— Ты хочешь быть совсем голая, и меня будешь нападать?
Она покраснела и ждала ответа. А когда я, рассмеявшись, ей все, что услышала, растолковала, то мы обе так рассмеялись, что я увидела слезы у нее на глазах.
Два часа пролетели, как мгновение. Млада уже достала вторую бутылку, и мы почти половину ее уже выпили. Теперь мы с ней сидели на диване, причем, обе полураздеты. Если бы кто- то глянул на нас со стороны, то точно подумал бы, что то не хорошее. А на самом деле, нам с Младочкой, было удивительно хорошо и легко общаться. Конечно, ее тело меня не оставляло равнодушной. Я с удовольствием отмечала, как она в целом и ее тело, лицо, тембр голоса, волосы, улыбка и глаза мне все больше нравятся. Потом мы с ней, впервые выпили на брудершафт. Наш первый поцелуй так взволновал нас обеих, а она после него, сразу же поднялась и вышла на кухню. Ну и ну. Подумала я. Так просто у нас дело не кончится. А готова ли я к этому? Что же я буду говорить своей Женечке? Не потеряю ли я ее? Я что же, уже разлюбила?
Когда Млада вернулась я, сразу увидела ее заплаканные глаза. Господи, как же мне стало ее жалко! Нет, я подумала, что действительно влюбляюсь. Я вздохнула и, не давая Младе сесть, на свое место, притянула и усадила рядом с собой.
— Знаешь что, девочка. Я к тебе не равнодушна. — Потом вижу, что она не совсем понимает, и я добавляю.
— Я говорю, что ты мне нравишься. А теперь, расскажи мне, что с тобой, девочка? Почему плачешь?
Она все еще не может успокоиться, и пока я одной рукой обнимаю ее за плечи, а второй, глажу руку, она тяжело вздыхает. Наконец Млада, поднимает лицо и смотрит долго в одну сторону. Я вижу, как она, все еще не решается, начать говорить и поэтому я добавляю.
— Я твой друг. Я хочу, чтобы между нами не было ничего плохого, а было только хорошее. Расскажи мне. Прошу.
Млада еще несколько секунд смотрит на меня, и я вижу, как ее глаза теплеют, и в них появляется надежда.
— Я плакала потому, что так хорошо со мной уже давно никто не поступал. Ты целуешь меня, и я верю тебе. Я буду говорить тебе, потому что хочу, чтобы ты любила меня. Думаю, что я люблю тебя. Не говори мне ничего сейчас. Пусть само сердце скажет. Я почувствую.
И дальше она продолжила говорить о себе:
— Я вспомнила, как оказалась здесь. Как я бежала. Бежала от страха, от горя. Я уже третий год здесь и первый раз меня поцеловала ты. Никто за три года! Ты только приехала и мало работала, а уже целуешь. Я тебя сразу увидела. Ты мне очень понравилась. Такая самостоятельная и высокая женщина. Потому я так старалась вылечить тебе ногу. Потом я старалась тебе показать, как я есть, танцевала и упала. Мне было так плохо. Сегодня ты позвала меня, и мы будем вместе отдыхать. Я рада, очень рада.
Млада замолчала. Я сидела с ней рядом и обнимала. Я все еще не решила, что я буду делать. Буду ли я идти дальше или остановлюсь на этом. Я держала ее за плечи и чувствовала тепло ее нежного тела. Я привыкала к нему, и оно, это тело мне нравилось. Но вот Млада продолжила.
— Три года назад я отдала себя мужчине, что бы попасть сюда. Я так хотела, что решила так сделать. Когда я потеряла родителей, то осталась с сестрой. Кругом война, смерть, страх. А мы две молодые девоньки. Никто нас не защитит, только мы сами и бог. Но и бог не смог. Мы попали в лагерь. Там было так много людей, что даже не хватало воды. Много людей умирали. Меня и сестру увидел албанский офицер и забрал. Мы тогда выжили. Он держал нас весь день в подвале, давал спать, есть, а ночью то меня, то сестру, а иногда вместе брал к себе в постель. Я была старше, у меня уже были мужчины, а сестра была девойкой. Ей было очень плохо. Когда у меня стали такие дни, как у всех женщин, он меня стал брать сзади, а потом так брал сестру. Она все видела, не хотела больше жить. Один день к нему пришли друзья, и они пили много ракии. Я немного понимала по-албански. Мы слышали, какие они рассказывали страшные рассказы, как они убивали, что делали с женщинами. Мы сидели в подвале и тряслись от страха, все ждали, что он нас отдаст им. Он не отдал. Той ночью мы с сестрой так ему все делали, что он не спал ни одной минуты. Он думал, мы его любим, а мы боялись и старались. Утром он уснул. Мы с сестрой бежали, прятались. Люди помогали. Он офицер, он нас искал. Солдатам сказал, что отдаст им, и они так искали. Я была врачом. Люди меня прятали, я их лечила. Однажды меня позвали к раненому, я должна была идти и ушла. Солдаты нашли сестру. Они так издевались, что когда убили….
Млада замолчала. Я прижала ее к себе. Гладила и крепко прижимала. Она долго молчала. Потом продолжила.
— Я узнала, что сюда можно попасть как женщина. Их здесь покупали, как овец на базаре. Я стала узнавать, как, что надо сделать. Мне все рассказала одна албанская женщина. Я вылечила ее ребенка, и она мне помогала. Ее муж искал покупателей и продавал женщин и девочек. Его жена стала просить, чтобы он помог мне, чтобы я не попала сюда, как овца. Он узнал, что нужен врач, женщина в университет. Когда мне сказали, я подумала, что сойду с ума. Я решила все сделать и попасть сюда. Мужчина, который решал дело, хотел много денег. Я была нищая, могла дать ему только свое тело. Он пять дней и ночей был во мне, везде, где хотел. Я старалась. Он стал довольным. Та женщина дала ему за меня денег, и я приехала сюда.
Меня не хотели брать врачом. Но заболела жена ректора. Она мусульманка, и очень строгая. Все врачи мужчины, позвали меня, и я ее вылечила. Меня взяли на работу и вот я уже три года здесь. Год я отходила от своей прежней жизни, а потом стала спокойнее работать. Меня взяли в команду, к девочкам баскетболисткам. Все было хорошо и условия и деньги. Не было любви. Никакой, ни одного раза. Мне было очень тяжело. Женщина есть женщина. Иногда я хотела идти на базар и продавать себя, так мне хотелось. То, что делали, со мной мужчины, я уже не могла терпеть. Иногда я просыпалась ночами и вспоминала, как в меня входили мужчины, как я им делала. А еще я очень жалела, что не осталась в Ленинграде, где училась, где жила с моим Андреем. Я познакомилась с ним на втором курсе, он тоже студент, теперь хирург. Он просил меня, умолял остаться, брал в жены. А я нет. Мне хотелось домой, к маме, сестре, родне. Сказала, что поеду, а потом вернусь. Поехала, а тут война. Потеряла его. Андрей был моим первым и самым любимым мужчиной. Но так же, как ты, он говорил все время: давай, да давай! Ты поняла?
Она смеется, а у меня в глазах слезы. Хорошо, что она не видит, так как я уложила ее голову к себе на колени и глажу ей волосы. Она почти засыпает и просит меня остаться с ней.
— Нет. — Говорит она. — Не как с женщиной лежать, а как с другом.
