— Весело ей…
— А что?
— Ничего.
— Ну и все.
— Молчи уже, Юля!
— Молчу.
— Молчи!
— Молчу, — подгадав удачный момент, обнимаю его. Беззастенчиво скольжу голым телом по его твердому, горячему и тщательно мною намыленному. Поднимаясь на носочки, смеюсь, выплескивая свое хорошее настроение. — Сауль, Сауль… Я все равно люблю тебя.
— Любит она…
— Да! Поздравь меня! Поздравь!
— А то что? Год разговаривать не будешь?
— Ты испугался? Не отвечай! Не отвечай! — не переставая посмеиваться, повышаю голос. — Может, и год… Хотя нет. Год я не смогу…
— Поздравляю.
— Спасибо!
Глава 38
Когда пуля входит в грудь, то рвется рубаха.
© С. Шнуров «В этих словах»
Сауль
Запуск снаряда, который разрывает нашу реальность, случается рядовым летним утром. Юлю тошнит. Просыпаюсь, когда она вскакивает с кровати и несется в ванную. Слушая, как ее за стенкой выворачивает, каким-то внутренним чутьем уже понимаю, чем именно это чревато.
Пытаюсь оставаться невозмутимым. Но получается далеко не сразу. Сначала внутренности сворачивает раскаленной волной. Требуется несколько медленных вздохов, чтобы унять этот пожар.
Юля возвращается в комнату минут через десять. Она не выглядит взволнованной или больной. И мой мозг рубит новая тревожная мысль: это произошло не в первый раз… Прикидывая даты, думаю о том, что позавчера и вчера я уезжал, когда она еще спала. А прошлым вечером Юля выглядела бледной. У нее дрожали руки, но она шутила и смеялась, заявляя, что это из-за недостатка глюкозы, и мы отправились среди ночи в кухню пить сладкий чай.
— Давно это у тебя?
— А? Что?
Заворачивается в одеяло, словно ей холодно, и прикрывает глаза, явно с расчетом еще поспать.
— Рвёт тебя давно?
— Второй день, — признается после небольшой паузы. — До этого немножко подташнивало. Сейчас посплю, и пройдет.
— Не думала, почему?
— У меня в детстве пару раз бывало на нервной почве. Папа даже в больницу водил. Сказали, психогенное, — подмечаю, что слишком много она этих пауз берет. Словно за дыханием следит. — Я сейчас много нервничаю из-за экзаменов. И еще за Ритку. У нее результаты скоро.
— Юля, — пытаюсь смягчить охрипший голос. — Когда у тебя последний раз были месячные?
Она смеется. Открывая глаза, смотрит на меня и снова смеется.
— Ну, при чем здесь это, Саульский? Подумал, что я беременна? Нет, — мотает головой. — Я же сто лет на таблетках.
Мне, в отличие от нее, совсем не до веселья. Напротив, по новой разбирает тревога.
— Когда, Юля? Не припоминаю, чтобы это было недавно.
— Да было все! Вовремя, — схватив с тумбочки телефон, роется в календаре. — Шестнадцатое мая… Потом… М-мм, сейчас какое?
У меня в груди все обрывается.
— Четвертое июля, Юля.
— Ну, вот еще… Тринадцатое июня отмечено. Один день, правда. Но что-то же было… Слабо, но Ирина Витальевна сказала, что при приеме «оральных» такое случается. Эндометрий истончается, — сыплет какими-то терминами. — Я начала новую пачку, как положено, и нормально принимаю. Строго по времени.
Пиздец просто…
Откидывая одеяло, встаю с кровати.
— Собирайся. Мы едем в клинику.
Юля продолжает спорить и что-то доказывать, но у меня не хватает никакой выдержки ее слушать. Выхожу из комнаты, чтобы немного прийти в себя. Не помогают ни свежий воздух, ни никотин.
Заставляю ее позавтракать. Но и за столом мы оба, судя по всему, ни о чем другом думать не способны. Пересекаемся взглядами и сходим с ума от сомнений и предположений. Семен полчаса расписывает какие-то планы, они все уходят мимо меня.
— Вы недолго? Есть важный момент. Нужно собрать людей.
— К одиннадцати собери. Думаю, успею.
В клинике нас принимают без проволочек. Врач встречает Юлю лично, с улыбкой интересуется, как дела, и приглашает в кабинет. Меня же просят оставаться за дверью. Я и не рвусь внутрь. Даже в коридоре, обклеенном чередой странных уродских плакатов, в компании брюхатых баб, чувствую себя хуже некуда.
