Наблюдая за дрожащей в ознобе Суфией, Али-Баба неожиданно заколебался. Его плоть, набухшая и пульсирующая, требовала удовлетворения, желание, настойчивое и острое, пронизывало тело, но при виде этой беззащитной и в то же время гордой женщины он невольно замер. Она обхватила себя руками, пытаясь отгородиться от него. От своего искушения, от его любви, от его желания.
Али-Баба понял, что сама она не сделает к нему ни шагу. Он же горел желанием помочь, поддержать и… и другим желанием, куда более низменным. Все же выбор за Суфией.
— Хочешь, чтобы я покинул тебя? — едва слышно вымолвил он.
В комнате повисла напряженная тишина.
— Нет, — шепнула Суфия.
Расплавленное серебро его глаз гипнотизировало ее. Али-Баба погладил девушку по щеке. Он больше не может стоять рядом и не касаться ее. Больше не может ждать. Он хотел ее, хотел насладиться ее объятиями, погрузиться в ее влажную тугую плоть, упиться головокружительным ароматом.
Али-Баба вынул костяные шпильки, скреплявшие тяжелую массу волос, и, зарывшись пальцами в густые пряди, прильнул к ее губам. Странно, что простой поцелуй способен пробудить в человеке неутолимую жажду, волчий голод…
Ее дрожь отзывалась эхом в его теле, по коже пробегали крохотные волны озноба. И это ненадолго вернуло Али-Бабу к реальности.
— Ты мерзнешь, моя греза… — пробормотал он.
Ступни и пальцы Суфии и впрямь были ледяными. Он осторожно начал их растирать. Суфия едва слышно застонала. Немного согрев ее, Али-Баба осторожно совлек нее кафтан, сорочку и шаровары. Кожа Суфии блестела, как слоновая кость, спелые, налитые груди просились в его ладони, горошины сосков сморщились и затвердели.
Неистовая потребность в этой женщине снова вонзилась в него острыми хищными когтями. Только Суфия способна заставить его жить дальше. Только ее вкусом он хочет упиваться. Только ее обольстительная красота снится ему по ночам. Как он хотел видеть ее неистово бьющейся, придавленной его телом!
— Расслабься, моя звезда, — хрипло проговорил он, помогая ей устроиться поудобнее.
Суфия безмолвно наблюдала за ним, зная, что сейчас произойдет неизбежное. Али-Баба снова причинит ей боль. Не физическую, разумеется. Он никогда не был бы груб с ней. Но он ранит ее душу. Так же, как ранил раньше тот, другой…
Она вся сжалась, когда он, освободившись от одеяний, шагнул к ложу. Ужасные предчувствия снедали ее, но она не могла оторвать глаз от обнаженной фигуры юноши. Мускулистый и высокий, он двигался легко и бесшумно. Под его кожей перекатывались прекрасные мышцы. Из поросли волос внизу живота поднималось налившееся силой мужское естество, и Суфия судорожно перевела дух.
Как же она боролась со своим грешным, безмерным желанием! Боролась и проиграла.
— Суфия… — нерешительно выдохнул Али-Баба.
Неужели ей чудится страсть в его голосе? Безумное желание? Стремление любить и дарить любовь?
Хватит ли у нее сил отказать ему? Победить себя?
Да и зачем? Ведь ей так отчаянно нужны его губы, руки, сильное тело, без них она просто не сможет жить. Эти мысли, должно быть, так ясно отражались в озерах ее выразительных глаз, что Али-Баба все понял без слов и, скользнув на шелк простыней, прижался к ней всем телом.
— Я хочу любить тебя, — пробормотал он, зарываясь лицом в гриву ее спутанных волос.
Его рот припал к ее горлу, как к священному источнику, и Суфия конвульсивно выгнулась: острые напряженные соски уперлись в его грудь. Ее стыдливость исчезла при одном его прикосновении, только с губ сорвался тихий гортанный звук. Но тут Али-Баба чуть нагнул голову и обвел языком темно-розовую кожу вокруг соска. Когда он сомкнул губы на крошечном бугорке и вобрал его в рот, Суфия что-то несвязно пробормотала.
Аллах, что он с ней делает? Почему сердце замирает в груди, стоит ему лишь приблизиться к ней?
Ее чувствительность обострилась настолько, что она уже не была способна ни о чем думать. Все мысли разом куда-то улетучились.
Но Али-Баба, похоже, держал себя в руках. Его чувственная атака была неспешной и хорошо продуманной. Он бесконечно долго ласкал ее, мимолетно гладя спину, живот, плечи, пока наконец его рука не оказалась у нее между бедрами. Розовые складки плоти сами раскрылись под его легкими касаниями.
Сладостная пытка длилась, казалось, целую вечность. Голова девушки лихорадочно металась по подушке. Его пальцы оказались способны разжечь в ней опасный, всепожирающий огонь, заставить умирать от наслаждения. Он творил настоящую магию своими руками и губами, и она словно таяла, растекалась, плавилась…
Еще несколько тревожных ударов сердца, и Али-Баба приподнялся над ней. Его возбужденная плоть трепетала у ее лона.
— Взгляни на меня, моя звезда. Хочу видеть твое лицо, когда войду в тебя.
Она распахнула глаза, и в этот же миг неумолимое копье пронзило ее едва ли не насквозь.
Суфия громко охнула от неожиданности. Но Али-Баба проникал все глубже, казалось, не в силах насытиться. Да, она жаждала его сокровенных ласк, жаждала принять в себя, вобрать и поглотить. Откуда-то издалека до нее доносился его шепот: чувственные, бесстыдные, откровенные слова; он не уставал повторять, как это чудесно — заполнить ее собой, владеть безраздельно…
И Суфия, словно обезумев, отдалась воле бурного потока. Но тут Али-Баба начал двигаться. С каждым выпадом он утверждал свою власть над ней. Суфия застонала, вцепившись ногтями в его плечи, оставляя на коже кровавые полосы.
Те же утонченные муки терзали и Али-Бабу, забирая его в плен беспощадного желания. Он, глупец, некогда гордился тем, что никогда не терял голову, но сладость этой женщины сводила с ума.
Наслаждение росло и становилось почти невыносимым, пока не окутало их обоих упоительным покрывалом. Суфия пронзительно вскрикнула. Ее лоно сомкнулось вокруг его все еще возбужденной плоти, он уткнул ее лицом в свое мокрое от пота плечо, заглушив крики страсти. Каждая легкая судорога Суфии отзывалась в теле Али-Бабы.
Наконец Али-Баба ворвался в нее в последний раз, и тогда огненные струи разлились по его телу бешеным, неистовым, яростным наслаждением. Задыхаясь, почти теряя сознание, он словно взорвался, извергая в нее хмельной напиток любви.
Когда все кончилось, Али-Баба долго прижимал к себе девушку, овевая своим разгоряченным дыханием ее тело. Он был потрясен таким новым, таким сильным чувством обладания, завладевшим им, и потребностью снова и снова брать ее, не ощущая пресыщения.
Он поднял голову. Суфия лежала обессиленная и трепещущая. Ее глаза потемнели от пережитой страсти. Роскошные черные волосы обрамляли бледное прекрасное лицо. Он сейчас раздавит ее!
