— Не могу понять, что именно ты делаешь, но, похоже, у тебя просто волшебные руки, — повторяла Аня, помогая ему прибираться и раскладывать кучу всякой всячины на полки.
Древние транзисторы начинали звучать, лишь только Вася брал их в руки, громоздкий патефон кружил иголку, наполняя мелодией всё пространство, батарейки и аккумуляторы заряжались, постояв рядом с его ногой, двигатели оживали, лампочки светили, провода спаивались. Он лишь усмехался в быстро и неровно отраставшую щетину и по обычаю молчал на все хвалебные высказывания в свой адрес.
Аня, наконец, откопала мамину швейную машинку в отцовском гараже. Вынесла её открыто, не таясь, чтобы переселить в дом к Марь-Михалне. Не боялась, что мачеха попытается отобрать, но, если оставить дома, та могла бы испортить.
Отец стоял во дворе и курил. Девушка вышла из гаража. Остановилась, хотя он не преграждал ей путь. Посмотрела ему в глаза. Неловко опустила коробку на землю, раскрыла, откинула тряпку.
— Она моя. Разломаю, но не отдам.
Мужчина глубоко затянулся и едва заметно кивнул. Она не могла объяснить, но при всей его отстранённости, Ане порой казалось, что отец одобряет её интерес к семейным вещам. Таким же кивком он дал добро на езду на мотоцикле. Правда, однажды выкатил его из гаража и бросил посреди ограды, когда она загнала его внутрь грязным. Они поняли друг друга. Тот жест девочка считала справедливым, особенно в череде бесконечного непонятного равнодушия.
Аня присела, с заметным усилием подняла своё громоздкое наследство и направилась за ворота. Васька тут же перехватил тяжёлую ношу и, не говоря ни слова, пристроился рядом. Им всегда было хорошо молчать вдвоём. До конца улицы так и дошли плечом к плечу в полной тишине. Она смотрела прямо перед собой, почти не моргая. Он не отвлекал, лишь искоса поглядывая на неё время от времени.
— Теперь не отвертишься — сошью тебе фартук мастера со множеством карманов и отделений, десяток пар верхонок и кучу вафельных полотенец, — на одном выдохе выпалила она, когда они завернули в кривой переход между домами, чтобы срезать путь.
Он усмехнулся, пропуская её вперёд. Она оглянулась.
— Если не установишь нормальный умывальник в своём сарае, перетащу свою машинку туда и буду изводить тебя её бешеным стрекотом.
— Будет тебе рукомойник, договорщица, — парень удобнее перехватил коробку, — как только сделаешь первое к нему полотенце. И аппарат твой смажу сначала.
Девушка развернулась к нему лицом, продолжая идти спиной вперёд.
— Замётано!
В школе Аню побаивались, считали странной, но задирать не пытались. Училась она хорошо, ни к кому не лезла, успехами не бахвалилась, но отпор дать могла.
Последнее время мотоцикл превратился для неё в выходной отдых и проводил большую часть дней в Васькиной мастерской. Будни же заполнились уроками, тренировками в той же секции и занятиями с Марь-Михалной по шитью.
Серьёзный разговор между женщиной и девочкой состоялся ещё накануне девятого класса.
— Аня, ты уже думала, кем хочешь стать или чем заниматься после школы? — спросила воспитательница, пока они вдвоём трудились в огороде и убирали богатый урожай моркови.
— Шить хочу, как мама. В городе есть техникум. Буду готовиться — еще три года впереди — и пробовать туда поступить после школы.
Марь-Михална не шила одежду, но умела кроить простые вещи, мастерить игрушки, сумки, авоськи, делать смешные заплатки и вышивать. И как-то само собой сложилось, что толковая подопечная начала перенимать её навыки. Терпения обеим было не занимать — вдвоём у них и по хозяйству спорилось, и совместное рукоделие приносило радость и результаты.
Одновременно со спортивной секцией Аня посещала интересный ей художественный кружок, который бесплатно вели для детей в местном доме культуры: рисование, вышивка, аппликация, макраме. Всего по чуть-чуть, но ей нравилось. Позже, вместе с Марь-Михалной они придумывали более сложные узоры, совмещая разные техники, например, вышивая новые варежки для Алки.
