— Да. — Я делаю глоток кофе и подавляю стон. Это лучший напиток, который когда-либо изобретали люди. Не знаю, почему они предпочитают алкоголь этому раю. В нем есть странный привкус. Он не плохой, просто немного странный. Наверное, это какое-то фирменное блюдо этого заведения.
— Что привело вас в Лондон? — бармен продолжает разговор со мной. Здесь пусто. Есть только пара, тихо разговаривающая за дальним столиком, и мужчина азиатской внешности, который пьет пиво и вздыхает.
— Вы наполовину британка? — спрашивает он.
— Почему вы так думаете?
— У вас нет трагического акцента, как у большинства французов, которые приезжают сюда.
— Эй! — я не могу не чувствовать себя защитницей, хотя и сохраняю легкий тон, с которым он обратился ко мне. — У британцев тоже ужасный французский акцент.
— Touché (с фр. Туше), милая, — он смеется. — Так вы наполовину британка?
— Нет. Я наполовину арабка. — Я делаю еще один глоток кофе. — Моя мать — северо-африканка из Марокко.
Он приподнимает бровь, и его взгляд пробегает по моим светлым волосам, зеленым глазам и бледному цвету лица.
— У вас нет арабских черт, милая.
— Знаете, не у всех арабов оливковая кожа. — Хотела бы я иметь такую. Никакое лежание на пляже не смогло дать мне загар. — Моя мать — европейка. Большинство членов ее семьи родились и выросли во Франции.
Я вздыхаю. Если бы только у нас была семья, которую я могла бы навестить в Касабланке.
Прожив всю жизнь в Марселе, я могу свести с ума кого угодно.
— Надеюсь, Лондон вам по душе? — спрашивает бармен с блеском в своих ярко-голубых глазах. Затем смотрит мне за спину. Его улыбка исчезает, а брови сходятся вместе.
Волоски на шее встают дыбом. Странное чувство проникает под кожу, образуя мурашки. Я проглатываю полный рот кофе. Даже не оглядываясь назад, я знаю. Я просто знаю, что Доминик прибыл.
Общительный бармен кивает и уходит на другую сторону барной стойки.
Тепло окутывает меня. В буквальном смысле. Твердая грудь прижимается к моей спине. Я крепче сжимаю чашку с кофе, когда горячее дыхание Доминика, как и раньше, щекочет мне ухо:
— Ты сменила шорты.
В его голосе звучит неодобрение и легкое раздражение.
Я сглатываю и поднимаю плечо. Я могла бы сказать ему, что пролила сок на свои шорты, но по необъяснимой причине этого не делаю. Я хочу оценить его реакцию. Это наполняет меня одновременно страхом и волнением.
— Понятно, — он отступает назад и наконец-то открывает мне вид на себя, стоящего сбоку. Одна рука у него в кармане, а другая небрежно лежит на барной стойке.
Он в том же костюме, что и утром. Только теперь он сбросил галстук. Первые несколько пуговиц расстегнуты, и несколько тонких темных волосков выглядывают наружу. Его полуофициальный вид и то, как белая рубашка натянулась на груди, вызывают у меня ненормальный голод.
— Тебе нравится бросать мне вызов, Камилла? — что-то в его взгляде притягивает меня, как сирены притягивают рыбака. Теперь я знаю, каково это — быть околдованной.
Я снова пожимаю плечами:
— Может быть.
Губы Доминика кривятся в ухмылке, и она совсем не похожа на ту, что была раньше. Она показывает его истинную сущность — приспешник дьявола.
— Мы должны это исправить.
— И что ты собираешься делать? — Dieu (с фр. Боже). Я флиртую с социопатом.
— Дело в том, что… — Доминик наклоняется вперед и кладет руку на край моего табурета. Он не прикасается ко мне, но энергетический импульс почти душит меня. — Готова ли ты к тому, что я собираюсь делать с тобой все, что захочу, Камилла?
— Oui... то есть да. — Я чуть не захлопываю рот рукой, но не делаю этого. Это уловка, приключение. Если для этого придется отправиться в неизвестную поездку с Домиником, то так тому и быть.
Je suis désolé, Papa (с фр. Я сожалею, папа).
