерти папы я чувствую жуткую уязвимость: будто пустота какая-то внутри появилась. Боюсь, что темнота прольется и заполонит душу, не оставив рассвету и шанса.
Давид занят худющей пассией: обхаживает ее, накладывает салаты, что-то воркует тихо-тихо. А мне она не импонирует, но вмешиваться и советовать не собираюсь. Тем более, я в сердечных делах тот еще профан.
– Ой, я не ем майонез, это же вре-е-едно, – тянет Алина и показушно хлопает напомаженными глазками и дует неприятный рот.
Ужас, где ее врач отрыл? Он такой симпатяга, шебутной и веселый – ему совсем другая женщина нужна.
Девушка снова что-то блеет: лучше бы вообще молчала, толку было бы больше. И так это противно, что мне хочется съязвить. Я даже губы поджимаю, чтобы сдержаться.
– Вредная ты и противная, – режет правду Артур и смотрит на Алину впритык. Тетя цыкает, но брату хоть бы хны: – Тебе холестерин в соусе уже погоду не сделает, ты же от истощения скоро загнешься. Эти кости и синюшная кожа – это катастрофически мерзко.
Давид поднимает голову. Сейчас будет скандал. И Генри молчит, словно в воду опущенный, и тихо жует жареное мясо.
Хороший Новый год – ничего не скажешь… Хотя когда у меня был лучше?
– А ты, смотрю, разбираешься в женщинах, – улыбается на одну сторону врач и подмигивает мне. – Сестренка твоя намного интересней, но, жаль, уже занята. Но это же не проблема…
У Генри вилка чуть сильней ударяется о тарелку, а мне внезапно хочется Давиду подыграть.
– Мой жених не стена… – но по прищуренному взгляду друга Севера понимаю, что перегнула палку. – А скала, – заканчиваю мысль. – Так что, и не мечтай, доктор Айболит.
– Эх, – Давид чуть отклоняется и, запрокидывая руки за голову, вытягивается во весь свой двухметровый рост. – Вырвала надежду с корнем. А мне говорили, что ты добрая.
– Да где там она добрая? – в кухню, с душой нараспашку, заходит Женя. В руках толстые пакеты. Он забрасывает их на рабочий стол и поворачивается к нам.
Небесно-голубая рубашка чуть расстегнута, и под ней виднеется золотая цепочка с крестиком, что путается в мелких волосках на худощавой груди.
– Забрала нагло у меня напарника, заперла его в доме и не отпускает, а мне пришлось в предпраздничный день дежурить и отбиваться от клиентов и инвесторов. Они меня там чуть не задушили с этими деньгами, кредитами, ремонтами и всякой ересью типа: «Моя дочка будет учиться рисовать в вашей школе», – он завышает голос и кривляется. – А-а-а, и это все перед Новым годом решать!
Он здоровается с мужчинами рукопожатием, кланяется жеманно перед тетей Лесей и девушкой Давида, а мне целует тыльную сторону ладони, чем вводит в ступор. Зачем выделил среди остальных?
Женя садится возле Артура, подает и ему руку.
– Крепкий. Смелый. Ты мне нравишься. Ну, так что? Выпьем? – обводит всех светлым взглядом. – Чего все притихли?
Мы настороженно переглядываемся. Не понимаю откуда за столом вот такая тяжелая атмосфера, словно сейчас произойдет что-то плохое. Алина закатывает глаза, а Артур фыркает и бормочет: «У кого-то очень скудный вкус».
Генри молчит и сверлит глазами Давида. Ревнует, что ли? Так повода же нет.
– О, слушайте! – Женя запускает пальцы в короткие волосы, отряхивается немного и поднимает наполненный красным вином бокал. – Один работник очень любил своего хозяина. Ценил его, делал все, что тот пожелает. Короче, настоящий слуга, – Ильховский прорезает взглядом воздух кухни и сцепляется глазами с Генри. – И хозяин однажды спросил: «Почему ты меня вечно хвалишь? Неужели я идеален, и ты не видишь мои недостатки? Ведь если видишь мои изъяны и пороки и не помогаешь мне исправиться, значит, ты меня предаешь». Вот такой мудрый и справедливый был хозяин. Выпьем за справедливость?!
