Глава 4. Терпение на исходе
Когда машина съезжает с лесного шоссе на незаметную среди кустов грунтовую дорогу и с тихим шуршанием шин петляет среди лесных теней, я пугаюсь. Смотрю на молчаливого Цезара. Что он задумал? Зачем он вывозит меня ночной лес?
— Я живу в лесу, — раздраженно отвечает Цезар.
— Я ведь ничего не говорила.
— А тебе и не надо ничего говорить.
Что же это за чертовщина такая творится? Мысли мои читает? Экстрасенс или телепат, что ли, какой? Смотрю на Цезара и поджимаю губы. Думаю о том, какой он бессовестный маньяк, беспринципный негодяй и похож он на сына быка и медведя. Цезар медленно моргает и поворачивает ко мне бесстрастное лицо. Лишь глаза недобро вспыхивают.
Я по его совету держу язык за зубами и не буду болтливой.
— Ты чего так осмелела, Соня?
С чувством выполненного долга молча отворачиваюсь к окну. Сам виноват. Нечего в чужие мысли заглядывать. Это, во-первых, невежливо, а, во-вторых, это мое право сидеть в уголочке и думать всякое. Надо было не в бок ножом складным пырнуть, а по горлу полоснуть. На меня бы фонтаном брызнула кровь…
Цезар смеется, и у меня от его тихого смеха кожа будто инеем покрывается, а кости пронзают иглы мороза. Свет фар выхватывает из темноты кусты, стволы сосен и елей и две колеи лесной дороги. И меня между лопаток кусает паника. Мне не сбежать. Я, наконец, четко это осознаю. Не спастись, а с Цезаром не договориться. Он купил меня и считает себя вправе сделать со мной, что ему заблагорассудится.
А еще у жуткого водителя отец Цезара вырвал язык за болтовню. Значит, и Цезар такой же жестокий и кровожадный варвар. Что мне делать? Как быть? Давить на жалость бесполезно, кричать тоже. Смириться? Чувствую одобрительную улыбку Цезара. Он в моей голове.
— Хватит! — вскрикиваю я и прижимаю в отчаянии ладони к вискам. — Прочь из головы! Это мои мысли!
Машина выныривает из леса к дому… Даже не так. В моем понимании это целый особняк в два этажа из светлого камня с арочными окнами и крышей из темной черепицы, а вокруг поляна с короткой зеленой травой и все. Ни дорожек, ни подъездной дороги, ни сада. Только поле травы, а вокруг — стена глухого леса. Очень загадочно, потому что трава должна быть хотя бы примята от шин машины, но нет. Я не вижу ни одной колеи.
Машина паркуется у массивного крыльца, освещенного двумя подвесными фонарям у входной двери. Меня удивляют фигурные мраморные перила. Роскошно, но посреди леса они кажутся нелепыми. Вот какая-нибудь хибара из досок, веток и соломы отлично бы сюда вписалась, но не особняк под классику.
На верхней ступени крыльца стоит седовласая, тощая женщина в темном платье и белом переднике. Глаза в пол, руки за спиной. Она меня пугает своей подчиненной и кроткой позой.
— На выход, — сухо командует Цезар и покидает машину.
Я в слабой надежде смотрю на водителя, а тот уперся взглядом перед собой и прикидывается статуей.
— Я вас понимаю, — тоскливо вздыхаю и выползаю в холодную ночь.
— Доброй ночи, Альфа, — с почтением шепчет женщина Цезару, когда тот поднимается по ступеням, и отходит в сторону.
— Приведи ее в порядок, — пренебрежительно кивает на меня.
— Служанка? — едва слышно отзывается женщина.
— Нет. Наложница.
— Принято, Альфа.
— А я могу быть служанкой? — истерично и визгливо спрашиваю я.
Цезар останавливается, оглядывается и хмыкает:
— Нет.
— Я хозяйственная, — заламываю руки. — И хорошо готовлю. И аккуратная.
Цезар медленно моргает, переводит грозный взгляд вдаль, а затем вновь смотрит на меня. Разгневанно. Я отступаю к машине. Его ответ — нет. Он видит во мне не служанку, а игрушку для удовлетворения низменных инстинктов. И будь я самой хозяйственной девицей из всех, то его решение не изменилось бы.
— Глаза опусти, Соня, — холодный воздух вибрирует злобой. — Мое терпение на исходе.
Я всхлипываю и роняю голову на грудь. Закрываю лицо руками. Наложница для незнакомого мужика, который читает мысли и живет в лесном особняке? Это… Я сплю. И мне снится странный, нелогичный кошмар, который растает с первыми лучами солнца и я проснусь в своей маленькой комнатке в общежитии.
Кто-то касается моего плеча. Я с визгом отскакиваю от седовласой служанки Цезара, а она молча указывает блеклыми глазами на входную дверь.
— Я не могу…
— Не усугубляй свое положение, дитя, — она оправляет передник и берет меня за ладонь. — Идем.
Ее рукопожатие крепкое, сухое и равнодушное. Тянет к крыльцу.
— Нет, пожалуйста… Помогите мне… Я ведь ни в чем не виновата… Мне тут не место… Я хочу уйти… Помогите
— Не каждая сука удостаивается его внимания, — женщина внезапно и резко поддается в мою сторону и скалит зубы, в непонятной ревности вглядываясь в мои глаза. — А ты… ты, — презрительно фыркает, — какая-то… человеческая самка!
— Самка? — с возмущением и одновременно испугом переспрашиваю я. — Что вы несете?
Она меняется в лице, в глазах пробегает страх, и она поднимает взгляд окна второго этажа.
— Простите, Альфа, — опускает глаза и дрожит. — Я поняла. Больше не повторится.
Увлекает к крыльцу, поджав губы и потупив взгляд. Тут явно творится какая-то мистика, от которой у меня поджилки трясутся и сердце готово вот-вот остановиться.