Он на мгновение замолкает, словно не ожидая, что я так быстро соглашусь.
Черт. Я не ожидала, что соглашусь так быстро.
Его указательный палец потирает нижнюю губу, и все исчезает. Все, кроме этого пальца и губ.
— Обычно я не даю вторых шансов, но… — его пытливые глаза снова блуждают по моему лицу. Интересно, что он ищет. — Подумай еще раз, Камилла, потому что как только ты скажешь «да», я буду иметь полное право делать с тобой все, что захочу.
Я делаю несколько прерывистых вдохов. Мне хочется поправить его и сказать, что у него нет никаких прав и что, с юридической точки зрения, я могу отозвать свое согласие, когда захочу.
Его слова должны поднять боевую тревогу и заставить меня бежать. Но я все время думаю о том, что он сказал «делать все, что захочу».
Что может понравиться такому мужчине, как Доминик?
— Да.
Как только это слово срывается с моих губ, Доминик хватает меня за руку и спускает с табурета. С моих губ срывается тихий вздох, когда я, спотыкаясь, следую за его широкими шагами. Сердце в груди бьется все громче и громче.
На что я только что подписалась?
Глава 5
Голова становится туманной. Сколько бы я ни вдыхала, мои легкие отказываются работать.
Я вижу только спину Доминика, очерченную пиджаком, но этого достаточно, чтобы мое тело заработало на полную мощность.
Трудно угнаться за его широкими шагами, даже несмотря на то, что я обута в плоские сандалии. Мы останавливаемся перед лифтом, значит, поднимаемся в номер.
Я мысленно проверяю. Я на высоте.
Все в порядке.
Я дышу через нос и пытаюсь остудить пылающую войну на щеках. На самом деле я занимаюсь сексом на одну ночь.
Хотя, формально, сейчас время обеда.
— У меня смена через два часа, — говорю я как можно спокойнее. Мне нужно выложить это, чтобы было ясно, что все, что он задумал, не превышает лимита. Конечно, два часа я переживу.
Доминик бросает взгляд через плечо:
— Этого будет более чем достаточно.
Тук-тук, тук-тук…
Разве можно получить сердечный приступ от волнения?
Рядом с нами стоит мужчина. На нем длинная куртка в разгар лета. Его хмурый взгляд блуждает по мне.
Я пытаюсь его игнорировать.
У Доминика другие планы.
Взяв меня за руку, он притягивает меня к себе. Его взгляд настолько суров, что у меня горят щеки. Мужчина даже не дожидается лифта. Он смотрит на часы и идет в противоположную сторону.
Это. Власть. Полный контроль. Доминику даже не нужно говорить, люди сами становятся в очередь за ним.
Неужели я просто в числе этих людей? Я смотрю на его холодное, спокойное выражение лица. Хотя я думала, что мне все равно, какой он меня видит, мне не нравится, что я могу быть для него незначительной остановкой. Я хочу быть особенной.
— Я знаю, кто ты, — говорю я, пока лифт не спеша добирается до нас.
— Кто я? — Доминик поднимает бровь. Невероятно, как такой маленький жест может в десятки раз улучшить его и без того ухоженный вид.
Я встречаю его взглядом:
— Ты социопат.
Он продолжает поднимать бровь:
— И?
— Что «и»?
— Какое это имеет отношение к делу? — его большой палец ласкает тыльную сторону моей руки, и этот интимный жест застает меня врасплох.
— Ничего, — пролепетала я. — Просто хочу сказать, что знаю твою натуру и все равно согласилась. Ты меня не обманул.
Возможно, не стоит наносить удар по его запутанной паутине манипуляций, но я не стану еще одним бессмысленным именем.
Он улыбается. Я замираю. Это уже не та улыбка. Она достигает его глаз, и я клянусь, Сатана вот-вот выйдет поиграть. Что я только что натворила?
— Тогда я активизирую свою игру.
— Как?
— Ты знаешь, кто я, и все равно пришла.
Я медленно киваю:
— И что?
— У меня есть соблазн трахнуть тебя за то, что бросила мне вызов, Камилла, — слова прокатываются по моей коже, как жаркие поцелуи с открытым ртом.
Mais putain (с фр. Какого черта).
