— Пошли вы! — заорала она обоим.
Сжимая края блузки, Бет бросилась из переулка и не останавливалась до тех пор, пока не оказалась у дверей своего дома. Ее руки дрожали так сильно, что она едва смогла вставить ключ в замочную скважину. И только стоя перед зеркалом в ванной, Бет поняла, что по ее лицу струятся слезы.
****
Батч О’Нил поднял взгляд, когда ожило полицейское радио под приборной доской его служебной патрульной машины. Жертва — мужчина, без сознания, но еще дышит, в переулке неподалеку.
Батч глянул на часы. Чуть за десять, что означало, вся забава только начинается. Это пятничная ночь в начале июля, так что юные извращенцы прямо со школьной скамьи жаждали поучаствовать в Глупых Олимпийских играх. Он предположил, что парня либо ограбили, либо проучили.
Он надеялся на последнее.
Батч схватил переговорное устройство и сообщил диспетчеру, что направляется туда, хоть он и детектив по расследованию убийств, а не обычный патрульный. В данный момент он вел два дела: всплывший утопленник в реке Гудзон и жертва наезда, виновник которого смотался, но всегда оставалось место для чего-нибудь еще. Что же до него, то чем больше времени он торчал вне дома, тем лучше. Грязные тарелки в раковине и мятые простыни на кровати вряд ли по нему скучали.
Он включил сирену, нажал на газ и подумал: «Давайте поприветствуем этих созревших мальчиков»[11].
Идя через «Скример», Роф презрительно наблюдал, как, спотыкаясь друг о друга, расступается перед ним людская масса, спеша убраться с его дороги. Их поры источали страх и нездоровое, интенсивное любопытство. Он вдыхал зловоние.
Скот. Все они.
В тусклом освещении его глазам за темными стеклами очков приходилось напрягаться, и он прикрыл веки. Его зрение было настолько нечетким, что полная слепота казалась гораздо удобнее. Сосредоточившись на слухе, он отделил биение музыки, изолировал шарканье ног, шепот слов, звук очередного разбившегося об пол стакана. Ему было все равно, столкнется ли он с чем-нибудь. Что бы это ни было: стул, стол или человек, — он просто пройдет поверх проклятой вещи.
Роф ясно ощущал Дариуса, потому что от его тела, единственного в этом месте, не несло паникой.
Хотя сегодня даже воин был взбудоражен.
Оказавшись перед другим вампиром, Роф открыл глаза. Дариус был для него расплывчатым очертанием. Темных и черных цветов одежда — вот и вся информация, которую Роф получил благодаря своему зрению.
— Куда ушел Тормент? — спросил он, уловив слабый запах скотча.
— Подышать. Спасибо, что пришел.
Роф опустился на стул. Уставившись прямо перед собой, он наблюдал за тем, как толпа постепенно поглотила дорожку, которую он проделал.
Вампир ждал.
Тяжелый ритм Ludacris’а[12] постепенно смягчился до консервативного «Cypress Hill»[13].
Это обещало быть интересным. Дариус не любил ходить вокруг да около и знал, что Роф терпеть не может пустую трату своего времени. И если повисло молчание, видимо, что-то не так.
Дариус отхлебнул свое пиво, затем глубоко выдохнул.
— Мой повелитель…
— Если ты чего-то от меня хочешь, не начинай с этого, — протянул Роф, ощущая приближающуюся к ним официантку. Он получил впечатление о больших грудях и полоске плоти между ее облегающей блузкой и короткой юбкой.
— Хотите чего-нибудь выпить? — медленно проговорила она.
Роф испытал желание предложить, чтобы она уложила себя на стол и дала ему обработать ее сонную артерию. Человеческая кровь недолго поддержит его жизнь, но на вкус она чертовски лучше разбавленного алкоголя.
— Не сейчас, — сказал он. Его натянутая улыбка вызвала беспокойство и в то же время подхлестнула ее похоть. Вампир втянул этот аромат в легкие.
«Не интересно», решил Роф.
Официантка кивнула, но не сдвинулась с места. Она продолжала стоять, уставившись на него. В темноте ее короткие светлые волосы очертили лицо сияющим нимбом. Зачарованная, она, казалось, позабыла собственное имя, не говоря уж о работе.
И до чего же это раздражало.
Дариус нетерпеливо пошевелился.
— Это всё, — пробормотал он. — Больше ничего не надо.
Когда она отступила, затерявшись в толпе, Роф услышал, как Дариус прочистил горло.
— Спасибо, что пришел.
— Ты это уже говорил.
— Да. Верно. Э-э, мы давно знаем друг друга.
— Да.
— Мы вместе сражались в нескольких чертовски хороших битвах. Убили немало лессеров.
Роф кивнул. В течение нескольких поколений Братство Черного Кинжала защищало расу от Общества Лессеров. Дариус. Тормент. И четверо других. Лессеры, люди, потерявшие души, служащие своему мерзкому хозяину, Омеге, значительно превосходили братьев численностью. Но Роф и его воины могли сдерживать их.
И это еще слабо сказано.
Дариус откашлялся.
— После всех этих лет…
— Ди, давай к сути. Мариссе сегодня нужно сделать маленькое дельце.
— Хочешь снова воспользоваться своей комнатой в моем доме? Ты же знаешь, я больше никому не разрешаю там оставаться, — Дариус неловко рассмеялся. — Ее брат, безусловно, предпочтет, чтобы ты не объявлялся у него дома.
Роф скрестил руки на груди и ботинком отодвинул столик, освобождая себе побольше места.
Ему было плевать, что у Мариссы такой чувствительный братик, и что его оскорбляет та жизнь, которой живет Роф. Хейверс — сноб и дилетант, с задницей вместо головы. Он абсолютно неспособен понять, каких врагов имеет их раса, и что требуется для того, чтобы защитить население.
И Роф не собирался изображать из себя пай-мальчика лишь из-за того, что милый малыш оскорблен, в то время как зверски убивают гражданское население. Он должен находиться на поле боя со своими воинами, а не просиживать штаны на каком-то там троне. Так что Хейверс может катиться ко всем чертям.
Однако Мариссе не придется иметь дело с точкой зрения своего брата.
— Ловлю тебя на слове.
— Хорошо.
— Теперь рассказывай.
— У меня есть дочь.
Роф медленно повернул голову.
— С каких это пор?
— Уже некоторое время.
— И кто ее мать?
— Ты ее не знаешь. И она… э-э, она умерла.
Печаль Дариуса взвилась вокруг него, резкий запах давней боли пробился сквозь зловоние человеческого пота, алкоголя и секса в клубе.
— Сколько ей лет? — потребовал Роф.
Он уже чувствовал, к чему все идет.
— Двадцать пять.
Роф негромко выругался.
— Не проси меня, Дариус. Не проси, чтобы я это сделал.