Однажды на одном из таких занятий ребята делали открытку с выпуклым цветком, наклеивая лепестки придуманных форм друг за другом и соединяя их в многослойную композицию. Одна из девушек, которая считала себя непризнанной принцессой и не упускала случая покрасоваться за счёт других, сначала стянула у младшей их на год девчонки золотистую бумагу, затем скопировала трафарет для лепестков. Когда же её собственный цветок никак не хотел распускаться, а соседкин расцветал и пушился на глазах, она толкнула бутылочку с клеем, придавила её ребром ладони и притворно округлила глаза в недоумении, разглядывая, как вязкая масса превращает пышный цветок в слипшийся бумажный бутон. Не ожидавшая такого девочка готова была расплакаться, подружки королевны хихикали. Аня же развернулась на своём стуле, посмотрела на погибшую поделку, резко схватила вредительницу за длинную косу и вжала её кончик в клейкую лужу.
— Ненормальная, отпусти! — заверещала девчонка, пытаясь высвободить свои волосы.
— Ещё раз напакостишь, вылью на самую макушку и подправлю твою причёску по типу своей, — Аня швырнула испачканный хвост в ставшую пунцовой красотку. Подвинулась и переложила материалы испуганной девчонки к себе на стол, кивнув той головой пересаживаться.
В конце десятого класса в школе устроили финальную дискотеку. Все кучковались по классам, сбегая передохнуть в коридор и проветриться на улицу. Вася задержался в параллельном с ребятами, а, когда вернулся в свой, не нашёл там Аню. Узнал, что она ушла почти час назад, поэтому бежать за ней не было никакого смысла. Всё равно на следующее утро у них был уговор встретиться в его мастерской.
— Ты чего вчера ушла, не предупредив? — он ковырялся в мазутной цепи, пока Аня чистила инструменты.
— Скучно стало.
Вася вскинул голову.
— Ань, — подождал, когда она на него посмотрит, — что произошло?
Она молчала.
Он вытер руки тряпкой, вопросительно глядя не неё.
— Если бы тебе стало просто скучно, ты тем более бы нашла меня и утащила на берег реки.
Она кивнула.
— Начнём с того, что дискотека сразу была провальным для меня вариантом. Не моё это. Старцев меня пригласил потанцевать. Потанцевали. А он вдруг расхорохорился, толкнул меня за шкаф у окна и весь подбородок обслюнявил. Я вылила на него воду для цветов, что всегда на подоконнике отстаивается, врезала в ухо и ушла.
Вася плотно сжал челюсти и тряпку в кулаке.
— Ты сама в порядке?
Она удивлённо на него посмотрела.
— Конечно, только пол-лица горит, так оттиралась от его поцелуев.
Аня поймала взгляд Васьки, тёмный и неясно тяжёлый, опустившийся на её губы, и ощутила непонятную неловкость.
— А ты уже целовался? — спросила больше, чтобы отвлечься на их привычную болтовню.
— Бывало пару раз, — ощущение неловкости не проходило.
Он отбросил грязную ветошь.
— И тебе понравилось? — что-то заставляло Аню продолжать задавать эти спотыкающиеся на языке вопросы.
Парень поднялся с табурета, и ей вдруг захотелось сделать шаг назад. Глупости, одёрнула сама себя. Уж Васька точно не будет зажимать её по углам.
— Нормально, — ответил, продолжая пристально на неё смотреть.
Она тоже уставилась на губы своего друга. Повисла пауза. Он вдруг приблизился, не затронул её, лишь склонил голову и ткнулся губами в губы. Аня опешила, резко выдохнула через приоткрывшийся рот. Вася поймал её дыхание и поцеловал еще раз, немного иначе. Она попробовала ответить, укололась об его пробившиеся за ночь усы, вспыхнула и дёрнулась назад. Он не стал её удерживать, только задышал чаще.
— Видишь, слюни необязательно распускать, — произнёс как-то глухо и кривовато улыбнулся.
Она сделала, наконец, полный вдох и тоже улыбнулась.
— Да уж, обойдёмся без них.
Васька снова занялся цепью. Аня закончила с инструментами, так и не сумев полностью избавиться от чувства неловкости. В итоге сослалась на домашнюю работу и улизнула домой.
