— Нет… Я… Я не могу это принять… — возвращаю Миру коробку, буквально впихивая ее ему в руки. — Это очень дорогой подарок. Мирон, ты не должен… И… А что, если мы ну… Расстанемся. Я… Не могу, понимаешь?
Савельев тут же меняется в лице. Вижу, как заостряются скулы, как он хмурит брови и губы стискивает.
— Ты не «не можешь», ты должна́ принять, — рычит Мирон. — Я хочу радовать тебя! Хочу приглашать на свидания. Хочу дарить подарки. Да и твой телефон… Прости Ань, но он же совсем древний, — и снова обнимает до хруста костей. — И не смей говорить про расставание, поняла? Ты — моя особенная.
И я сдаюсь.
Горячий поцелуй — вместо благодарности, вместо тысячи слов.
Прижимаюсь к его губам своими и чувствую, как мы сливаемся воедино, становимся одним целым. Неделимые…
Мирон обнимает меня, прижимает к себе так сильно, будто я могу исчезнуть. Целует одержимо, дико, слишком пошло и влажно. Ласкает руками, дарит нежность. Словно я самая желанная на свете. Словно он хочет запомнить меня всю, зафиксировать в памяти каждую секунду, проведенную вместе.
Мы не можем насытиться друг другом. И лишь когда кислород в легких заканчивается, нам приходится разорвать поцелуй. Но контакт при этом не теряем. Нежимся в объятиях, тремся друг о друга лицами и дышим. Часто. Глотаем кислород на каждом ударе наших сердец.
— Ань, — неожиданно Мир усаживает меня на себя. — Ты просто знай, что я хочу быть с тобой. Всегда. Каждый день. Каждую секунду. Каждое мгновение. Пожалуйста, никогда во мне не сомневайся. Я… — голос его резко обрывается. Но глаза выдают такую бурю, что с ней в одиночку не справиться. А потом она и вовсе сметает меня. — Аня, я люблю тебя.
Глава 23
«Украду тебя в первую минуту «завтра»…»
Мирон С.
_______________________
Можно ли привязать к себе человека? Подчинить? Можно ли сделать его своим навсегда?
Да, мои чувства к Ане принимают крайнюю степень собственничества, доходящего до абсолютного эгоизма. Но я всегда четко понимал, чего хочу.
Полные права — вот, что мне нужно от Тихони.
«Я тебя люблю»…
«Тебя люблю»…
«Тебя»…
Этим признанием обозначил все, чего желаю.
Но иметь контроль над ее разумом, сердцем, душой, вплоть до последней клеточки — это не просто желание, а жизненно важная потребность. Ну или нездоровая тяга. Сумасшествие. Притяжение… Не знаю, как данное чувство назвать. Может быть, зависимость? Или одержимость? Нет, это не то и не другое. Это гораздо больше, выше, сильнее… Больная любовь…
Но разве столь сильное чувство может быть собственническим?
В моем случае — да!
Не знаю, как это получилось. Все произошло так быстро, что я не успел опомниться.
Первая встреча. Первый взгляд. Первый взмах длинных ресниц…
Еще в кабинете приемной комиссии я понял, что пропал. Уже в тот момент подсел на новенькую, как на самую отборную дурь, и ни днем позже. Утонув в синеве ее глаз, сразу потерял голову. Аня была такой красивой, невероятно соблазнительной, и у меня не было ни единого шанса отвертеться. Я не мог не влюбиться в нее.
Когда вижу Тихоню, забывать про самоконтроль. Я теряюсь в ней, в ее глазах, в улыбке, губах, даже в ее голосе. Моя душа тянется только к ней. И теперь я не могу допустить того, чтобы Аня жила, дышала без меня, любила кого-то другого. Не хочу делить ее ни с кем: ни с друзьями, ни с родителями, ни даже с самой собой! И только стоит представить ее с другим, как внутренности тут же свинцом заливает, мешая телу нормально функционировать.
Это невыносимо!
Мне нужна она. Всецело. Полностью. Без остатка.
Скажете, что все завертелось слишком быстро? Да я сам, пиздец как, пугаюсь этого. Никогда в жизни не привязывался к девушке. Ни к одной не испытывал ничего подобного. И это, знаете ли, наводит на меня ужас.
Аня — моя слабость, но в ней и моя сила.
— Мирон, ты головой не ударялся? — шелестит Яська, всматриваясь в мое лицо.
