В этой тишине и стало слышно, как в самой глубине лавочки прозвучали сердитые слова:
– Но где же дядюшка? И куда девался этот увалень Алишер? Неужели я сама должна буду таскать эти тяжеленные тюки?
«О счастье, – подумал халиф. Его лицо осветилось лишь от одного звука этого голоса. – Она здесь, Аллах уберег ее для сегодняшнего дня и для меня!..»
Улыбка на лице халифа рассказала мудрому Сирдару все. И ужас пополам с невероятной, обжигающей радостью объяли его душу.
«О Аллах всесильный! Неужели сбудутся мои самые тайные мечты?! Неужели судьба вознесет малышку Джамилю столь высоко? Неужели ей предназначена столь великая будущность? Ведь, если она станет наложницей халифа и родит наследника, это навсегда даст ей богатство и власть!.. О, какая удивительная судьба для простой деревенской девочки!»
К счастью, фантазии Сирдара не хватило на большее. Ибо тогда одно это понимание могло бы убить доброго дядюшку прекрасной Джамили!
– Умар, добрый мой друг, я слышал голос девушки. Сделай мне честь, приведи ее сюда, – проговорил халиф.
О, те чувства, которые переживал сейчас халиф, трудно было бы представить простому мужчине. Ибо он пылал вожделением, горел сокровеннейшими надеждами, мечтал о сладостном миге, когда услышит «да» из уст прекраснейшей из женщин. Но халиф помнил, что все эти столь возвышенные чувства он должен скрывать, скрывать от бдительных глаз визиря. Что открыться он сможет лишь Джамиле и лишь тогда, когда останется с ней наедине.
Но визирь не успел сделать ни шага, когда из глубин лавочки показалась девушка. Ее лицо было сердитым, а руки – серы от пыли, покрывавшей тюки. Удивительная группа, молча стоящая на пороге «дворца красоты», заставила Джамилю остановиться.
– Джамиля, дочь моя, дитя мое, – первым заговорил Сирдар. – Сам великий халиф в своей несравненной милости почтил порог нашей убогой лавчонки…
– Великий халиф?.. – Глаза девушки округлились от изумления. А по мере того как смысл этих простых слов доходил до ее разума, лицо Джамили заливала густая краска.
«Халиф… Великий халиф… Так я влюбилась во властителя всех властителей… О Аллах милосердный, я несчастнейшая из девушек… Как же мне смотреть ему в лицо? Как же вести себя?..» И, вспомнив вчерашний грозовой день, Джамиля едва не лишилась сознания. Ибо то, что она могла себе позволить с иноземным купцом, удивительно нежным и чутким юношей, было непозволительной вольностью. «Так, значит, я стала лишь игрушкой в руках жадного до новых удовольствий халифа… И сейчас он явился самолично, дабы во всеуслышание объявить и о моей вольности, и о том суровом наказании, которое теперь ждет меня, несчастнейшую из несчастных…»
Слезы выступили на глазах Джамили, а правая рука, как всегда бывало, привычно потянулась к медальону, в надежде, что прохлада камня если не успокоит, то хотя бы утешит.
О, халиф увидел, какое смятение вызвали слова почтенного Сирдара. Увидел он и слезы на прекраснейших в мире глазах. Менее всего на свете он желал бы, чтобы девушка мучилась неизвестностью хоть одну лишнюю секунду. О нет, он мечтал увидеть, как глаза Джамили зажгутся счастьем великой радости. И потому заговорил, презрев все традиции:
– О прекраснейшая из девушек мира! О единственная звезда на небосклоне моей жизни! О Джамиля! Сейчас здесь, в присутствии твоего уважаемого дядюшки, в присутствии моих верных друзей и царедворцев, в присутствии соседей, лавочников и купцов я, халиф Гарун аль-Рашид, властелин великой страны и великого города, прошу тебя, почтенная Джамиля, стать моей женой!
Дружный вздох пронесся среди тех, кто смог расслышать эти удивительные слова халифа. Да и как их было не расслышать, если стояла удивительная, невероятная, оглушительная тишина, какой не может, не должно быть на торговой улочке великого города.
– Стать твоей женой? – едва слышно переспросила девушка.
– Да, моя прекрасная, стать моей женой. Ибо в тебе одной отныне заключена для меня вся радость мира, все богатства вселенной и все счастье жизни!
«О Аллах всесильный, – подумал визирь. – Он говорит от чистого сердца! Он влюблен! Халиф полюбил, о горе, полюбил простолюдинку… Но как теперь скрыть это от послов и посланников, от властителей сопредельных стран и княжеств? Как сделать так, чтобы на пыльной торговой улочке халиф нашел не просто свое счастье, а дочь царя отдаленнейшего народа?!»
О да, в этот необыкновенный миг каждый думал о своем.
Визирь пытался создать достойную халифа легенду, Сирдар стал прикидывать, каких милостей от новоявленного зятя теперь можно ожидать, халиф думал о том, не поторопился ли он с самыми главными словами, а девушка… О, даже Аллаху всесильному не понять было, о чем же сейчас думает Джамиля. Ибо она не захлебнулась от счастья, поняв, что ее любимый отвечает ей взаимностью, а захлебнулась от стыда, вспомнив, сколь много позволила ему вчера и сколь много отдала. Она… О, она просто не верила своим ушам – ибо не может быть такого, чтобы великий халиф, всесильный повелитель, мог влюбиться в простую деревенскую девчонку…
– Но что же ты молчишь, о звезда моих грез? – спросил халиф и взял Джамилю за руку. – Ты согласна?
– О да, – со слезами на глазах проговорила девушка. – Да, мой любимый, мой единственный, счастье всей моей жизни. Я согласна!
– Вбей же крепче, Фортуна, гвоздь в свое колесо – воскликнул халиф и заключил возлюбленную в объятия.
Девушка вскинула руки, чтобы обнять шею любимого, и… кожаная лента, на которой держался любимый медальон Джамили, лопнула, и он упал на чисто выметенные доски пола.
– Я согласна, – вновь проговорила девушка и лишилась чувств, обвиснув на руках халифа.
– Что с тобой, Джамиля, счастье мое? Что с тобой?
Веки девушки дрогнули, и глаза осветились разумом.
– О мой любимый… Мне почему-то стало нечем дышать… Словно вся радость мира в единый миг покинула меня…. Мои руки не чувствуют твоего тепла, мои глаза видят все в черном свете, моя душа не в силах вынести торжества, что должно было бы окрылить меня.
Халиф с ужасом слушал слова, что становились все тише, следил, как краски покидают лицо любимой. Посерели и запеклись губы, румянец истаял, как льдинка на полуденном солнце, даже прекрасные золотисто-карие глаза вдруг стали тусклыми…
– Эй, кто-нибудь! Воды! Визирь, опахало! И пусть немедля приведут лекаря! Владычице дурно!
И все пришло в движение. Засуетились слуги, побежал куда-то визирь, хотя всего в шаге от него стоял гигант мавр с огромным опахалом, в лавчонку бросился нубиец Дажалал-ад-Дин, чтобы лично засвидетельствовать почтение жене халифа…
