— Я не могу сказать тебе, что она говорила, — говорит Айла. — Но я могу сказать тебе свое личное мнение.
— И какое же оно? — с раздражением спрашивает Ретт.
— Думаю, тебе придется доказать ей, что ты уже не тот, кем был раньше, — начинает Айла. — Я знаю тебя так же долго, как и она, и я вижу, как ты изменился за эти годы. Но она этого не знает. Она видит тебя время от времени, вы редко общаетесь. И, будем честными, ты всегда очень активно флиртуешь с ней, а когда не флиртуешь, то намеренно пытаешься свести ее с ума ради своего больного развлечения. Я понимаю, почему она не хочет встречаться с тобой.
— Я согласен со своей дражайшей половиной, — кивает Ретт.
— Так что просто докажи ей, что ты другой, — говорит Айла, будто это так просто.
— Как? Она не даст мне ни единого шанса. — Я провожу руками по бедрам, затем наклоняюсь вперед, выдыхая.
Айла пожимает плечами.
— Я не знаю, Локк. Ты умный. Выясни это.
Мне никогда в жизни не приходилось гоняться за женщинами. Это унизительно, если не сказать больше. И это ужасно. Я вообще не привык к отказам. И, может быть, поэтому четыре года спустя я все еще не могу выбросить эту женщину из головы.
Как будто мне нужно заполучить ее, и я не успокоюсь, пока она не будет моей.
Выдыхая, я провожу ладонями по волосам, дергая за концы. В следующий раз, когда увижу, я приглашу ее. Я не приму отказа. И докажу ей, что я не тот мужчина, которым был раньше.
Глава 4
Бостин
— Бостин?
Я нахожусь в трех кварталах от радиостанции, когда слышу, как мужчина произносит мое имя. Я осматриваюсь по сторонам. На углу стоит группа парней, засунувших руки в карманы и болтающих о чем-то... Наверное, о спорте. Они, вероятно, говорят о «Ред Сокс» или о чем-то в этом роде. (Примеч.: Boston Red Sox — бейсбольная команда).
История моей жизни.
Мои родители решили, что было бы мило назвать меня в честь города, в котором я была зачата, и они подумали, что если немного подправить орфографию, то получится идеальное имя для их маленького «памятного подарка».
— Бостин? — Мужчина снова произносит мое имя, только на этот раз значительно ближе.
Я замедляюсь и поворачиваю голову, чтобы увидеть того, кто меня преследует.
— Локк? — спрашиваю я, останавливаясь лицом к нему. Не могу же я просто уйти. Я не такая безжалостная. — Привет, что ты здесь делаешь?
Я смотрю на свои часы. Сейчас чуть больше десяти часов вечера. Я в шоке, что он не дома со своей дочерью, потому что он все время с ней воркует. Для меня невдомек, как мужчина, который не может держать свой член в штанах, вдруг щелкает каким-то выключателем и внезапно становится папой года.
Это просто... не укладывается в моей голове.
Должно быть, это какая-то постановка. Видимость.
В глубине души Локк Карсон все еще остается тем человеком, которым был всегда. Греховно богатым плейбоем с ненасытным сексуальным аппетитом. Он охотник, и считает меня добычей. Добычей, которую очень трудно поймать, что только заставляет его еще больше хотеть охотиться на меня. Я знаю это, потому что... я разбираюсь. Я изучала знакомства и отношения в колледже. Я вела колонку в одном из самых популярных женских журналов в стране. Также написала бестселлер «Как быть одиноким в мире, созданном для двоих». Теперь мне довольно щедро платят за то, что я даю советы по отношениям.
Я думаю, что знаю кое-что о парнях вроде Локка.
— Я нанял няню на ночь, — говорит он, засовывая руки в передние карманы джинсов. Он одет в серую бейсбольную футболку с темно-зелеными рукавами, закатанными выше локтей. Это так отличается от той одежды, что на нем была, когда мы встретились — тогда он был одет в темно-синий костюм-тройку, с «Ролексом» на запястье и в туфлях, стоимость которых составляет больше месячной аренды жилья в Верхнем Ист-Сайде. (Примеч.: Верхний Ист-Сайд — шикарный жилой район в Нью-Йорке, славится своими модными ресторанами, дизайнерскими магазинами и роскошными домами).
