— Блин, Марина, задолбала!
— отмахнулась от нее я.
Ребра болят, башка трещит, в ушах шум от усилий услышать не летят ли нас спасать и мутит еще адски, а тут она со своими “прости-прости”.
— Лиз, я тебя отблагодарю, клянусь!
Ты ни за что не пожалеешь, что не бросила меня.
— Чем благодарить станешь?
— не выдержала я и позволила себе язвительность.
— Папиными денежками?
Теми самыми, что нам обеспечили по факту попадос в такую задницу?
Бессмысленно сейчас говорить, но времени у нас, походу, море, так почему бы и нет.
— Я со стоном не села — сползла по стволу, садясь с ней рядом.
— Вот какого хера ты такая сука-то по жизни, а, Марин?
Ну неужели самой такое в кайф?
— Ты не поймешь.
— Ну так ты поясни, не все время же ныть тебе.
Как можно тащиться от того, что тебя все ненавидят и в душе желают сдохнуть сто раз на дню?
— А лучше когда тебя вовсе что ли не замечают?
Когда на тебя всем плевать?
Когда ты место пустое для всех?
— Блин, это чего еще за принцип Шапокляк?
Хорошими делами прославиться нельзя, поэтому буду добиваться лавров самого говнистого существа на свете?
Ответить Марина не успела.
Тихо хрустнула ветка, за кустом мелькнуло что-то серое, а через несколько секунд оттуда вышел волк.
Здоровенный такой, куда как больше самой крупной овчарки, какую видела.
Серо-рыжий, с желтыми цепкими глазами, от взгляда которых меня как ступором к месту прибило.
Он повел черным влажным носом и повернулся в сторону вертолета, около которого так и лежало тело пилота.
Из-за кустов появился еще один зверь, чуть помельче, и они вдвоем стали неспешно подбираться к телу.
— Твою же мать!
— резко вскочила, дыханье сбилось, и в глазах потемнело от приступа боли в ребрах.
— А ну пошли вон!
Швырнув первую попавшуюся ветку, я отогнала зверей, но пришло понимание — они вернутся и очень скоро, а дело ведь уже к вечеру.
— Так, Марина, валить нам нужно от вертолета.
— Но я же не могу идти… И нас же искать будут тут!
Нельзя уходить!
— Нельзя оставаться!
Зверье-то на запах скоро попрет, и, прошу прощения за цинизм, надолго им трупа не хватит.
Да и сколько мы без капли воды протянем.
Так что давай двигаться потихоньку к реке, мы ее пролетали за пару минут до того, как упали.
Марина снова принялась скулить, но хоть не выть в голос, а я, запретив себе все эмоции, пошла обратно к вертолету и обыскав обломки, чуть не заорала, отыскав большой нож, потерянный кем-то из поганых сбежавших уродов.
Сил подойти к телу пилота и обыскать его в себе все же не нашла и просто принялась кромсать обшивку кабины, вырезая нужный мне для сооружения волокуши кусок.
Выдрала еще и проводов и продела их в расковырянные острием ножа дырки.
Подтащила это средство передвижения к Марине, помогла ей на него перекатиться с воплем и попыталась сдвинуть, впрягшись.
Чуть не вырубилась в первый момент от того, какой ослепительной болью отреагировали мои ребра.
Перетерпела, продышалась осторожно и потянула снова.
По шажку, по чуть, с матом и скрипом зубов, но мы двинулись от места крушения.
Оглянулась и заметила, как две серые тени снова появились из-за кустов.
У реки мы напились хоть вдоволь, и как будто полегчало.
К тому же, на широкой полоске каменистой отмели нас будет куда как проще заметить, чем в чаще.
Скоро стало смеркаться и быстро свежело, так что пришлось нам жаться друг к другу.
Усталость наступала мне на мозг своей тяжелой ножищей, и я позволила себе немного задремать под бубнение Марины о том, что она своими руками яйца оторвет бросившему ее Вадику, даже без помощи отца обойдется.
Я внутренне ухмылялась.
Злость она получше отчаяния и нытья будет.
Следующий день ничего хорошего не принес.
У нас была вода, и это все плюсы.
Болело у меня все кажется еще сильнее, чем вчера, добавилось еще и головокружение.
