Шахрияр обожал жену, не мог нарадоваться своим детям… Совсем новыми глазами смотрел он на огромный мир вокруг и на свои, поистине безбрежные обязанности – ибо именно обязанностью, не обременительной, но безусловно ответственной, считал каждый миг правления страной.
– Удивительно, – пробормотала Герсими, оставив позади Малый церемониальный зал. – Сколь много может изменить разделенная любовь…
Хотя уж она-то знала, каким поистине долгим путем пришлось идти этим двоим к своему счастью, какую бездну перешагнуть. Знала она и то, что и само счастье оказалось возможным не без ее усилий, пусть она менее всего стремилась выдать свою наставницу замуж за наследника престола.
– Но мои прошлые мечты сейчас не имеют ни малейшего значения, ибо действительность оказалась куда слаще самых сладких грез…
Двери в селамлик закрылись за ее спиной. Огромный сад, благоухающий тысячами цветов, встретил Герсими.
– Сестричка! Как хорошо, что ты пришла! – Шахразада осторожно обняла невестку.
Та ответила нежной улыбкой, удивляясь, когда же можно было соскучиться им, если они видятся едва ли не каждый день… Герсими взглянула в лицо царицы.
– Что-то случилось, Шахразада?
– Да, моя добрая сестра… Мне приснился странный сон. Я помню его совершенно отчетливо, хотя день уже клонится к вечеру. И более того, я ловлю себя на том, что мечтаю о ночи, ибо тогда смогу узнать, чем же закончилась сия престранная история…
– И только поэтому? Не потому, что мудрый Шахрияр наконец закончит свои дневные дела и ты сможешь насладиться вечером с любимым мужем?
Шахразада рассеянно махнула рукой.
– Это, конечно, тоже, но… Там, в ином мире, все так захватывающе, что я едва сдерживаюсь. Будь моя воля, я бы заставила солнце быстрее катиться по его вечной тропе.
Да, Герсими видела, что румянец на щеках невестки и впрямь вызван сжигающим ее нетерпением. Румянец и взгляды, которые то и дело бросала Шахразада на высокий гномон солнечных часов посреди сада.
– Быть может, ты поведаешь мне о своем сне, сестричка? Я попытаюсь его растолковать… И этим тебя немного успокою…
– Конечно, поведаю… Но вот только, думаю, в толковании не будет вовсе никакого проку.
– Почему?
– Мне кажется, Герсими, что я вижу не тот сон, который заставляет задуматься, или остановиться, или сделать решительный шаг вперед. Не сон-предупреждение или сон-напоминание… Нет… Мне кажется, что я, будто в щелочку, наблюдаю огромную, целую, живую и настоящую жизнь… Маленький кусочек какой-то другой жизни…
Герсими не стала переспрашивать или возражать, не пыталась и усомниться в словах Шахразады. Ибо дар царицы, дар оживлять мир несуществующий, удивительно обострил ее интуицию. Шахразада как никто другой знала разницу между сном, явью и миром, возникшим перед взорами тех, кто слушал ее колдовские рассказы.
Когда-то сама Шахразада поведала историю о грезах Маруфа-башмачника, жившего одной и еще целой дюжиной жизней. Тогда Герсими сочла это удивительной и неправдоподобной фантазией. И даже мудрая богиня Фрейя, матушка Герсими, не смогла убедить дочь в обратном.
Вот и сейчас «сестричка» усомнилась в словах своей невестки.
– Кусочек какой-то другой жизни?
– Да, именно другой, нездешней…Там другие понятия о чести, долге… Другие представления о прекрасном и постыдном…
– Но как ты можешь знать об этой другой жизни?
Шахразада пожала плечами.
– Но я и не знаю о ней… Я просто вижу это так, будто и сама уже там…
Шахразада помедлила, пытаясь найти самое точное слово.
– Я словно живу другой жизнью. Иду по другим улицам, еду в неизвестном экипаже, беседую с незнакомцами-чужестранцами, прекрасно понимая их и видя, что они принимают меня за соотечественницу…
– Должно быть, твой разум странствует по другим мирам, пока ты отдыхаешь… Так, как проделывал это Маруф…
– Должно быть, все-таки не так. Ибо я понимаю, что все это лишь сон. Удивительно яркий, донельзя похожий на явь, но лишь сон. Да, я просыпаюсь, наполненная новыми знаниями, но оттого, что вижу все вокруг глазами человека, для которого это обыденная жизнь…
Шахразада говорила и говорила, но Герсими отчего-то заподозрила, что та пытается за потоком слов что-то скрыть. Нечто удивительно для нее важное.
«Надо будет посоветоваться с матушкой… Что-то не нравится мне блеск глаз моей любимой сестренки. Должно быть, не только иноземцы-чужестранцы видятся ей… Быть может, там увидела она и того единственного, кто…»
Но тут Герсими остановила сама себя. О каком «другом» может идти речь, когда Шахразада до сих пор влюблена в собственного мужа? И эта пылкая влюбленность видна более чем отчетливо в каждом слове о Шахрияре, в каждом упоминании о нем?
«Ты права, дочь… – услышала Герсими голос Фрейи. – И не права одновременно. Шахразада влюблена в своего мужа сейчас так же, как и пять лет назад. В этом твоя правота…»
«Матушка! – Герсими, взрослая женщина и сама уже мать, обожала свою матушку, как пятилетняя малышка. – Как хорошо, что ты со мной сейчас!»
«Я с тобой всегда, глупышка!»
«Но в чем же я не права?»
«Скорее, доченька, ты не готова еще принять того, что тебе уже открылось… Придется тебе еще немного подождать, и ты убедишься во всем сама…»
«Матушка…»
«Дочь, у тебя в запасе вечность… А вот терпения – не больше, чем у обычного человека…»
«Но у моих любимых этой вечности нет!»
«Терпение…»
Голос Фрейи растворился в шуме ветерка.
– Терпение… – повторила вслед за матерью Герсими.
– О чем ты, милая? – вторгся в ее размышления голос Шахразады.
– Я прошу тебя всего лишь потерпеть… – Герсими опустила глаза, смешавшись. – Солнце и так уже клонится к закату… Наступит ночь, и ты узнаешь продолжение своей истории. А потом поведаешь ее мне.
– Конечно, – царица рассеянно улыбнулась. – Никто лучше тебя не разглядит моего нового мира. Никто так не порадуется за меня…
Почему-то от этих слов Герсими стало холодно, хотя зной все так же сжигал роскошный царский сад.
Сейчас она входила в новый для нее мир постепенно. Вернее, погружалась в его ощущение: в его звуки и запахи, мысли и чаяния тех, кого видела вокруг.
Вот молодая, но донельзя уставшая девушка забылась тревожным сном. Она не дома, в гостях, насторожена даже сквозь сон, ибо не ждет ничего хорошего от хозяев. И, возможно, вообще от всего мира.
Вот молодой мужчина. Он, похоже, давно влюблен в нее. Иначе отчего так горели бы его глаза и столь нежная улыбка касалась бы губ?
«Равенна, – поняла Шахразада. – Ее зовут Равенна… Нет, так зовут меня. Меня?»