Мой взгляд скользит по его рукам, которые значительно более рельефны, чем я помню. Он что, тренировался?
Я прочищаю горло и стараюсь не ослаблять свою решимость. Я не сделаю этого. Не погружусь в этот психический вакуум, где я зациклена на мысли о том, насколько несправедливо привлекательным его делают густые темные волосы и модельная улыбка Ральфа Лорена, широкие плечи и тот идеальный рост, который заставляет меня задаваться вопросом: если прижмусь к нему, окажется ли моя голова идеально под его подбородком?
Я делаю это каждый раз, когда вижу его, и нет ничего хорошего в том, чтобы занимать себя такими мыслями, поэтому я, молча, упрекаю себя.
Локк улыбается, его полные губы обрамляются ямочками и еще одна видна на подбородке.
— Ты только закончила?
Я сжимаю ремешок сумочки и приподнимаю голову.
— Да. И иду домой.
— Пойдем с нами. — Он указывает на группу парней, которые стоят позади него. — Мы собираемся выпить по паре стаканчиков.
Я колеблюсь, но не потому, что не знаю, чего хочу — я не пойду с ним — просто не хочу показаться грубой.
— Теперь я выхожу куда-то только раз в месяц, — говорит он. — Иногда раз в два месяца. Мне не нравится оставлять Джо с нянями чаще, чем это нужно. Назови меня помешанным на контроле.
Шок.
Ого. Я в шоке.
Когда он упоминает о своей дочери, его лицо озаряется, и я очень хорошо помню выходные, которые несколько месяцев назад мы оба провели у Ретта и Айлы. Он сдувал пылинки со своей дочери, во всем потакая ей. Но когда не нянчился с ней, он использовал любую возможность, чтобы завязать разговор, который неизбежно всегда заканчивался спором.
Это не имело бы значения, если бы Локк был в моем вкусе, но у нас постоянные разногласия, а это рецепт провальных отношений. Вы с таким же успехом можете наполнить нас гелием и назвать вторым пришествием «Гинденбурга». Мы взорвемся и загоримся в ту же секунду, когда попытаемся состыковаться. (Примеч.: Катастрофа дирижабля «Гинденбург» — авиационное происшествие, случившееся 6 мая 1937 года, когда при попытке совершения посадки после сброса якорных канатов дирижабль внезапно загорелся и рухнул на землю, сгорев дотла за 34 секунды).
— Кстати, пожалуйста, больше не звони на шоу, — говорю я, пока он здесь.
Он прижимает руку к своей широкой груди, имитируя шок.
— О чем ты говоришь?
Я закатываю глаза, борясь с улыбкой.
— Перестань. Я знаю, что это был ты.
— У меня был действительно важный вопрос, — говорит он.
— Нет, не был. Ты пытался издеваться над тем, что я делаю.
— Нет, все было честно, — настаивает Локк, глядя на меня. — Я хочу пригласить тебя на свидание.
Мое сердце бешено колотится, и я чувствую, что краснею. Все это происходит самопроизвольно.
— Но еще рано, — говорит он. — Ты не готова.
Я усмехаюсь.
— С чего ты взял, что я соглашусь?
— Ты согласишься. — Он оглядывается, когда один из друзей зовет его, а другой останавливает такси. — Поехали с нами.
Я прикусываю губу.
— У меня свидание сегодня вечером. — Он меняется в лице. — С моей кроватью, — добавляю я, подмигивая. — Спокойной ночи, Локк.
Я не даю ему возможности возразить — просто ухожу, чувствуя тяжесть его взгляда на своей спине.
Предположим, я сдамся... Предположим, я дам ему шанс... Я бы никогда за миллион лет не сдалась так легко. Такой мужчина, как Локк, должен его заработать. Он должен чувствовать мою нерешительность. После каждого общения, каким бы длинным или коротким оно ни было, мы должны расставаться, желая большего.
Но все это не имеет значения, потому что я не дам Локку шанса. И неважно, что мое сердце колотится со скоростью сто километров в час каждый раз, когда он улыбается с этими ямочками на щеках или смотрит на меня так, будто я единственная девушка в комнате. Уверена, что это умение он оттачивал годами, и еще я на девяносто девять процентов уверена, что он ведет себя так с каждой женщиной, которую встречает.