У Марины нога сильно распухла и выглядела девушка жутко бледной, но на удивление больше не плакала.
Несколько раз я уже отчетливо слышала звук от движков пролетавших где-то неподалеку вертолетов, что, вполне возможно искали нас.
Но самих воздушных машин видно за деревьями не было, а подать сигнал было нечем.
Следующие сутки прошли так же, разве что Маринка раз потеряла сознание, заставив меня запаниковать.
И мое терпение лопнуло.
— Марин, слушай меня.
Я сейчас пойду обратно к вертолету…
— Лиза..!
— Тшшш!
Я пойду и еще раз все обыщу.
Думаю, у пилота должна быть ракетница или… не знаю… дымовая шашка.
Нам нужно подать сигнал или дела наши пойдут совсем хреново.
— Лиза, нет!
Нет!
Смотри!
— Марина тыкала куда-то мне за спину и обернувшись, я снова увидела тех самых волков.
Или других, по хрен, главное что они стояли там и смотрели на нас со вполне понятным и однозначным интересом.
Гастрономическим.
Я принялась хватать камни и швырять в них.
— Пошли на хрен отсюда!
— орала, понимая, что трачу силы зря.
Волк — умный зверь, и им дано чуять слабых и раненых, это природа их, не на что тут злиться или сетовать.
А мы с Мариной и есть слабые и раненые, то бишь идеальная добыча.
Вопрос только в том, решат ли они ускорить события и напасть или же подождут пока совсем скиснем.
Но понятно, что поход к месту аварии отменяется.
Разделяться и оставлять Марину нельзя.
Я села около девушки и выбрала камень поувесистее.
Швырнула, заставив две пары желтых глаз скрыться опять за кустами.
Что же, будем пока держать оборону.
Что будет с наступлением темноты и думать пока не хочу.
Шли часы, в голову припекало, стаскивая мои мозги в коварную дрему.
Чтобы не заснуть, я несколько раз вставала и с диким ором бросалась на терпеливо сторожащих нас зверей, швыряясь камнями и запасаясь все новыми увесистыми ветками для будущей обороны.
А с наступлением сумерек волки перестали прятаться.
На мой изгоняющий вопль тот, что покрупнее, только жутко ощерился и зарычал, наоборот делая шаг ближе.
Я торопливо скинула ботинки и легкую куртку и стянула джинсы.
— Маринка, подъем!
— скомандовала и принялась сама поднимать раненную.
— Навались на меня, пошли в воду!
Коновалова завопила от боли, но встала и запрыгала на здоровой ноге, отступая со мной в реку.
— Волки не умеют плавать?
— Сомневаюсь.
Но в воде и они и мы не в своей стихии все же.
Нападать, может не станут.
Они и не нападали, но и не уходили никуда.
Словно издеваясь сели у самой кромки и принялись чесаться и зевать.
А между тем вода-то в речке ледяная, и ноги я чувствовать почти перестала.
— А мне так даже лучше, — пролязгала зубами Марина, — У меня от холода нога почти не болит, онемела.
— Охеренный позитивчик, — фыркнула я.
— Слушай, если ты сумеешь не запаниковать и не начнешь меня топить, то можем попробовать зайти глубже и поплыть.
Вдруг эти сволочи мохнатые отстанут.
— Сомневаюсь, но давай попробуем.
Утонуть мне кажется более приятной смертью, чем быть сожранной заживо.
И мы поплыли, а чертовы сообразительные и упорные твари побежали по берегу, не спуская с нас глаз.
А мы смотрели на них и пропустили тот момент, когда течение стало постепенно стремительнее, и нас подхватило и понесло уже совсем нешуточно.
Все, что оставалось — держать за майку Марину и следить, чтобы головы были над водой.
К моменту, когда я уже не чувствовала своего тела от холода, река нас выплюнула на мелководье и дав себе отдышаться пару минут, я поволокла Марину к берегу.
Однако, стоило только поднять глаза, обводя мутным взглядом окрестности и заметила неспешно трусящие к нам серые пятна.
Я заорала от бессильной ярости и отчаяния и орала-орала, стоя на четвереньках, сколько хватало воздуха и сил.