— В смысле? — откладывая нагревшийся до предела телефон на журнальный стол, перевожу взгляд на сестру, сидящую в кресле напротив меня.
— В смысле о-о-очень сильно! — отчего-то ржет малая. Заливается так, будто у меня на лбу бегущая строка со словом «лох» плывет или член маркером нарисован.
— Не понял, — рефлекторно растираю лицо ладонями, пытаясь врубиться в суть.
— А чего у тебя рожу так перекосило?
— Да бл… — прикусив язык, опускаю мат, потому как мама тут же бросила на меня суровый взгляд — Да в смысле? — выкатываю нервно и чересчур жестко. Взъерошив волосы, ловлю свое отражение в экране телевизора.
Бля, да что с моим лицом не так?
— В коромысле, блин! — снова хохочет малая. — Я говорю, че улыбаешься, как придурок?
Намазать бы этой вредине язык мылом, чтобы думала головой, прежде чем что-то ляпнуть! И, возможно, я бы так и поступил, если бы не обожал ее так сильно. Как бы мы не ругались, как бы Яська меня не бесила, долго злиться на нее не могу. Знает же, зараза малая, что люблю ее, вот и берегов не чувствует.
— Ясения! — одергивает сестру отец. — Сама же брата провоцируешь! Все, хватит ерундой страдать. Нам через десять минут в художку выезжать.
Показав мне язык и получив в ответ декоративную подушку в лицо, мелкий шершень упорхнула к себе в комнату. Вот только на место Сеньки тут же подоспела мама. Осторожно присев на край кресла, начинает играть со мной в гляделки. Чувствую, как взглядом меня буравим, под кожу пробирается, копошится в моей черепной коробке.
— Мам, если что-то нужно, говори. Знаешь же, что отказать тебе не смогу.
— Сынок, когда нас познакомишь? — тут же говорит мама, да так быстро, будто скороговорку оттачивает. И этот вопрос без какой-либо дополнительной информации загоняет меня в тупик.
— С кем? — смутился я.
— С той, чьи сообщения заставляют тебя улыбаться.
Ну, приехали…
Неужели все настолько очевидно?
Да пиздец… Я даже как сопляк смущаться начинаю. Наверное, в последнее время эмоции меня сильно размазали, и теперь скрыть все то, что накрывает с головой, становится труднее с каждым днем.
— Ма-а-м… Перестань, — тяну я, не в силах больше сдерживать улыбку, потому что лицо уже судорогой сводит.
— Все-все, молчу, — а сама хитро поглядывает на отца.
— Сын, я когда смог покорить сердце твоей мамы, каждому прохожему говорил: «Видите эту красотку? Моя!». И такую гордость от этого испытывал, — говорит отец с теплотой в голосе.
Да, у моих родителей такая любовь, что даже самый черствый сухарь позавидовал бы. Но прежде чем добиться гармонии в отношениях, им пришлось через многое пройти.
Изначально два клана были против их отношений. Родители мамы и семья отца в свое время враждовали, да так, что однажды дело дошло до поджога летней кухни. В том пожаре, который перенесся не только на основную часть дома, но и стал расползаться по всей территории участка, едва не погиб брат папы. Но как оказалось, любовь способна все выдержать и все преодолеть.
Дед гонял отца лопатой, а, застав его за поцелуями с единственной дочкой, спустил с сеновала. Мама рассказала, что из-за этих отношений, из-за беременности от «главного врага» от нее отказалась семья, просто в лютый холод выставила ее за дверь с маленькой дорожной сумкой. А вот родители папы все же смирились с ситуацией и смогли принять маму в свою семью.
— Ты, сын, главное помни: если дорога, никогда не отпускай, — говорит отец, крепко обнимая маму.
Не отпускай… Не отпущу…
От мысли, что Тихая может уйти, меня передергивает. И я снова хватаюсь за телефон и строчу, не знаю какое по счету, сообщение:
Мирон_Савельев: «Можешь снова голосовуху отправить? Хочу тебя слышать»
Я уже несколько часов переписываюсь с Аней, не выпуская из рук мобильник. Набиваю ей сообщение за сообщением и с замиранием сердца жду ответа. Каждые двадцать минут спрашиваю, как у нее дела и чем она занимается. Как стонотик прошу отправить фотографию и тут же посылаю несколько десятков комплиментов. А еще выпрашиваю голосовые сообщения, после чего ставлю их на повтор.