Это длится недолго, наверное. Возможно, минут пятнадцать. Может, меньше… Но ожидание знатно наматывает нервы. Перетирает их в порошок. Нещадно жжет все важные соединения. Коротит и искрит.
— А вы планируете или в счастливом ожидании?
Не сразу понимаю, что вопрос адресован мне.
— Что планируем? — машинально прослеживаю за круговыми движениями ладони на раздутом животе.
— Ребеночка. Планируете, наверное?
От необходимости как-то реагировать на вопросы женщины-шара меня избавляет открывшаяся дверь:
— Входите.
Смазанным периферийным зрением отмечаю, что врач улыбается. Это должен быть хороший знак. Но затем я вижу сидящую на кушетку Юлю и понимаю, что ни хрена хорошего здесь уже не будет.
Сейчас она кажется мне такой маленькой. Стопы до пола не достают.
— Я, скорее всего, что-то напутала с таблетками, — проговаривает едва слышно.
Врач просит ее лечь, а меня присесть на стул рядом. Но я не могу пошевелиться. Так и стою, пока на черно-белом экране не появляется размытая пульсирующая точка.
— Ну, что ж, дорогие мои, я вас поздравляю. Как я Юле и сказала — семь недель беременности.
Грудь прошивает всполохами горячих эмоций. Сердце разгоняется, готовое сорваться с венозных канатов. А я всё смотрю на порозовевшую от растерянности и волнения Юлю и пытаюсь понять, как всё это исправить.
— Но есть проблемы. Надо сейчас получить кое-какую медикаментозную поддержку и…
Мысль о том, что нечто неправильное происходит в теле моей Юльки, раздирает меня на куски. Хочу взять ее на руки и унести прочь из этой ебаной богадельни. Защитить. Спрятать. Укрыть от всех и вся.
Но, увы, это не решит проблему. Она внутри нее.
Казню себя сотню тысяч раз подряд. Этого не должно было произойти. Мне нужно было быть осторожнее, не полагаться только на таблетки. Я же понимал, что они не дают полной гарантии. Обязан был предопределить риски. Обязан.
— Юленька, вы не волнуйтесь. Ситуация не критическая. Нужно будет полежать недельку, покапаться, понаблюдаться… Вам у нас понравится. Обещаю.
Что-то внутри меня ломается.
Я взрослый мужчина. Я огромный перекачанный мудак, который способен к ебаной матери вырубить одним ударом практически любого. Но эта новость, эта проблема, запускает в моей груди огромный скоростной пропеллер. Его лопасти перебивают все — жизненно важные органы и артерии, мышцы и кости. Они задевает душу.
— Как это можно остановить? — прочищая горло, охрипшим голосом обращаюсь непосредственно к доктору. — С минимальными рисками. И, естественно, безболезненно.
Не хочу, чтобы ей было больно. Не хочу, чтобы это происходило с ней. Не хочу.
Но Юля, очевидно, по-другому воспринимает ситуацию. Вскакивает с кушетки.
— Что? О чем ты, Рома? Ты… Ты… Я не стану делать аборт!
Безусловно, я понимаю, она находится в шоке, ей страшно и, мать вашу, вероятно, больно. Ею руководят эмоции, а не трезвое мышление.
Ладно… Нормально…
Я, как обычно, буду тем, кто примет решение и возьмет на себя за него ответственность.
— Давайте все же пройдем в палату, — встревает докторша, прежде чем я нахожу нужные слова, чтобы ответить. — Там вы сможете поговорить спокойно.
Но спокойно, конечно же, не получается. Едва дверь закрывается, отсекая нас от реальности, мы будто в какую-то топь проваливаемся. Юля сходу кричит:
— Как ты можешь?
Ловлю ее руками. Придерживаю за плечи. Очень осторожно касаюсь, только теперь понимая, что должен был делать так изначально.
— Послушай меня, — стараюсь сохранять остатки контроля. — Мы этого не планировали. Это не должно было произойти. Это ошибка.
— Ошибка? Ты… Ты… У меня слов нет! Это же ребенок. Наш ребенок!
Ничего с таким настроем не получится. Не способна она сейчас слушать. Нужно, чтобы остыла и пришла в относительное равновесие.