– Отличный тост, – Давид тянется. Звонко перекликаются бокалы.
Генри тоже цокает своим, но не пьет – так и ставит напиток на стол.
– Главное, говорящий, – проговаривает он недовольно. – Ты в кабинете порядок навел?
– Ты не исправим, Север, – ворчит Женя и усаживается поудобней, строит глазки Алине, а она в миг краснеет и ведет тощим плечом.
– Еще один герой-безвкусица, – припечатывает Артур, и его осаживает тетя Леся:
– Веди себя прилично.
Парень лишь складывает руки на груди и дует губы.
– Может, правила мне распишешь? Мама-не-мама.
– Артур! – не выдерживаю. – Немедленно прекрати. Я хочу провести этот день в кругу семьи и друзей и не выслушивать всякие размолвки. Пожалуйста.
И брат замолкает. Кивает коротко и отворачивается от матери, а она шмыгает носом. Да, нам еще предстоит с ней разговор: как она вообще все это провернула, но не сейчас. Не сегодня, когда уютный и теплый вечер трещит по швам.
– А парень дерзкий. Генри обязательно тебя возьмет на работу, – задорно проговаривает Женя и что-то сцапывает на тарелку. – У нас похожий на тебя сисадмин есть. Тим. Вот где язва! Тебе до него еще надо тренироваться и тренироваться.
– Да и санитары тоже с острым языком пригодятся, – добавляет Давид, вгрызаясь в бутерброд с икрой. – Лишно к шебе вожму, – запивает соком, – будешь полы мыть, инструменты стерилизовать… старых бабушек ублажать. Бхы…
– Я лучше ограниченным ютубером стану, – взрывается Артур на их шуточки. – Покажу всему миру, какие есть безобразные работники культуры и медицины.
– Ну, хватит, – протягиваю. – Дави-и-ид, Же-е-еня. Ну, вы же взрослые, ладно Арти – пацан неотесанный, а вы…
– Лея, ты сильно доверчивая, – брат качается на стуле и тянется за сладостями. – Веришь каждому, как себе, а они тебя, акулята, порвут, – он встает, прожевывая конфету, и пресекает рукой попытку тети снова вмешаться. – Я домой хочу. В гостиной подожду. Мне этот праздник, как кость в горле. Даю честное ненормальное слово! – и поднимает два пальца в потолок.
Тетя Леся собирается задержать его, но я ее торможу:
– Дай ему немного времени. Он просто еще не пришел в себя.
И она отступает. Выходит из-за стола, чтобы дорезать фрукты, прячет глаза и трет рукавом веки. Тепло в душе к ней есть, но и обида растет: ведь брат мог быть нейтрализатором. Меня бы не обижала мачеха, отец нашел бы в себе силы подняться. А поступок Олеси срезал все напрочь. Не дал даже шанса.
Брат, конечно, выдает сегодня, но меня больше беспокоит Генри. Что с ним? Из кабинета вернулся раздерганный и закрытый.
Снова смотрю на его руку, где едва затянулась рана от пореза. Давид наложил повязку и только посмеялся с неуклюжести друга, и сейчас Север стискивает ее, будто хочет, чтобы рана открылась и сделала ему больно.
Кладу ладонь на его колено, так чтобы никто не видел. Он вздрагивает.
– Все хорошо? – спрашиваю одними губами, пока гости заняты вкусностями и не смотрят на нас. Бросаю взгляд на пустой стул напротив. – А Егор где?
– Работает, – отрезает Генри. Почти скидывает мою руку, но я переворачиваю ее ладонью вверх и переплетаю наши пальцы.
– Не отпущу, – снова одними губами, повернув голову так, чтобы видел только он.
Уголок ласковых губ, что сейчас напоминают кривую, слабо приподнимается, но Генри кивает.
– Я на минутку, – и все-таки встает, выпутавшись из моих пальцев.
И, конечно же, как только терпко-душистый аромат Генри растворяется в жарено-пареных блюдах, я иду следом. И с колотящимся сердцем готовлюсь, что жених скажет мне: «На этом все».
Шарм не бесконечен.
Глава 45. Генри
Заранее прошу прощения за жесткую главу :)))
