– Давай, сознайся, Альва, что ты меня боишься, – поддразнил его вождь эссанти, улыбаясь, но глаза его оставались серьезны.
– Я не боюсь, – ответил кавалер Ахайре упрямо, но глаза все-таки отвел.
– Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе вреда.
– Не рассказывай сказки. Такие, как ты, всегда приходят и берут, что им нужно, никого не спрашивая.
– Я делаю только то, что ты хочешь.
– Угу, а еще такие, как ты, думают, что лучше меня знают, чего я хочу. И не слушают, когда я говорю «нет».
Что-то похожее на боль промелькнуло в глазах Кинтаро, когда он сказал с непривычной мягкостью:
– Альва, я никогда не стану тебя принуждать.
– Почему ты просто не оставишь меня в покое? – воскликнул молодой кавалер.
– Потому что это судьба, Альва Ахайре. С этим ничего нельзя сделать. Мы предназначены друг другу.
– Ты просто не хочешь терять свою игрушку, – сквозь зубы выговорил Альва и отвернулся.
– Я расскажу тебе одну легенду, мой сладкий, – сказал Кинтаро. Он лег на спину, заложив руки за голову и глядя в низкий свод шатра. – Я вычитал ее в одном старинном романе, когда учился в монастыре. Раз в триста лет затмение солнца сводит вместе трех человек, сплетает их жизни воедино. Отныне они связаны неразрывными узами до самой смерти. Эти трое могут быть кем угодно, и чувства их могут быть друг к другу любыми, но они – как лук, тетива и стрела, только вместе становятся одним целым. Как ночь, луна и солнце, которые сливаются в одно на время затмения. Для такого союза есть слово на Древнем языке… – Кинтаро щелкнул пальцами.
– Эклипсис, – подсказал Итильдин. – Это не на Древнем языке, а на одном из ваших, очень старом.
– Бог ты мой, ну и чушь! – сказал Альва с нескрываемой насмешкой. – Это же миф, легенда! Между прочим, здесь нестыковочка, если уж на то пошло. Затмение состоит из четырех компонентов: луна, солнце, день, ночь. Автор твоего дурацкого романа просто решил подогнать свой миф под число «три», так ему показалось красивее.
– А неважно, правда это или нет. Важно то, что я в это верю, – отозвался Кинтаро. – Я хочу и дальше жить с вами в одной палатке, трахать вас обоих и драться вместе с вами, если потребуется.
– Это что, признание в любви в обычаях Д-диких степей? – Альва криво улыбнулся. Легкое заикание выдавало его нервозность; впрочем, эльф мог чувствовать ее и так.
– Понимай как хочешь, – отрезал эссанти. – Я еще никого никогда не просил остаться со мной, и вот теперь я прошу тебя, Альва. Решай сам. Сейчас.
Итильдин почти видел, как в душе его возлюбленного борются два противоречивых стремления, как он всеми силами хочет оттянуть принятие решения.
– Я, между прочим, не единственный, кого это касается, – сказал он, глядя на эльфа.
– Нас тут трое, сладкий, и мы вдвоем уже договорились. Скажи ему, Итильдин.
Было странно слышать свое имя из уст варвара. Прежде он никогда его не произносил. Эльф помедлил и выговорил:
– Я соглашусь с любым твоим решением, Альва. Однако, как эльф, я чувствую, что твои страхи и предрассудки мешают тебе внимать голосу разума и сердца.
– А что говорит твой разум и сердце, Динэ? – спросил Альва, обнимая его и глядя прямо в глаза.
Кинтаро приподнялся на локте, внимательно за ними наблюдая.
– Лиэлле, ты же знаешь, мне никто не нужен, кроме тебя. Но я не могу сделать тебя счастливым. И не могу один уберечь тебя от опасности. Есть основания надеяться, что у нас двоих получится лучше.
– Ты зануда, – прокомментировал Кинтаро. – Почему бы просто не сказать, что тебе тоже нравится со мной трахаться?
Итильдин покраснел и отвернулся, со стыдом понимая, что Лиэлле не мог не заметить, как по его телу пробежала дрожь от грубых слов варвара.
– Я не буду отрицать, что ты… что ты вызываешь у меня определенные… реакции, – выдавил он, низко опуская голову.
– Что мне в тебе нравится, куколка, – ты совершенно не умеешь врать, – сказал вождь эссанти с ухмылкой.
– Почему ты называешь его куколкой? – с внезапным интересом спросил Альва.
– Потому что это он и есть. Маленькая беленькая эльфийская куколка. У моей младшей сестры была такая.
– Неужели у детей эссанти есть другие игрушки, кроме щитов и мечей?
– Почем я знаю? Я вырос в обычной семье, с родителями, с братьями и сестрами. Длинного меча до четырнадцати лет в руках не держал.
Альва слегка приподнял брови. Известие это стало для него новостью. Но Кинтаро не собирался развивать тему дальше.
– Хочешь узнать, почему я называю тебя «сладкий»? – сказал он и придвинулся ближе.
– И почему же? – не удержался Альва.
– Потому что ты сладкий. – Эссанти притянул его к себе и провел языком по его губам. – Тесный, горячий и сладкий. Мне еще ни с кем не было так хорошо, как…
Кинтаро опрокинул Альву в объятия Итильдина, продолжая его целовать, и положил руки на бедра эльфа.
– …Как с вами обоими, – закончил он неожиданно.
Итильдин склонил голову и припал губами к плечу Лиэлле, отводя пряди шелковистых волос, пока Кинтаро покрывал быстрыми короткими поцелуями грудь и живот молодого кавалера.
– У нас тут, кажется, был серьезный разговор, – запротестовал Альва, делая слабую попытку вырваться.
– К черту разговор, – хрипло сказал Кинтаро и толкнул его обратно. – Завтра ответишь.
Альва зашипел и выгнулся, когда губы Кинтаро коснулись внутренней стороны его бедер. Он взял руку вождя и положил на свой член.
– Почему ты никогда не хочешь быть снизу? – спросил быстро кавалер, облизывая губы. – Тоже какие-то страхи и предрассудки?
– Слишком часто приходилось раньше. И без особого удовольствия, – ответил вождь, ничуть не смущаясь и не прерывая своего занятия.
– Что, попы в монастыре домогались хорошенького мальчишку?
– Нет, они обращались со мной хорошо, я сам сбежал, когда потянуло на приключения. Решил вернуться к своему народу, научиться драться, стать настоящим воином. Надо объяснять, чем расплачивается ученик воина за науку?
– А если я попрошу? Я никогда не просил. Разве ты не хочешь узнать, каков я на вкус?
Кинтаро усмехнулся и без лишних слов взял его в рот. Похоже, вождь эссанти хорошо умел не только целоваться, потому что Лиэлле принялся так стонать и метаться, что его приходилось держать за бедра. Итильдин чуть сам не застонал от возбуждения, и у него немедленно началась эрекция. С громким вскриком его возлюбленный кончил. Кинтаро сел на пятки и сообщил, облизываясь, как кошка:
– Я так и думал – сладкий. Можно было не проверять.
С удовлетворенным стоном Альва потянулся и вдруг спросил, дразняще блестя в полутьме глазами:
